— Съезди домой к Элли.

Николас с трудом отвлекся от своих мыслей.

— Что ты сказала?

— У Элли дома есть… записи, которые очень нужны врачам, — пояснила Мириам.

— Так возьми и съезди за ними! — раздраженно огрызнулся он.

— Прости, но я не могу. — Она прикусила губу и добавила; — У меня назначена очень важная встреча.

— Очередное любовное свидание? — скрипнул зубами Николас. — Не теряешь надежды подцепить богатого жениха?

Слова больно ранили, но Мириам стерпела обиду. Она знала, что брат не выносит ее, но в данный момент это не имело значения. Главное — это Николас. Настала ее очередь помочь ему.

— Ты прав. Очень богатый. Так-то я, конечно, съездила бы к Элли сама.

— Так пошли Барнарда или в конце концов того же Джима.

— Джим просто не найдет того, что нужно докторам. Это слишком важно, понимаешь? Барнард устал и сейчас спит как убитый. Он же пожилой человек, и несчастье с Элли может его убить. Николас, съезди домой к Элли, это займет у тебя несколько минут. У Мириам сильно забилось сердце, когда среди лежавших на столике рядом с кроватью вещей Элли она увидела ее ключи.

— Я лучше пошлю кого-нибудь.

— Нет! — вскрикнула она и осеклась. — Понимаешь, это папка… да, папка, которую Элли никогда никому не показывала.

Николас с интересом посмотрел на сестру

— А ты откуда про нее знаешь?

— Она моя близкая подруга.

— Твоя подруга?!

— Съезди, Николас. Просто войди. И поищи, спокойно поищи. Ханна наверняка из-за таких переживаний рано ляжет спать.

— Ты что, предлагаешь мне отправиться домой к Элли и просто поискать какую-то папку? — недоверчиво спросил он.

Мириам лихорадочно соображала, что ответить.

— У нее в столе, — выпалила она первое, что пришло ей в голову. Она взяла со столика ключи и протянула Николасу. — Там какие-то медицинские документы. Теперь-то он уже точно войдет в дом. О том, что будет потом, Мириам старалась не думать. Николасу страшно не хотелось оставлять Элли, но если для врачей эти неведомые записи важны… Он мысленно обругал сестру, но все-таки поднялся со стула на котором бессменно провел столько часов. Он взглядом попрощался с Элли, нежно ее поцеловал и покинул палату.

Выходя из больницы, он разыскал Джима и отправил с ним короткую записку своему приятелю из городского полицейского управления. Николас не мог отделаться от чувства, что с падением Элли с лестницы что-то не так.

Дом на Шестнадцатой улице был темен и тих. Николас отпер дверь, тихо вошел и, стараясь ступать бесшумно, сразу поднялся на четвертый этаж в комнату Элли. Нахлынули воспоминания. Здесь они любили друг друга, и ее стоны вновь зазвучали у него в ушах. Господи, разве можно так сильно любить одну женщину?

Письменный стол стоял у стены недалеко от двери. Николас не мог взять в толк, что за медицинские записи потребовались врачам. Разве что у Элли была какая-то болезнь, о которой он просто не знал.

Он принялся выдвигать ящик за ящиком и просматривать содержимое каждого. Поначалу он не торопился. Но ни в одном из них ему не попалось ничего, хотя бы отдаленно похожего на медицинский документ. Николас начал злиться. Листок за листком, папка за папкой. Ничего. Когда он выдвинул последний ящик, то уже кипел от ярости. Дрейк решил, что сестра послала его сюда специально, чтобы отвлечь от Элли и хоть этим ему насолить.

Кипя от злости, Николас уже начал вставать с кресла, чтобы вернуться в больницу и высказать Мириам все, что о ней думает. Вдруг краем глаза он заметил на одном из листков имя, от которого все недавние намерения разом вылетели у него из головы. Гарри Диллард…

Дрейк не позволял себе подумать о своем несостоявшемся плане раз и навсегда стереть даже память о Дилларде с лица земли. Ему не дала этого сделать Элли. А теперь он снова видит ненавистное имя в дальнем ящике ее письменного стола. Что это значит? Николас резким движением вытащил лист из ящика. Прочтя документ, он в растерянности уставился в пространство. Дарственная на ее дом, считавшаяся утраченной. И неоспоримое доказательство того, что Элли незаконная дочь Гарри Дилларда. У Николаса голова пошла кругом. Элли оказалась дочерью его самого ненавистного врага.

