Карла сделала еще пару шагов назад, открыла рот, но ничего не сказала, лишь болезненно усмехнулась. Руби опустила голову и сжала губы, понимая, какую ошибку только что совершила.

— Ты не заслужила такого отношения к себе, прости, — сказала она, стараясь не смотреть в глаза матери. — Я не это имела в виду, я просто…

— Ты имела в виду как раз это, — грустно отозвалась женщина.

— Мам… — девушка подалась вперёд, но на этот раз пришёл черед Карлы отступать.

— Я и не заметила, как ты повзрослела, — в непонимании пробормотала она. — Будто я упустила всё самое важное… Когда это случилось?

— Давно.

Карла Барлоу не могла понять, что чувствует. Перед ней стояла юная женщина с голубыми глазами, в которых плескалась безысходность, с отпечатком боли на худом лице, руками, которые были покрыты многочисленными шрамами, мозгом, который умирал. Карла не могла узнать в этом человеке свою дочь. Она не могла узнать маленькую девочку, проводящую часы за чтением, играющую с соседскими животными. Она не могла узнать ту, которая так желала стать известной, покорять сцены, показать всем, на что она способна. А чего она желает сейчас? Умереть? Перед ней стояла лишь размытая тень человека, который наверняка мог стать великим.

— Ты не можешь отказаться от операции, — вновь начала женщина после недолгой паузы.

— Операции, которая, скорее всего, не принесёт никаких результатов? Нет, могу, еще как могу. Потом всё будет просто, мам.

— Потом — это когда? — воскликнула она, подавшись вперёд.

— Когда я умру, — спокойно ответила Руби, глядя в красные глаза матери. — Когда я исчезну из твоей жизни. Никто больше не назовет тебя мамой, никто не скачает музыку в машину, и никто не посоветует не тратить деньги на то кошмарное пальто. Никого, похожего на меня, больше не будет в этом доме, и тебе придётся с этим смириться, рано или поздно. Я заслужила, ясно? Может, и ты заслужила. Может, ты была плохой матерью, откуда мне знать? — Девушка замолчала, думая, продолжать или нет. — Знаешь, говорят, родители с самого рождения ребёнка учат его тому, что отлично умеют делать сами. Знаешь, чему меня научил он? Бросать тех, кого на самом деле любишь. Так что, если тебе нужно винить кого-то в моей смерти, вини его, судьбу, жизнь, случай, всех и всё, что угодно, но только не себя. Я умираю, и мне это нравится. Кажется, я выросла неправильной. Кажется, я выросла чудовищем.

Руби замолчала и развернулась, чтобы выйти из кухни. Но уже у двери она внезапно остановилась и, не оборачиваясь, произнесла:

— Я буду пить таблетки, посещать эти чёртовы курсы, где говорят о прелестях жизни, выучу все о своей болезни, но, пожалуйста, позволь мне исчезнуть. — Девушка обернулась. — Умоляю, мам…

— Хорошо, — прозвучал чуть слышный ответ развалившейся на куски Карлы Барлоу. — Хорошо.

По щеке Руби побежала слеза.

Её отпустили.

Пусть пока лишь на словах, но ей дали разрешение покинуть этот мир. Теперь только она вправе определять свою судьбу.

— Я люблю тебя, мам.

Девушка быстро выбежала с кухни и направилась к лестнице на второй этаж, чувствуя знакомую распирающую боль в голове.

Смерть — побочный эффект Рака.

Рак — лучший друг Смерти.

Глава 4

Серый портфель то и дело соскальзывал с плеча, норовя упасть. Руби шла по тротуару, радуясь тому, что на улице пока еще довольно темно и никто не будет обращать на неё внимания. Руби Барлоу любила быть невидимкой, не притягивать к себе взгляды, опускать глаза в пол, когда мимо проходит знакомый, чтобы не произносить обыденные, совершенно приевшиеся фразы.

Школа ждала её, издалека освещая путь огнями больших окон. В наушниках играли минорные мотивы, сигарета тлела в пальцах с обкусанными ногтями, на которых неровным слоем красовался черный лак. Она любила выглядеть небрежно, будто выражая протест ухоженности, подавляя женственность, которая уже давно перестала пытаться вырваться наружу. Вьющиеся пряди темных волос впитали в себя тяжелый запах сигаретного дыма, который сохранялся еще добрых пару дней. Запах сигарет и ванильных духов, которые стали такими родными спутниками. Человек состоит из таких мелочей, почти незаметных для других, но таких важных для самого обладателя.

Руби забросила окурок в ближайшую урну и закинула в рот пластинку жвачки.

Школьный коридор встретил её громкими криками подростков — радующихся встрече, обнимающихся, списывающих домашнее задание, смеющихся и толковавших о своих проблемах друзьям. Девушка подошла к своему шкафчику, закинула туда вещи и по привычке скользнула взглядом по тексту песни, ставшей довольно известной за короткий срок. Известной, благодаря ужасным обстоятельствам… Руби захлопнула шкафчик и кинула ключ на дно портфеля, в котором царил полнейший беспорядок.

