Николас взял себя в руки и с виноватым видом обратился к своему давнему другу:
— Извини, Оливер. О чем ты спрашивал? Оливер Уикс посмотрел на Николаса странным взглядом:
— Да я о суде, приятель. Как ты?
Николас рассеянно пригладил ладонью волосы:
— Отлично. Ведь я так долго шел к этому.
— О, это уж точно! Только обидно, что этого двурушника Дилларда застрелили прежде, чем он сел в тюрьму. Я слышал, что таких, как он, в Техасе просто вешают. У меня бы сердце не дрогнуло, болтайся сейчас этот подонок на веревке.
Николас был склонен согласиться с ним. Но в любом случае дело было сделано. Око за око. Он отомстил полностью. Или по крайней мере почти полностью.
Вернувшись в контору на Пятой авеню, Николас остаток дня провел в своем кабинете, обшитом панелями темного орехового дерева. Поверху стены были обиты темно-зеленым шелком с красными разводами. Пронзительный трезвон недавно установленного телефона звучал беспрерывно, хотя хозяин кабинета и перестал брать трубку уже через полчаса после своего возвращения. Хватит с него всех этих восхвалений и поздравлений. Он просто исполнил то, что следовало исполнить. И все.
Стоящие у южной стены кабинета старинные часы, принадлежавшие деду, отбили пять вечера, когда в дверь постучала секретарша.
— Пришла ваша сестра и хочет вас видеть, — сообщила она в своей извиняющейся манере. Николас молча поморщился.
— Я не вовремя, Николас? — Мириам Дрейк Уэлтон в длинном, почти до полу, платье по последней моде беззаботно вплыла в кабинет, ступая по толстому персидскому ковру элегантными туфлями из мягкой кожи. — Но ведь немного сестринской любви тебе не помешает?
— Да, пожалуй, не помешает, — ответил Дрейк, вставая из-за стола. Подойдя к сестре, он поцеловал ее в щеку.
Мириам была высокой, гибкой женщиной с темными волосами того же оттенка, что и у брата. Глаза, правда, у нее были скорее фиалковые, чем голубые.
Многие считали ее потрясающей красавицей. Николас знал, что в глубине души она была с этим согласна.
Быстрым движением Мириам вытащила из расшитого ярким бисером шелкового ридикюля длинную тонкую сигарету и демонстративно ждала, когда Николас поднесет ей огня. Она глубоко затянулась и с громким вздохом уронила свое стройное тело в стоящее перед письменным столом глубокое кожаное кресло.
— Ты не представляешь, как все ужасно! — воскликнула она, выдыхая струю дыма.
Когда имеешь дело с Мириам, то лучше всего сразу брать быка за рога. Поэтому, когда она явно не проявила склонности продолжать, Николас поторопил ее:
— А что ужасно, Мириам?
— Да вот это. — Со скучающим и равнодушным видом она протянула брату листок бумаги, который с самого начала держала в своих унизанных драгоценными кольцами холеных пальцах. И снова глубоко затянулась.
Бросив любопытный взгляд на сестру, отвернувшуюся к окну, Николас начал читать и почти сразу отложил письмо в сторону:
— И что тут нового? Твой муж снова был замечен в Европе с француженкой.
— И не один раз!
— Здесь написано многократно. — Он откинулся на спинку кресла. — Ну, так что же здесь нового? Мириам посмотрела на него скучающим взглядом:
— Николас Дрейк, ты отвратительный человек. Такой отвратительный, каких я в жизни не встречала.
— Об этом ты уже не раз мне говорила.
Мириам вздохнула. Выражение лица ее смягчилось от, похоже, неподдельного сожаления.
— Когда-то, дорогой брат, ты не был таким отвратительным. На самом деле ты…
— Хватит, Мириам, — решительно оборвал ее Николас. — Что ты хочешь?
— Я уезжаю за границу, — вызывающе заявила она. Фиалковые глаза превратились в два холодных аметиста, — Во Францию. Чтобы вернуть мужа в семью.
Николас удивился, хотя и не подал виду.
— Ты собралась в Европу? — спросил он, чуть приподняв вопросительно брови. — Чтобы привезти Уильяма? Бог ты мой, зачем? Тебе этот человек не нравится, любви к нему ты отнюдь не испытываешь. Ты только и знаешь, что жалуешься на этого «никчемного молокососа» — кажется, так ты его называешь — с самого первого дня своего опрометчивого замужества. Я скорее бы подумал, что ты будешь на седьмом небе от счастья, когда он наконец оставит тебя.