Он сидел в полной растерянности. Потом, движимый жгучим желанием докопаться до истины, принялся лихорадочно перебирать бумаги в ящике. Он искал недостающие звенья начавшей проясняться тайны. Очень скоро Николас снова замер. На этот раз он держал в руках письмо, адресованное ему. Конверт пожелтел от времени, но он легко разобрал торопливые строчки:

«Мисс Синклер, мистер Дрейк уехал на Карибские острова…» Он узнал руку своего тогдашнего помощника Берта. К конверту скрепкой была приколота заметка, тоже пожелтевшая от времени: «Самый желанный холостяк Нью-Йорка сыграет свадьбу на Карибских островах». Отпустив невнятное ругательство, Николас бросил заметку на стол и, разорвав так и не распечатанный конверт, вытащил письмо, наконец дошедшее до адресата.

«Дорогой Николас! У тебя в доме на Лонг-Айленде я сказала, что мне нужно кое-что тебе рассказать. И как-то все не получалось. Мне хотелось бы получить возможность сделать это сейчас. Жду твоего ответа. Элли».

Что она хотела ему рассказать? Внезапно тот далекий день отчетливо всплыл в его памяти. Она ведь действительно хотела что-то ему сказать. А он принялся ей рассказывать историю своей жизни и среди всего прочего не забыл упомянуть о своей жажде уничтожить все, что связано с Гарри Диллардом.

Николас услышал чей-то громкий стон и ошарашенно начал оглядываться, прежде чем сообразил, что стонет он сам. Лицо его перекосилось от невыносимой душевной боли. Великий Боже, как он мог быть таким слепым? В отчаянии он резко отвернулся от стола, и это навсегда изменило его жизнь.

Из-за дверного косяка в комнату заглядывала любопытная мордашка маленького мальчика. Николас остолбенел. Когда он последний раз видел этот взгляд? Минуло уже три года с того дня, когда точно так же к нему в столовую заглянула маленькая Шарлотта и попросила кофе. Боже мой — Шарлотта! Сердце Николаса свела болезненная судорога. Мальчик, хотя и помоложе его племянницы, был почти точной ее копией. Вернее, копией его самого, Николаса.

Рядом с белокурой, зеленоглазой Элли и Чарлзом Монро — блондином с карими глазами — этот малыш доказывал только одно: это был его, Николаса, сын.

Все поплыло у него перед глазами, когда он вдруг ясно понял, отчего Элли упорно отказывалась продавать свой дом, не решалась связать свою жизнь с ним и в конце концов вышла замуж за другого.

Николас все сидел, глядя в невинные синие глазенки малыша, все глубже осознавая, что Элли никогда его не предавала. Она совершала эти раздражавшие его поступки только потому, что сам он был одержим маниакальным стремлением отомстить ее отцу. А она просто желала дать своему — нет, их — сыну достойное имя. Ему хотелось повалиться на пол и зарыдать. Как он мог не замечать? Как последний идиот, он пытался наказать ее за выдуманное им самим предательство, а сам раз за разом предавал ее. Чем же он лучше Гарри Дилларда, причинявшего боль людям, которые были слабее его. Стремлением удовлетворить собственные сомнительные желания он погубил Элли и их любовь. Может статься, он даже хуже ее отца. Диллард, надо отдать ему должное, никогда не скрывал своего истинного лица.

Николас, прикрываясь праведным гневом, причинил не меньше боли.

Дрейк не мог вымолвить ни слова. Руки и ноги отказывались ему повиноваться. От необходимости что-то сделать его избавил голос Ханны. — Джонас, солнышко мое! Где ты?

Его сына зовут Джонас. На лице Николаса появилась слабая улыбка.

Но Джонас не откликался на призыв Ханны. Мальчик не сводил глаз с Николаса — две пары голубых глаз никак не хотели отрываться друг от друга.

Дрейк, будь он в другом состоянии, наверняка рассмеялся бы, глядя на мальчугана.

