Я согласно закивал головой. Теперь это было довольно просто: меня обволакивало чем-то мягким и теплым, словно бы засасывало внутрь. Здесь было так приятно и уютно, что захотелось свернуться и уснуть. Зачем куда-то спешить, когда можно спать и становиться кем-то большим и сильным, когда ты — Ласло, совсем скоро — Единственный…

Резкая боль пронзила левый бок. Сквозь теплое желе я нащупал какую-то острую штуку, которая вцепилась в меня. Она не сдавалась, и я вдобавок порезал пальцы. По левой руке что-то шмыгнуло вверх и запуталось в волосах. Мне, Единственному, ужасно не нравилась эта возня. В ушах раздался стук. Навязчивый такой стук: ты-ы-ын-ты-ы-ын — тын-ты-ы-ын — ты-ы-ын — ты-ы-ын. Я по привычке ответил: ты-ы-ын-ты-ы-ын-тынты-ы-ын — тын-ты-ы-ын-тын — ты-ы-ын-ты-ы-ын-тын-тын? «Тын-тын!» — дернули меня за волосы.

Мэтт Грэнвилл уважает чужие правила общения, но драться и кусаться — это уже перебор. И надо решать, как выбраться из этой гусеницы, моль ее погрызи. Пусть не вышло со Школой, но выкукливаться в Ласло мне совсем не хотелось. Лучше уж сиротой, чем с таким папашей. «Ласло — лучший!» — тут же с гневом возразил я сам себе. Нужно наслаждаться полным покоем, пока эти смешные зверушки куда-то разбежались. И папочка рядом — можно спать спокойно.

Мы есть то, что мы едим. Оказывается, обратное тоже верно! Раз он — это я, а я — это он, мне нечего скрывать от самого себя.

— Ласло, а вдруг папочка разочаруется?

— С чего это?

— Ну мы же провалим конкурс.

— Все равно он меня любит.

— А если мы лишим его мечты, вдруг он нас разлюбит, кому нужен сын-неудачник?

Кокон начал трещать. Я тоже задергался, но он никак не поддавался. И все снова затихло. Тишина и покой.

— Ласло, а папа огорчится!

Никакой реакции.

— Ну и правильно: папа всегда говорил, что ты бездарь. Он будет над тобой смеяться, а ты даже ответить не сможешь в этом дурацком коконе! Представляешь, Ласло, сейчас ты во что-нибудь превратишься, и никогда не сможешь ему сказать, как тебе надоело быть им!

Внутри все заходило ходуном, меня бросало из стороны в сторону. За волосы что-то постоянно дергало, а бок саднил, как от прищепки. Но лучше быть ободранным Мэттом Грэнвиллом, чем целехоньким Ласло-моль-его-знает-каким-по-счету. Кокон треснул, как сухой стручок фасоли, и меня вышвырнуло наружу. Прямо в толпу народу.

Знаете, когда вылетаешь из кокона, надеешься, что у тебя есть крылья. Увы, мой полет был высоким, но недолгим. Я плюхнулся на колени и поздоровался. Все-таки с этими пряжками мы были в некотором знакомстве. К сожалению, их владелица смотрела на меня, как на червяка под ногами. Или гусеницу, неважно. Если последняя встреча самая запоминающаяся, она меня точно никогда не забудет.

Я встал и в гробовой тишине любезно поклонился магистру Сотпакан, главе Цеха Ткачей Глории Карбоначчи в хрустальных башмачках, главе Гильдии Вышивальщиц Торстену Хельму и, конечно же, Аманде Дэверелл, куратору и могунье, а также доброй сотне прочих уважаемых людей, познакомиться с которыми я, увы, уже не успею. Глава Братства Трактирщиков, который сейчас сидел перед разбитыми дверями «Сироты», должен быть доволен: именно сегодня его заведение передвинулось в самый центр, к Магистрату.

Видимо, Глория Карбоначчи питала ко мне особую слабость, потому что очнулась первой:

— Мистер Грэнвилл, как вы могли…

Но договорить она не успела. Огромный кокон хрустнул еще раз и распался на две половинки. Из него вылетело существо, при виде которого я не выдержал и расхохотался: это был голенький розовощекий младенец с красивыми перламутровыми крылышками. Он сделал круг над толпой и заметно подрос, на животе проступили желто-черные полоски. Все его тело покрылось ворсинками, на лбу выросли длинные антенны-рожки.

Все как завороженные смотрели на зигзаги, которые с сердитым жужжанием выписывало человеконасекомое размером с корову, но никто даже не пытался его расколдовать. Наверное, восхищались тем, что человек все-таки обрел крылья. Сквозь толпу к нему пробирался Ласло-папаша, но сделать это было не так-то просто: почему-то уважаемое собрание магов осторожно, шаг за шагом отступало назад. Ласло-сын заметил отца и пошел на снижение. Из его брюшка высунулась длинная острая игла. Порхал-то он как бабочка, а вот жалил как пчела!