Мириам отвела взгляд и пожала плечами:
— Может быть, я люблю его сильнее, чем мне казалось.
— Как же, любишь ты его! — проворчал Дрейк, теряя терпение от бесконечного фиглярства своей единственной сестры. — Тебе просто нужно как-то оправдать свой отъезд.
На скулах Мириам вызывающе заалели два ярких пятна.
— Ну а если даже и так! Я не позволю этому напыщенному павлину оставить меня здесь, а самому разгуливать по Европе.
Николас потер переносицу и вздохнул:
— В таком случае скажи мне, когда ты хочешь ехать. Я распоряжусь, чтобы мой помощник занялся этим.
— Не стоить утруждать себя, дорогой брат, или обременять заботами этого мерзкого гнома, которого ты называешь своим помощником. Я все уже сделала. — Она принялась внимательно рассматривать свои отполированные ногти. — Я отплываю сегодня вечерним пароходом.
— Сегодня вечером?! Почему ты мне ничего не сказала раньше? А как же Шарлотта? Ты что, намерена тащить несчастного ребенка с собой в Европу?
Мириам поднялась из кресла и затушила сигарету в богато инкрустированной мраморной пепельнице, стоящей на маленьком столике. Николас почувствовал, что она начала нервничать. Но прежде чем он успел что-то сказать, сестра уже открыла дверь кабинета. На пороге стояла ее дочь, судорожно сжимающая ручонками крохотный чемоданчик.
— Я не намерена тащить в Европу свою дочь! — с натянутой улыбкой проговорила Мириам. — Я оставляю ее с тобой.
— Со мной?! — не поверил своим ушам Николас.
— Да, с тобой! — Она повернулась к дочери, которая смотрела на Николаса так, как будто он в любую секунду мог оторвать ей голову.
— Шарлотта, дорогая, иди к мамочке.
— Мириам, послушай… — стальным голосом начал было Николас.
Сестра не обратила на него никакого внимания и втащила свою маленькую дочь в кабинет. Девочка была миниатюрной копией своей мамы, хотя и более мягкой в силу чисто детской невинности.
— Шарлотта, солнышко мое, разве ты только что не говорила мне, как любишь своего дядю Николаса?
Девочка дико посмотрела на мать, словно только сейчас узнала, что у нее есть любимый дядя. Да так оно и есть, с горечью признал Николас. Ведь все шесть лет ее юной жизни дядюшка был занят лишь одним — стремился припереть к стене Гарри Дилларда.
— Не будь такой стеснительной, Шарлотта! — раздраженно проговорила Мириам. — Поздоровайся же со своим дядей!
Явно собрав все свое мужество, девочка медленно подняла подбородок, запрокинула головку назад и робко взглянула Николасу в глаза.
— Здравствуйте, сэр, — еле слышно пролепетала она дрожащим голосом, так, что Николас даже смутился.
Что-то во всем этом было не так. Почему возникло такое чувство, Николас понять не мог, может быть, из-за обведенных темными кругами широко раскрытых глаз Шарлотты, смотрящих на него с неподдельным ужасом, от которого судорожно сжались ее худенькие плечи.
В одном он был уверен на все сто — у него не было ни сил, ни времени заниматься этим ребенком.
— Послушай, Шарлотта, — ласково заговорил Дрейк и жестом подозвал к себе секретаршу, — почему бы тебе не пойти с Джейн — она покажет тебе массу интересного. Даже разрешит посидеть за своим столом и позвонить по новому телефону. А мы с твоей мамой немного поговорим. — Он бросил взгляд на Мириам. — Одни.
— У меня нет времени. — Мириам наклонилась к дочери и наспех чмокнула воздух где-то около уха девочки. — Я могу опоздать на корабль.
— Мириам! — рявкнул Николас. — Не вздумай оставить ребенка здесь!
— Мистер Дрейк! Мистер Дрейк! Получилось! Николас, Мириам, Джейн и даже маленькая Шарлотта все как один обернулись к двери. На пороге, едва переводя дыхание, стоял Берт, помощник Николаса. Несколько оставшихся от прежней роскошной шевелюры волосков прилипло к его широченной лысине, мокрой от пота, несмотря на весьма прохладный весенний день.