— Джонас, что ты тут делаешь? — Ханна, отдуваясь, преодолевала последние ступени. — Господи, да ты ходить еще толком не научился, а все на лестницу да на лестницу. Оступишься и попадешь в больницу, как твоя…

Увидев Николаса, Ханна мгновенно потеряла дар речи.

— Господи, помилуй мою душу, — ахнула она, переводя взгляд с Джонаса на его отца и обратно. — Вас здесь не должно быть!

— Я тут, — прошептал он надтреснутым голосом. — Я тут.

— Такого не может быть, просто не может быть! — продолжала причитать Ханна. Снизу донесся звук захлопнувшейся входной двери.

Барнард торопился наверх, шагая аж через две ступеньки. Добравшись до них, он не мог сказать ни слова и только беспомощно ловил воздух широко открытым ртом. Чуть отдышавшись, старик бросился в бой:

— Черт возьми, приятель. Еще не все беды обрушил на голову бедной Элли? Почему ты никак не оставишь ее в покое?

— Именно поэтому я здесь. Я даже не знал, что тут… Джонас.

— Мириам! — воскликнул Барнард. — Это Мириам

И Николас понял, что это действительно ее рук дело. Она подвела его к сыну, а заодно и к пониманию того, что он натворил. Он чуть не сгорел от стыда, вспомнив, как только что решил, что Мириам отправила его сюда из чувства мести.

— Не волнуйся, Барнард, я не сделаю Элли ничего дурного. Пора остановиться.

Барнард кивнул на разбросанные по столу листы:

— Смею полагать, теперь вы знаете все.

— Да. Всю эту печальную историю. Боже мой, ну почему же я был так слеп? — В голосе Николаса одновременно слышались страх и гнев. — Все лежало передо мной как на ладони. Чуть ли не каждый день тыкался носом. Или я на самом деле непроходимо глуп?

Он поднялся и шагнул к сыну. Джонас смотрел, как он подходит, и не убегал. Он не боялся. Ему было интересно. Николас присел перед ним на корточки.

— Привет, — сказал Джонас, медленно вытянул вперед крохотную ручонку и тихонько потрогал щеку Николаса.

— Привет, малыш, — отозвался Николас и отчего-то часто-часто заморгал.

Голубые глазенки просияли радостью. Николас очень осторожно взял в свою руку ручонку малыша. Какая маленькая, изумился он.

— Господи, если бы я только знал! — снова с горечью воскликнул Дрейк.

— И что бы вы тогда сделали, Николас? — спросил Барнард. — Что?

— Не знаю, Барнард, — честно ответил Николас. — Единственное, что я знаю точно, — жизнь моя не удалась. Строительство домов, деньги и власть еще не все, на них свет клином не сошелся. Если судить по нажитому опыту и обретенной любви, то я просто бедняк.

— Если бы вы поняли это чуть раньше, Элли осталась бы жива, — сузил глаза Барнард. Николас вдруг рассвирепел:

— Элли не умрет. Я не дам ей умереть, Я не смог спасти Шарлотту… мою мать… но, клянусь Богом, Элли я спасу любой ценой!

Николас поцеловал тоненькие пальчики сына и поднялся.

— Я должен ее спасти. У меня есть еще одна возможность все исправить.

Глава 38

Николас широким шагом вошел в холл больницы Белвью. Следом торопились Ханна и Барнард. Мириам в одиночестве стояла в приемном покое и грустно смотрела в давно не мытое окно. Она обернулась на звук шагов да так и застыла, увидев Джонаса на руках у Николаса.

Сердце куда-то вдруг провалилось. Правильно ли она поступила? Ведь Элли ее просила. Бесстрастное лицо брата ничего ей не сказало. Но он уже шел к ней, вперив в нее холодный, непроницаемый взгляд своих голубых глаз. Когда он оказался совсем рядом, Мириам увидела, что ошиблась, — глаза его были полны радости и тепла.

— Спасибо тебе, — сказал Николас почти тем же тоном, каким она сама произнесла эти слова несколько лет назад. Он взял ее руку и с нежностью сжал. — Спасибо, сестра.

— Ники! — В приемный покой, размахивая запечатанным конвертом, ворвался Джим. — Тебе письмо от твоего друга!