Она ждала её с замиранием сердца, каждый раз повторяя в голове выученный наизусть текст и каждый раз находя фразу, которая звучит слишком резко или пафосно. Ни в чём не было совершенства, каждое слово казалось Руби неправильным и неподходящим, но она понимала, что это покажется пустяком, когда она посмотрит в глаза Лили.

В толпе мелькнула рыжая копна волос. Девушка вскочила с места, где сидела уже минут десять, дожидаясь подругу, и тут же устремилась к ней.

— Лил?

— Руби Барлоу пришла в школу? — весело и якобы удивлённо отозвалась та. Руби попыталась выдавить из себя подобие улыбки, но получилось плохо. Ноги тут же задрожали, внутри начало расти волнение.

— Я тебя ждала. Нужно поговорить, — только и смогла выговорить она, лихорадочно пытаясь вспомнить заготовленные фразы.

— Всё в порядке? — осторожно спросила Лили, поправляя волосы и внимательно глядя на подругу.

— Нет, — прошептала Барлоу, чувствуя, как к глазам подступают слёзы.

— Пошли в туалет, — пробормотала рыжая, увлекая подругу за собой.

Девушки захлопнули дверь, Лили закрыла её на защёлку, чтобы никто не мог их потревожить, и обеспокоенно посмотрела на Руби, которая уже подошла к раковине и подставила лицо под ледяную воду.

— Что случилось?

— Мне очень страшно, Лил, — прошептала девушка и красными глазами посмотрела через зеркало на подругу. — Я не знаю, что делать.

— Руби, — слегка устало, но сочувственно произнесла Лили, — в том, что произошло, нет твоей вины. Ты должна отпустить эту ситуацию и понять, что не несёшь ответственности за чужие жизни! Ты не пропагандировала суицид, это неправда, и то, что говорят о тебе, — ложь. Если бы люди только узнали, что это на самом деле твоя песня, они бы тут же забрали свои слова обратно. Убери из своего шкафчика текст и прошу, приведи себя в норму!

— Как я докатилась до такого, Лил? — спросила Руби, облокотившись на раковину.

— Тормоза сломались, — грустно улыбнулась девушка, приблизившись к подруге и кладя руку ей на плечо. — Ты не железная. И ты должна перестать себя уничтожать.

— Я срослась с этим состоянием, — отрицательно мотнула головой брюнетка.

— Руби, ты начинаешь пугать людей, — Лили сжала плечо девушки сильнее, — и мне иногда кажется, что тебе это нравится.

— Нет. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Тебя давно оставили в покое.

По щеками Барлоу побежали слёзы, но она, закусив губу, всё же засунула руку в портфель и извлекла оттуда небольшую брошюру, чтобы затем протянуть подруге. Та взяла её с некоторым недоверием и, прочитав заголовок, легко усмехнулась.

— Что ты опять себе нафантазировала?

— Читай, — тихо произнесла Руби, глядя, как Лили переворачивает страницу и пробегает глазами по тексту.

— «Опухоль мозга сильно отличается от других видов новообразований и составляет примерно два процента от всех случаев раковых болезней. Из-за неудобства расположения симптомы заболевания трудно поддаются действенному диагностированию и удалению, что осложняет возможность их лечения…» — прочитала вслух девушка и подняла глаза на подругу. — Что это?

Руби молчала. Она наблюдала за тем, как меняется взгляд Лили.

— Что это?! — закричала Лили, подавшись вперёд и схватив подругу за руку. — Что за чёрт?!

Барлоу лишь молча кивнула. По щекам продолжали течь слёзы.

— Мама призналась, что моя опухоль неоперабельная. Я подозревала это. Она не знает, сколько у меня времени, никто не знает. Рак нельзя контролировать, он будто чёртов хомячок, который сожрёт все тогда, когда ему вздумается. И разрешения убить меня он не спросит.

— Хватит. — Лили отошла от подруги. — Это жестокая шутка, Руби Барлоу.

— Говорю же, я будто в коконе. Я срослась с этим состоянием, и вот что получилось.

— Так вот, что порождает ненависть к себе, — усмехнулась рыжеволосая. В зелёных глазах стояли слёзы. — Когда вы ходили в больницу?

— Два дня назад. Вечером.

— Почему ты сразу мне всё не рассказала?

— Ты веришь мне? — тихо спросила Руби, проигнорировав вопрос.

— А у меня есть выбор? Если ты умрешь, я потом буду очень жалеть, что не поверила.

— Мне страшно, — призналась девушка, сжимая трясущиеся губы. — Я не знаю, что делать. Я не хочу, чтобы кто-то видел, как я превращаюсь в овощ.