— Все улажено, — тяжело дыша, выговорил Берт.
— Все? — подался вперед Николас, напрочь забыв о сестре и племяннице.
— Ну почти все.
— Как это понимать — напрягся Николас.
— Оказалось, что в квартале, который принадлежал Дилларду, есть дом, которым Диллард, по всей видимости, не владел. Но все остальное я оформил — и это самое главное!
— Самое главное? — как ножом резанул Николас. Жизнерадостность Берта угасла на глазах.
— Ну, мне так кажется, сэр.
— Берт, мне нужен весь квартал целиком, — тоном, не терпящим возражений, заявил Николас. — И ты это прекрасно знаешь.
Помощник с несчастным видом кивнул.
— А где стоит этот дом?
Смысл вопроса наконец дошел до Берта, и он аж съежился:
— Э-э-э… прямо в середине квартала, сэр.
— И как я буду сносить там обветшалые дома, чтобы построить что-нибудь стоящее, если посередине торчит единственное не принадлежащее мне здание? — Николас резко отвернулся, бросив сердитый взгляд на густеющий за окном вечерний сумрак. — Какого черта!
— Николас! Здесь же ребенок! — наигранно возмущенным тоном воскликнула Мириам, явно поддразнивая брата.
— Потом, Мириам! — отмахнулся Николас и повернулся к Берту: — И что же ты разузнал об этом доме?
— Одну минутку, сэр. — Берт начал нервно рыться в своем портфеле. Наконец он вытащил блокнот и сверился со своими пометками. — Мне кажется, что сделка с этой недвижимостью имела место лет двадцать назад — задолго до того, как Гарри Диллард начал скупать остальные дома в квартале.
— Он осуждающе покачал головой. — Но в деле явно не хватает каких-то документов. Никогда не встречался с таким беспорядком в бумагах. Единственное, что мне удалось выяснить, так это то, что домом владеет некий Элиот Синклер.
— Никогда не слышал это имя.
— Я тоже. — Берт неловко переступил с ноги на ногу. — Что мне теперь предпринять, сэр? Я так обрадовался, что все остальное удалось привести в порядок, и… даже и не подумал.
Николас бросил на помощника нетерпеливый взгляд. Он поклялся себе, что сотрет дома Дилларда с лица земли и на их месте выстроит что-нибудь внушительное, чтобы ничего больше не напоминало о подонке. Только тогда его месть будет полной. Спустя двадцать три года. Но сейчас у него на пути неожиданно встал кирпичный дом. И хотя Николас лично ничего не имел против этого Элиота Синклера, кем бы он там ни был, ему нужна была его собственность, чтобы раз и навсегда покончить со всем этим делом.
— Вот что, Берт. Разузнай об этом человеке все, что сможешь. Потом сходи и переговори с парнем. Мы предложим ему цену в зависимости от того, что ты выяснишь.
— Завтра прямо с утра и начну, — деловито сказал Берт. — Но сейчас нам надо побывать в суде.
— Поздравляю, милый братец, с чем бы там ни было, — вмешалась в разговор Мириам. — Мне очень хочется остаться и отметить вместе с тобой это чудесное событие, но, увы, мне пора. Веди себя хорошо с дядей Николасом, — мимоходом заметила она дочери.
— Мириам! — взвился Николас.
— Мистер Дрейк, нам действительно надо бы поспешить, — заметил Берт извиняющимся тоном. — Следует дать делу официальный ход. Клерк ждет нас. А уже шестой час. Если мы сейчас не придем, он больше не будет нас ждать.
— Но… — Николас обернулся к Мириам, чтобы услышать, как за сестрой громко захлопнулась дверь . Она ушла.
— В самом деле, сэр, нам бы надо поторопиться. Кое-кому может прийти в голову то же, что и вам. И тогда мы можем потерять все.
Николас едва не взвыл, встретив затравленный взгляд своей племянницы. Шепотом послав витиеватое ругательство вслед своей непутевой сестре, он присел на корточки и оказался лицом к лицу с Шарлоттой. Дрейк откашлялся, не понимая, что его нахмуренные брови, которые устрашали даже прожженных дельцов, заставляли сердце девочки сжиматься от страха.
— Шарлотта, мне нужно съездить в город. — Он старательно растянул губы, моля Бога, чтобы это было похоже на добрую отеческую улыбку. — Когда я вернусь, мы разберемся с этой… со всем этим. А пока Джейн позаботится о тебе, хорошо? — Он бросил взгляд на секретаршу: — Верно, Джейн?
