— Как там дела? — спросила Лидия, придвигая к себе чашку, наполненную какао с молоком.

— Я не заметил ничего необычного. Барьеры работали идеально, и Гемма сверкает, как всегда. За всю ночь я не заметил в ней ни малейшего изменения.

Значит, тайна еще не разгадана.

— Тогда что это могло быть? — недоумевала София, вытирая тыльной стороной ладони капельки молока с губы.

— Мы должны это выяснить, — лаконично ответил профессор, рассеянно просматривая в Интернете на переносном компьютере первые страницы ежедневных газет. В последнее время он часто читал интернет-газеты и долго задерживался на основных рубриках главных немецких газет. Видимо, он обостренно чувствовал свою связь с родиной.

София, встревоженная и обеспокоенная, начала флегматично размачивать свой крендель в молоке.

Когда один маленький кусок сдался ей и мирно и плавно погрузился на дно чашки, профессор подскочил на месте. Как раз в этот момент вошел Томас, и профессор сказал ему что-то по-немецки. Томас ответил ему и подошел к экрану компьютера, но перед этим не забыл поклониться Лидии и Софии. Он всегда держался с официальной элегантностью, как положено идеальному дворецкому. И он и профессор были немцами, и София иногда слышала, как они разговаривали между собой на родном языке. Ей этот язык казался нестройной мешаниной гортанных звуков.

После каждой прочитанной строчки Томас все сильнее хмурил брови.

— Что здесь сказано? — спросила Лидия, наклоняясь вперед и тоже пытаясь читать текст, так взволновавший профессора, но не смогла понять ни слова.

— Это написано по-немецки, — объяснил профессор, не отрывая взгляда от экрана.

— А почему у вас обоих такой встревоженный вид? — не унималась Лидия.

Профессор перевел:

— Сегодня на рассвете в Мюнхене был обнаружен труп мальчика. Личность ребенка еще не установлена, и в его смерти много загадок. Он погиб в самом центре города на Мариенплац, центральной площади Мюнхена. Здесь пишут, что причина смерти пока неизвестна, но ее должно определить вскрытие, которое сейчас проводится. Однако на теле были обнаружены необычные ожоги. Судебный медик, который осматривал труп, утверждает, что еще никогда не видел ничего подобного, и не смог определить, какое вещество могло нанести такие раны. — Профессор задумчиво помолчал несколько секунд, потом продолжил: — Этот эксперт объяснил, что ткани тела, очевидно, были повреждены очень высокой температурой, но при этом одежда мальчика осталась цела. Кроме того, кожа жертвы вокруг ожогов почернела, и такую черноту он еще никогда не видел ни при каком повреждении.

Только теперь Шлафен поднял взгляд на Софию и Лидию.

У всех троих мелькнула одна и та же мысль. Огонь и чернота вокруг ожогов. Нида или Рататоскр — два сторонника Нидхогра, два его порождения, которые он выслал на землю. Они применяли черное пламя и, несомненно, могли нанести такие раны, как те, которые обнаружены на теле безымянного немецкого мальчика.

— Но зачем Нидхогру было нападать на этого ребенка? — спросила Лидия, выразив словами общую мысль.

— Ты разве не помнишь Маттию, подданного Нидхогра, с которым нам пришлось сражаться, когда мы искали первый плод? Может быть, те двое попытались подчинить себе кого-то, а он взбунтовался? — предположила София. Она хорошо помнила Маттию: это был первый враг, с которым она сражалась. Она и теперь время от времени спрашивала себя, что с ним стало, если он жив.

— Мальчика нашли сегодня утром, это значит, что он мог умереть вчера ночью, — заметил профессор Шлафен.

В глазах Лидии и Софии блеснул свет: они поняли.

— Вчера ночью…

— …когда Гемма погасла…

— …и у нас возникло то странное ощущение.

Профессор кивнул:

— Конечно, мы не знаем всех деталей произошедшего и поэтому не можем делать выводы. Мальчик мог умереть и по другой причине, — заметил он.

— Но ничто другое не могло причинить раны, так похожие на те, которые наносит пламя Ниды и Рататоскра, — заявила Лидия.

— Во всяком случае, то, что вчера произошло с Геммой, связано с судьбой этого парнишки… Кто он такой, черт возьми?

У всех троих был готов один ответ.

Профессор закрыл компьютер.

— Это мы и должны проверить. Совершенно ясно, что мы должны узнать, кто такой этот мальчик. И самый лучший способ для этого — поехать на само место преступления.

Глава 2

МЮНХЕН

Ногти Софии вонзились в подлокотники, двигатели взревели во всю свою мощь, сила рывка резко вдавила ее туловище в спинку кресла. За стеклом иллюминатора мчались асфальт взлетной полосы и здания аэропорта.

