Линда Лафферти

Проклятие Батори

Посвящается моей любимой сестре Нэнси Лафферти Элише

(поскольку Дейзи сказала, что так надо)


Пролог

Шарварский замок

Дом конюшего графа Надашди

Западная Венгрия

31 октября 1589 года

В первые минуты повитуха Агота не заметила ничего необычного. Ее покрытые лиловыми венами руки бережно держали скользкую головку новорожденного. Когда глазки малыша открылись и заморгали в тусклом свете свечи, старуха улыбнулась ему.

— Конечно, мадьяр, — проговорила она, любуясь его глазками.

Мать застонала, ее тазовые мышцы все еще сокращались.

— Глазки у него будут зеленые, как у деда, — продолжала старая повитуха, восхищенно качая головой.

Нынче вечером Шарварский замок будет ликовать — а как же: наконец-то у шталмейстера родился сын!

Но, уже собравшись перерезать пуповину, женщина вскрикнула, вскинув к лицу руки, все еще мокрые от теплой крови. Мать приподнялась, пот заливал ей глаза.

— Что-то не так? — простонала она. — Говори же, Агота!

Старуха покачала головой. Через секунду младенец заплакал — его крошечные легкие заработали, выдав вполне здоровый крик.

Мать протянула руки, прося дать ей ее чадо.

Бросив осенять себя крестным знамением, повитуха сморщенными пальцами запеленала малыша в чистую льняную пеленку и передала матери. Тот сразу же замолк и уставился в материнские глаза.

— Посмотрите, госпожа! — Сморщенным розовым пальцем Агота раздвинула крошечные губки младенца; тот недовольно пискнул.

И мать поняла, что так встревожило повитуху: за губами скрывался полный набор прекрасно сформированных белых зубиков.

— Это талтош [Талтош — венгерский шаман, колдун. — Здесь и далее прим. пер.], — прошипела старуха. — Один из древних!

Она разжала крепко сжатый правый кулачок младенца, и в маленькой комнатке, до сих пор наполненной запахом пота и родов, раздался ее облегченный вздох.

— Слава богу, только пять пальчиков!

Мать нежно разжала левый кулачок младенца и, обнаружив шестой палец, воскликнула:

— Это знак! Что мне делать? Что с ним будет?

Пламя свечи заколыхалось от прокравшегося под дверью сквозняка. В толстое свинцовое стекло барабанил дождь.

— Никому не показывайте вашего ребенка, — сказала Агота. — Если Габсбурги прознают, они вышибут ему мозги.

Раздался стук в дверь. Повитуха и роженица переглянулись.

— Прогони его! — шепнула мать. — Не впускай сюда никого.

Повитуха кивнула и слегка приоткрыла дверь. Там стоял один из конюхов, молодой парень. Он снял шапку; в его темных волосах виднелись солома и овсяная мякина.

— Господин шталмейстер желает видеть своего… простите, это сын или дочка?

Агота замялась и, прежде чем ответить, облизала языком потрескавшиеся губы.

— Скажи господину, что он может гордиться здоровым мальчиком. Но госпожа еще слаба и просит навестить ее позже, когда она будет в состоянии принять его.

Дверь тихо затворилась, и повитуха подождала, прислушиваясь к удаляющимся шагам. А потом тихонько задвинула засов.

Мать прижала ребенка к груди.

— Никто не узнает этой тайны, кроме моего мужа, — проговорила она. — Поклянись мне, что не расскажешь никому и унесешь эту тайну с собой в могилу!

— Клянусь всеми святыми, госпожа, — прошептала старуха. — Талтош — это неземная сила. Будь я проклята, если причиню какой-либо вред этому младенцу, ибо он наделен благословенной магией.

Молодая мать откинула назад свои мокрые от пота волосы и задумалась.

— Притворюсь больной и скажу, что ребенок тоже нездоров. Никому не позволю приходить ко мне.

— Все равно пойдут разговоры, госпожа. Вам надо уехать из этого королевства. Куда-нибудь подальше, — сказала повитуха. — А шестой пальчик я отрежу, сегодня же.

— Бедное дитя!

— Послушайте, госпожа. Церковь или король все равно разыщут его. Да и сами Батори [Хотя Эржебет была племянницей польского короля Стефана (Штефана), которого в русской традиции зовут Стефаном Баторием, сама Эржебет в русской литературе более известна под фамилией Ба́тори, что соответствует венгерскому произношению. А поскольку в романе речь идет прежде всего об Эржебет, то представляется правильным использовать вариант «Батори», а не «Баторий».] могут его опасаться. Госпожа Эржебет, вышедшая замуж за господина Ференца, — она очень странная женщина.

— Что ты хочешь сказать?

Лицо старухи перекосилось.

— Она ведет себя жестоко… — Агота оглянулась и прошептала: — В ней больше трансильванского, чем венгерского. Эчедские Батори предадут этого ребенка смерти, потому что боятся могущества настоящего венгерского талтоша.

— Но он же невинен!

Малыш прильнул к материнской груди, тихонько посасывая ее. Она чувствовала только нежное чмоканье губ новорожденного, похожее на журчание ручья, и крохотные зубки — будто каменистое дно в волне сладких поцелуев.