Джейн была поражена таким поворотом событий не меньше своего хозяина, но быстро взяла себя в руки:
— Конечно, сэр. Я с удовольствием пригляжу за Шарлоттой.
С чувством честно исполненного долга Николас поднялся с корточек, довольный тем, что сумел все уладить и, самое главное, успокоил запуганную племянницу. Подхватив на ходу шляпу, он устремился к двери. «А может быть, — подумал он, пожав широкими плечами, — заботиться о ребенке не так уж и сложно».
Глава 2
— Любовь моя, хочу перенести тебя на холст. Во всей твоей живописной наготе!
Вязальные спицы, что безостановочно двигались в пухлых, покрытых легкими морщинками руках Ханны Шер, звякнув, замерли. Ханна подняла глаза и бросила более чем спокойный взгляд через всю их скромную гостиную на седовласого мужчину лет шестидесяти пяти, что стоял у углового окна и, чуть раздвинув накрахмаленные кружевные занавески, смотрел на Шестнадцатую улицу. Она не сказала ни слова, да и с какой стати? Слова здесь были просто ни к чему.
— Так как, Ханна? — настойчиво продолжил Барнард Уэбб. — Давай запечатлею тебя обнаженной. На огромной кровати с пологом на четырех столбах, усыпанной охапками крупных желтых маргариток. — Серые глаза его вдохновенно заблестели: — Я вижу это — «Женщина среди цветов»! Картина будет такой знаменитой, что ее выставят в Лувре.
Барнард стоял перед мольбертом, держа в одной руке палитру, а в другой кисть. На губах его играла дьявольская улыбка.
— Как же, как же! Скорее уж «Старуха среди засохших лепестков» для комнаты смеха. — Презрительно фыркнув, Ханна снова заработала спицами. Барнарду всегда удавалось взволновать ее, нередко вызывая нежные чувственные воспоминания, но еще чаще — раздражение.
— Так что поищи-ка для своей мазни какую-нибудь юную нимфу.
— Девицам, которые годятся мне во внучки, делать на моих полотнах нечего! — глумливо хихикнул Барнард, небрежно прислонившись к стене. Улыбка его стала шире. — Пошли наверх, ко мне в комнату. Я помогу тебе раздеться.
— Ах ты, развратник! Для подобных глупостей у тебя возраст уже не тот.
— День, когда я стану слишком старым, чтобы рисовать обнаженных дам, придет тогда, когда меня будут зарывать на шесть футов под землю!
— Думай, что говоришь! Тем более о таких вещах! Постыдился бы!
— Тебя больше волнует мое погребение или мое рисование?
Ханна бросила на него осуждающий взгляд:
— И то, и другое.
— Ханна, ты всегда была такой чопорной и благопристойной блюстительницей нравов или это пришло с возрастом? — рассмеявшись, съязвил Барнард.
— Я дама, Барнард Уэбб, и буду крайне признательна, если вы станете иногда об этом вспоминать! — огрызнулась Ханна и еще проворнее заработала спицами
— Хотя я весьма сомневаюсь, что вы разглядите истинную даму, даже если вас ткнут в нее носом.
— Девка — огонь! — захохотал Барнард. — Если ты позволишь нарисовать тебя без одежды, конечно! — то я сумею перенести этот огонь на холст. Это будет потрясающе! Ты придешь в восторг, любовь моя!
Холодно посмотрев на него поверх очков, Ханна, чуть приподняв брови, ровным голосом заметила:
— Больше всего мне хотелось бы, чтобы вы поменьше болтали и оставили меня в покое, если только не имеете в виду наши отношения и известное предложение не готово сорваться с ваших губ.
Барнард резко оборвал смех и скривил губы:
— Ну вот, опять ты за свое! Все испортила. — Оттолкнувшись плечом от стены, он с раздраженным видом вернулся к своему мольберту. — Женитьба, а что же еще! Я чертовски стар для брачных уз.
— Минуту назад вы уверяли меня, что возраст вам не помеха ни в чем.
— Женщина, оставь меня в покое! — высокопарно вскричал Барнард. — У меня много работы!
— И замечательно. Мы снова не в духе, кажется? Но Барнард, ты же знаешь, что я права! Нам надо пожениться. — Она мягко продолжила: — Я буду заботиться о тебе, когда ты станешь совсем стареньким.