Несколько бесконечных минут ей казалось, что самолет никогда не взлетит. Он все катился по полосе и трясся так, что его крылья опасно раскачивались. Потом у нее вдруг засосало в желудке, и земля начала уходить вниз. Впереди стало видно бледно-зеленое море возле Фьюмичино [Фьюмичино — город-спутник Рима, где находится римский аэропорт. (Здесь и далее примеч. пер.)].

Профессор Шлафен, сидевший рядом с ней, продолжал невозмутимо читать газету.

— Вот статья об этом мальчике! — воскликнул профессор. — Стало известно его имя: Карл Леман. Видишь, летать не так уж плохо. И посмотри, какой красивый вид!

София, белая как мел и вся в испарине, только нервно кивнула в ответ, попыталась изобразить на лице улыбку, но получилась только растерянная усмешка.

Она наконец сумела справиться со своими приступами головокружения — это хорошо. Ей даже удавалось сдерживать дрожь, когда она выходила на балкон, — тоже хорошо. Но пробыть больше часа на высоте десяти тысяч метров над землей в этой трубе, похожей на тюбик зубной пасты, — уже слишком, это больше, чем она может вынести.

— Как тебе полет, София? — спросила Лидия.

Она пробормотала что-то и смущенно отвернулась от подруги. Драконида, великолепное существо, созданное для полета, боится летать самолетом. Это как если бы Бэтмен боялся темноты и спал при свете!

— То, что ты нервничаешь, нормально. Это же первый раз, — успокоила ее Лидия и ободряюще улыбнулась.

— Для тебя это тоже первый раз, но мне кажется, что ты не очень волнуешься.

— Что ты хочешь этим сказать? Все люди разные. Я половину своей жизни провисела на трапеции, как же я могу бояться полета? Но ты держишься очень хорошо.

София очень сблизилась с Лидией и научилась не поддаваться зависти, которую испытывала каждый раз, встречаясь с ней. Эта удивительная девушка вела себя идеально в любой ситуации. А Лидия любила Софию за ее робость и неуверенность и знала, что в чрезвычайных обстоятельствах София может проявить недюжинную силу.

Сначала София была очень рада этому путешествию. Профессор иногда говорил с ней о Мюнхене, своем родном городе, и девушке этот город казался сказочным местом, где прекрасно и чрезвычайно интересно. Еще она была в восторге оттого, что впервые побывает за границей Италии. Ей ведь почти не доводилось путешествовать даже по своей родной стране. Если во всей этой истории с Драконидами есть что-то хорошее, так это то, что она открыла перед Софией дверь в более широкий мир, который она только начала изучать.

Тревога началась, когда София увидела, как профессор вернулся домой с билетами на самолет.

— Вот увидишь, полет — это чудесное приключение, — сказал он ей с волнением в голосе.

Но на самом деле она не была убеждена в этом и, приехав в аэропорт Фьюмичино, уже испытывала, если так можно сказать, легкий ужас. Однако потом, когда было объявлено, что самолет задерживается по техническим причинам, каким именно, в сообщении не уточнялось, Софии вдруг стало плохо.

Она заставила себя улыбнуться профессору и Лидии, но мысленно уже видела перед собой наполовину разобранный самолет на взлетной полосе и представляла себе разговор пилота с механиком:

— С крылом не все в порядке.

— Но он сможет лететь?

— Сможет. Если нам немного повезет.

— Тогда в чем проблема? Взлетаем!

Когда над ними наконец смилостивились и впустили их в самолет, София обнаружила, что он маленький. На взлетной полосе он был незаметен среди раскрашенных в яркие цвета гигантских машин, которые катились во всех направлениях.

— Какой он красивый, просто прелесть! — воскликнула Лидия, выходя из здания аэропорта.

София взглянула вверх, на небо, и попросила Тубана, Господа или кого-то другого, кто занимает их место, поднять ее туда благополучно.

Около полудня они увидели Мюнхен под однообразным серым небом. Перед приземлением они пролетели над городом, и профессор обезумел от восторга перед красотой панорамы, которая открылась их глазам.

— Смотри, эта площадь — Мариенплац! А видишь вон там внушительный готический шпиль? Это новая ратуша. А те две башни — колокольни церкви Фрауенкирхе, а она — самый древний символ Мюнхена.

Он все рассказывал и объяснял что-то, указывая на церкви и памятники так быстро, что София утомилась следить за его пальцем, скользившим по стеклу иллюминатора.

Но вот самолет приземлился, и девушка вздохнула с облегчением. Руки и ноги не хотели слушаться ее, а уши были словно заткнуты ватой.

Воздух здесь был холодным, гораздо холоднее, чем в Риме. А такого неба, давящего, похожего на тяжелое толстое одеяло, София никогда не видела в своем городе. Там в облачные дни небо походило на лоскутное покрывало всех возможных оттенков голубого и серого. А здесь как будто кто-то покрыл небо штукатуркой, закрасив все цвета. И запахи здесь были непривычные. София не могла определить, чем именно пахнет Мюнхен, но это был чужой запах.