— Вам нужно покинуть Шарвар и не возвращаться, пока ребенку не исполнится пять лет. В этом возрасте у нормальных детей вырастают все зубы.

— А палец? Ведь останется шрам…

— Скажете, что ручка попала под колодезную веревку. Или что малыш напоролся на кухонный нож, когда пытался взять со стола морковку.

— Столько лжи!

— Вы должны защитить сына.

Мать кивнула, но лицо ее исказилось страданием.

— Следите за знаками, — сказала повитуха. — Он будет видеть то, что нам, простым смертным, видеть не дано. Талтоши способны понимать сны, они живут между миром живых и миром духов. И умеют общаться с животными, особенно с лошадьми.

Молодая мать закрыла глаза.

— Хотя бы за это его отец будет ему благодарен.

Часть первая

Глава 1

Карбондейл, штат Колорадо

31 октября 2010 года

— Дейзи.

Уединившись в своем кабинете и опершись подбородком на ладонь, доктор Элизабет Пэт прошептала имя своей пациентки. Ее мать терпеть не могла, когда она так сидела. «Сядь прямо», — постоянно одергивала она дочь.

Дубовое офисное кресло, которое Элизабет унаследовала от отца, скрипнуло, когда она обвила ноги вокруг ножек. Женщина выглянула в окно на слегка припорошенную снегом гору Соприс.

Пальцами левой руки она рассеянно закручивала свои вьющиеся русые волосы в толстую веревку, опустившуюся ниже ключиц. Мать и это терпеть не могла, называя рукоблудием. «Нехорошо, когда у женщины под сорок волосы опускаются ниже ключиц, а она еще и играет с ними как ребенок! А такие хорошенькие голубые глазки? Ты бы хоть слегка украсила их косметикой! Для чего ты себя бережешь?»

«Мама, — подумала Бетси. — Ну что ты за человек!»

Цифровые часы отсчитали еще минуту — призрачная череда минут таяла на черном фоне. У Бетси, врача-психоаналитика, осталось ровно тридцать три минуты до прихода пациентки. Ей было нечего сказать Дейзи. И нечего ответить ее отчаявшейся матери.

Черт возьми! В голове мелькнул образ отца, и в его небесно-голубых глазах отразилось явное разочарование.

— Прислушайся, Бетси. Постарайся услышать то несказанное, что витает в воздухе.

Да, папа, несказанное; «несказанное» я могу услышать. Но что можно услышать в абсолютном молчании?

Ей требовалось что-то отыскать, хоть что-нибудь, чтобы пробиться сквозь молчание Дейзи Харт. Замкнувшаяся в себе девчонка отказывалась предложить что-либо, кроме бесконечных вздохов и пожиманий плечами; а ее черные ногти все шире и шире растягивали дырки в ажурных чулках.

Она иногда кашляла, закрывая накрашенные глаза так крепко, что от ресниц оставались следы на скулах. Бетси замечала сверкание одного не выправленного брекетами клыка, нелепо выступающего в ряду безупречно ровных белых зубов.

Сеанс за сеансом в маленькой викторианской гостиной отца Бетси, много лет назад переделанной в кабинет для психиатрической практики, раздавался только сдавленный кашель Дейзи. Венские часы отбивали час, и ее готическая пациентка, так и не вымолвив ни слова, вставала и уходила.

Молчаливая, как призрак.

Дейзи была загадкой, завернутой в черный креповый бант. И ее психиатру пока не удавалось его распутать.

Бетси передвинула на коленях том «Толкования сновидений по Юнгу». Свежесть, чистота. Маргаритки [Имя Дейзи (Daisy) по-английски означает «маргаритка».] символизируют просветление, озарение, отражение солнца.

Имя говорило лишь о настроении родителей, когда девочка родилась, и ничего — о ней самой.

Задумавшись, Бетси приложила к передним зубам большой палец.

Фрейд был склонен интерпретировать символы в сновидениях буквально, но для Юнга это были личные переживания, связанные с ключевым символом.

В струящемся из окон осеннем свете Бетси склонилась над своим ноутбуком и на сайте с толкованиями сновидений набрала слово «Дейзи» — «маргаритка». У коллег-психоаналитиков подобное могло вызвать лишь презрительную усмешку — это все равно что читать гороскоп в местной газете.

И все же, когда пациент представляет собой такую загадку, можно было отбросить формальное обучение и дать волю маленькой шалости. Это доставляло особое, греховное удовольствие.

Экран компьютера заполнился рекламой диет — у правого края привлекали внимание слишком исхудавшие и излишне раздобревшие тела. Неоновыми цветами вспыхивали толкования карт Таро.

Если увидишь маргаритку не в сезон, значит, на тебя в каком-то обличье напало зло.

Она посмотрела в окно на увенчанную снежной шапкой гору Соприс и едва заметно покачала головой.

Потом ввела еще несколько запросов в «Гугле».

Толкование снов.

Если приснилось, что гуляешь по заросшему маргаритками полю, — это признак удачи и процветания. Кто-то протянет тебе руку помощи и направит по верному пути.