Николас передал сына Джиму, который усадил его на колченогий диван. Оба с увлечением занялись какой-то понятной только им двоим игрой. Николас распечатал конверт, прочел вложенную в него записку и остервенело выругался.

— Что там, Николас? — с любопытством спросил Барнард.

— Они задержали несколько человек, которых подозревают в причастности к несчастному случаю с Элли.

— Кто они?

— Типы, с которыми у меня вышла небольшая стычка три года назад. — Он яростно смял письмо. — Я их убью. Николас ринулся к выходу. Но на его пути встала Ханна.

— Николас, когда наконец это кончится? — требовательно спросила она. Он непонимающе нахмурился.

— Я имею в виду ненасытную жажду мести, — пояснила Ханна. — Получается какой-то замкнутый круг. Он начинает жить своей жизнью, увеличивается не по дням, а по часам и захватывает все больше и больше людей. Может, хватит мстить, Николас? Ты сказал, что хочешь все исправить. Так начни с сегодняшнего дня. Пусть этими типами занимается полиция. Ты нужен сейчас Джонасу и Элли.

Николас слушал Ханну и понимал, что она права. Зло порождало зло. Сколько сил ушло безвозвратно. Если он что и понял за последние дни, так именно это.

Теперь он предоставит полиции разбираться с Руди, Билли и Бо. Пора подумать об Элли и о сыне. Николас громко позвал дежурного. Вскоре к ним торопливо подошел лечащий врач.

— Вы не можете забрать миссис Монро из больницы! — встревоженно обратился он к Николасу. — Эта женщина тяжело больна.

— Это вы так считаете. — Взгляд голубых глаз стал ледяным. — Однако чуть раньше вы сказали, что ничем не можете ей помочь.

Доктор неловко переступил с ноги на ногу:

— Да, это так…

— Тогда почему я не могу забрать ее отсюда?

— Но вы должны понять…

— Да ничего я никому не должен!

С этими словами Николас стремительно зашагал к палате Элли, не заметив поднятого им переполоха. Бледное лицо Элли с крепко закрытыми глазами стояло перед ним каждую ночь. Николас прекрасно понимал, что в живых она осталась просто чудом. А чудо это, свершившись, давало ему и всем им еще один шанс.

— Я здесь, моя маленькая, — прошептал он. То, что Элли не слышала его, было не важно. — Мы с Джонасом познакомились и вроде понравились друг другу. А я пришел за тобой. Хочу тебя забрать, пора идти на поправку.

Поплотнее закутав хрупкое, почти невесомое тело Элли в одеяло, Николас поднял ее на руки. Несколько минут спустя они все уже садились в экипаж — Хана и Барнард, Мириам и Джим, Джонас и Элли.

— А куда мы поедем? — с любопытством поинтересовался Джим.

Николас крепко прижал К себе и поцеловал ее в висок.

— На Лонг-Айленд, — коротко ответил он. Когда-то она назвала это место волшебным. Сила солнца и сила моря должны совершить чудо. Элли поправится.

Николас всегда был человеком действия. Он не выносил сидеть на одном месте и жаловаться на превратности жизни. Все дела он сразу брал в свои руки и всегда стремился доводить их до конца. Сегодня он взял на себя заботу об Элли. Николас не собирался отступать. Он ничем не смог помочь маме. Не сумел спасти Шарлотту. В борьбе с Элли сколько раз он терпел поражение. Но не на этот раз.

Время шло. Элли не шевелясь лежала в маленькой комнате под самой крышей. С утра до вечера Николас просиживал у ее изголовья. Большую часть времени Джонас тоже был здесь. Оба они разговаривали с Элли так, будто она их прекрасно слышит, вот только ответить пока не может. Лишь когда сына не было рядом, Николас позволял себе немного расслабиться. Он то ласково просил, то требовал от любимой одного — очнуться. Но Элли оставалась в своем никому не ведомом мире, в который Николас не имел сил пробиться.

На седьмую ночь, когда не оставалось почти никакой надежды, Николас, как всегда, сидел у постели Элли. Ближе к рассвету его негромко окликнули. Вздрогнув, он медленно обернулся. На пороге стояла Мириам. Со дня приезда сюда они не обменялись и парой слов.

— Заходи. — Он без особого успеха попробовал улыбнуться.