— Да я уже старый! Неужели ты думаешь, что мне об этом неизвестно? — Он чуть не сорвался на крик и сердито ткнул кистью в палитру, разбрызгав краску.
— Об этом факте мое тело напоминает мне каждый день! Твои жалкие попытки подцепить меня ни к чему не приведут! И вообще у меня нет времени на женитьбу. За мной приезжает мой сын! Я буду жить с его семьей в Огайо. Собаки и дети. Семья! Ты слышишь меня, госпожа Ханна Шер? — воскликнул он. Его испещренное глубокими морщинами лицо даже раскраснелось от волнения. Он невидяще смотрел на Ханну, потому что был сейчас далеко — на пути к далекому штату Огайо. — Так ты слышала, что я сказал?
— А то нет! Ты так орал, что слышали все в округе.
— В том числе и я.
Барнард и Ханна стремительно обернулись.
— Элли! — в один голос воскликнули они.
— Ну, по какому поводу очередная потасовка? — спросила Элли, стаскивая с головы свою изрядно помятую шляпку с лентами и пристраивая ее на полированный дубовый стол с резными ножками в виде распяленных когтистых лап.
— Небольшой спор, — пояснила Ханна. — Элли, мы спорили, а не дрались.
— Черт возьми, женщина! — рявкнул Барнард. — Будь любезна называть вещи своими именами! Уж ты-то точно дралась!
— Я?!
— А кто же еще? Конечно, ты! Еще немного, и у меня было бы расцарапано лицо! — вызывающе фыркнул он.
— Может быть, тогда в твоей старой глупой голове прибавилось бы ума!
— Она невыносима, Элли, — страдальчески приподнял брови Барнард, как бы не веря своим ушам. — До сих пор не могу понять, как ты вообще решилась впустить ее сюда.
— Лучше спроси, как она впустила сюда такого блудливого старого козла, как ты! — перебила его Ханна.
Его шутливое настроение быстро сменил гнев.
— Она даже…
— Ну, дорогие мои, хватит! — воскликнула Элли, разведя руки в стороны, как рефери на ринге. — Драться, спорить — особой разницы нет. Ясно, что он по-прежнему не собирается жениться на вас.
— Жениться на мне? — возмущенно фыркнула Ханна. — Ну уж нет. Этот старый козел хотел меня нарисовать, ты только представь, голой!
Элли в изумлении уставилась на Барнарда:
— Ты просил Ханну позировать тебе обнаженной?
— Ну, я… — промямлил Барнард.
Ханна бросила на Барнарда торжествующий взгляд, на который он бы достойно ответил, не смотри на него в упор Элли. Вместо этого он одарил свою домохозяйку невинной широкой улыбкой, отложив на потом выражение глубокого возмущения Ханной Шер. Можно будет всю ночь постукивать в потолок ручкой метлы. Это всегда действовало безотказно, потому что комната Ханны располагалась как раз над его комнатой. Он едва не улыбнулся в предвкушении удовольствия, но вовремя спохватился.
— В чем мать родила, вот чего он хотел! — напирала Ханна. — Да чтоб еще лежала на постели среди охапок цветов! Да кем он себя считает, а? Художником?
После этих слов Ханна разразилась кудахтающим смехом, который буквально смел всякие следы улыбки с лица Барнарда.
— Ханна, перестань, пожалуйста. Я сама разберусь с Барнардом, — строго проговорила Элли.
— Элли, любовь моя, мне захотелось немного развлечь ее, только и всего! — смущенно пожал все еще широкими плечами Барнард. В молодые годы он был моряком и побывал чуть ли не во всех портах мира.
— Тогда развлекайтесь другими способами, — сухо сказала Элли. — Шашки, шахматы, даже покер. Мне не хотелось бы, чтобы в моем доме вы просили Ханну позировать вам обнаженной.
— Вот-вот, пусть знает свое место!
— Не лезь не в свое дело, старая перечница! — озлился Барнард.
И все началось сначала. Элли поморщилась и покачала головой. В такие дни, как этот, ей казалось, что еще немного — и она откажет обоим. Конечно, этого она никогда не сделает. Элли любила обоих так же сильно, как они ее. И потом, они же не целый день препираются. Всего лишь большую его часть, примирительно улыбнулась девушка.