Папаша завизжал, схватил кого-то в толпе и прикрылся им от наследника. Ласло-сын взмыл вверх и набрал высоту. Его брюшко раздулось и налилось ядовито-желтым цветом. К папаше со всех ног устремились Аманда Дэверелл и какой-то незнакомый парень. Остальные, наоборот, поспешили отойти, и я рассмотрел, кого же схватил Ласло-младший. Это была Вайверин, спокойная и белая как снег.

Я безумным прыжком бросился к ней. А перед собой видел только выставленное жало, пульсирующее желтым огнем. В последнее мгновение я успел оттолкнуть Аманду Дэверелл и закрыть собой девушку, но Ласло выпустил яд. Шипящая струя летела мне прямо в глаза, и я запоздалым усилием попытался закрыться руками. На пальцах что-то запузырилось и зашипело, все тело укололи десятки крошечных ожогов. А дальше была пустота.

— Осторожно, несите его осторожно!

Я сквозь сон плыл куда-то по волнам, далеко-далеко, туда, где тишина и покой. Еще, наверное, я сгорел на солнце — во многих местах пекло и чесалось. Но двигаться не хотелось. Хотелось спать, спать, спать. Но никого не волновали мои желания: в рот налили какой-то горькой гадости, а в самые болючие места начали чем-то тыкать. На лицо шлепнулось что-то мокрое и пахучее, в голове шумело. Я прислушался к этому шуму и различил голоса:

— Мистер Грэнвилл не прошел испытание одомашниванием. Он отчислен.

— Аманда, я понимаю, вы перенервничали и сейчас просто срываетесь, но он же спас вашу…

— Моя ЖИЗНЬ, Глория, была в полной безопасности! И раз я куратор, мои решения не обсуждаются!

— Тогда я требую вызова Феррариуса! Пусть он объяснит мне как главе Цеха: почему участнику, который способен на такой мощный трехфазный расколдун, отказывают в продлении попытки! — кувалдой громыхала Ткач.

— Ректор уехал на выставку магографов наших выпускников. Доходы от которой, между прочим, получает и Магистрат!

— Аманда, я согласен с Глорией. Продлите, — мягко и деликатно вставил Вышивальщица.

— Ну и на каком основании? Недопереварен гусеницей и недоотравлен шершнем? — ехидно уточнила куратор.

— Спасение жизни участника ценой собственных шансов на победу, а также выполнение полезного для Города задания, превышающего магические способности конкурсанта, поощряются: а) продлением срока текущего испытания и б) бонусными баллами пропорционально важности задания. Кодекс участника, статья 29, параграф 6, пункт С, — раздался новый голос, звонкий и мужской.

— Стократус, и вы тут! Кажется, в этом вопросе все достигли редкого равновесия, — высокомерно произнесла Аманда. — Прекрасно: как куратор, я продлеваю мистеру Грэнвиллу срок испытания на сутки. Бонусные баллы, разумеется, уже начислены. Всем приятного вечера, господа.

— Решение не противоречит кодексу. Позвольте вас проводить, — добавил мужской голос, перекрывая какофонию недовольных.

Я заорал от радости — уж теперь-то помчусь одомашнивать, дайте только встать! С моего лица, наконец, сняли мокрую тряпку и разрешили сесть. Саднил бок, и я посмотрел, что там: это коробочка-карта вцепилась острыми краями. Голова сильно кружилась, но я все равно попытался осмотреться. Меня перенесли в тень, ближе к Магистрату. Народу было полно, но на меня глядели с явным страхом и старались держаться подальше. Обоих Ласло нигде не было. Торстен Хельм что-то объяснял высокому, худому мужчине в мантии магистра и парню, который показался мне знакомым. Точно, это он вместе с Амандой бежал спасать Вайверин. Ее, кстати, тоже не было. А я так надеялся. Возле меня суетились Глория Карбоначчи и магистр Сотпакан.

— Визл, немедленно принесите браслеты! Бедный мальчик, как у него хватило сил выдержать такой мощный заряд ядовитой магии? Если бы бо´льшая часть не замерзла на лету, его бы покалечило. Согласитесь, Сотпакан, он везучий!

Трактирщик принес целую связку браслетов и передал их магистру. Та щелкнула застежками и принялась надевать их мне на руки. Мои пальцы были отчего-то голубовато-прозрачными и холодными. Браслеты никак не хотели держаться на запястьях. Сотпакан пробовала снова и снова — без толку.

— Мэтью, попробуйте призвать свой магограф, — попросила она. — Визл, а вас я попрошу принести ледяного огня.

Почему-то она стала очень мрачной и старалась не смотреть на меня. Я честно попытался нащупать связь со своей штуковиной, но не почувствовал вообще ничего. Хоть что-то хорошее — незакрытая связь с магографом довольно опасна для мага. Тут мне в рот сунули пустодревник со снежком, и я сделал пару глотков. Такого прилива сил, как в первый раз, конечно, не было, но бодрости прибавилось. По крайней мере, я смог встать и не шатался.

— А теперь, Мэтью? — еще раз уточнила магистр. — Что-нибудь чувствуете?

Я покачал головой. Теперь помрачнели и Глория с Визлом.

— И светобуквы пропали, — утвердительно кивнула Сотпакан.