— Может быть, пойдешь немного поспишь? А я посижу с Элли.

— Нет. Но в любом случае спасибо.

— Можно я побуду здесь? — вздохнув, спросила Мириам.

— Пожалуйста, — коротко ответил он и вновь погрузился Умолчание.

Через какое-то время он заговорил снова:

— Мириам, я хочу попросить у тебя прощения за то, что был таким…бессердечным. Не знаю, как и сказать…

Мириам ласково взяла его за руку. — Ты уже все сказал, Николас.

— Но я…

— Тише. Не надо ничего говорить. Прошлое ушло безвозвратно, и ты нашел сестру, а я — брата. Все очень просто.

Николас благодарно сжал ей руку, не в силах говорить от охвативших его чувств.

Так они сидели, разделяя эту новую, сближающую их тишину, и смотрели, как над океаном медленно встает солнце. Около семи утра Николас вскочил на ноги.

— Ты видела? Мириам, ты видела?

— Что? Что видела?

— Элли… Она шевельнулась!

— Николас… — вздохнула Мириам. — Сколько это будет продолжаться? Пора подумать, как жить дальше.

Николас резко обернулся:

— О чем это ты?

— Об Элли. О тебе. О Джонасе. Пора начать думать о будущем, Николас.

— Единственное, о чем я могу и буду думать, так это об Элли и о том, как помочь ей поправиться.

— Да, но у тебя есть еще и сын. И тебе придется понять, что Элли не станет лучше.

— Ей станет лучше! — Николас почти кричал. — Ей уже лучше!

После этого утра Николас начал говорить с Элли беспрерывно. Он видел, как она шевельнулась. Никто не мог его в этом разубедить.

Он массировал ее, разминал ей мышцы, расчесывал волосы. А дни шли за днями, и Николас понимал, что Барнард и все остальные думают, будто он потихоньку сходит с ума. Но пока все заламывали в отчаянии руки и гадали, что делать, Николас стал замечать в Элли перемены. Медленно, на ощупь, но она возвращалась из того неведомого мира, где провела столько времени.

В среду он вынес ее на воздух, под яркое и теплое августовское солнце. Вопреки протестам Барнарда и причитаниям Ханны он прямо на берегу устроил для Элли нечто вроде лежанки. Николас был убежден, что неумолчный шум прибоя и запах моря, которые Элли так полюбила, доберутся до ее сердца и помогут пробудиться от бесконечного сна.

Джонас тоже был здесь и требовал, чтобы Николас делал с ним куличики из песка. Минуты шли, но веки Элли даже не дрогнули. А он был так уверен, что это случится! В отчаянии Николас отвернулся, с трудом сдерживая слезы. Может быть, Мириам, Барнард и Ханна правы? Может быть, он и правда начал сходить с ума? Вдруг Дрейк снова почувствовал это. Знакомый, леденящий душу страх, который он испытал, когда из комнаты матери раздался выстрел и когда понял, что навсегда теряет Шарлотту. Он не спас свою мать и не сумел спасти племянницу. Неужели и все его усилия спасти любимую женщину тоже пойдут прахом?

— Куличики! — Джонас снова застучал совочком по песку. — Я хочу иглать!

Элли проснулась оттого, что ей стало жарко на солнце. И еще свет очень сильно резал глаза. Так сильно, что невозможно было их открыть. Она жива?

Она попробовала вздохнуть. Оказалось, воздух насквозь пропах морем. Слава Богу, она действительно жива!

Прошлое попыталось снова навалиться на нее и увлечь в безумный водоворот воспоминаний и бесплотных теней , но Элли не позволила. С трудом повернув голову, она наконец увидела их — так четко и ясно, как на картине. Только сейчас это был не холст, а реальность. Ее любимый сын Джонас ползал на коленках около Николаса и вместе с ним увлеченно строил из песка замок. Высоко в голубом небе висело золотое солнце. Элли на минуту даже забыла про боль. В этот момент Николас, как будто услышав ее мысли, поднял глаза. Рука его замерла. Вид у него был усталый, измученный и грустный. Куда подевались прежние самоуверенность и горделивость? Зато в глазах его Элли видела глубокую любовь и заботу, а злость и ненависть исчезли, похоже, навсегда. Волны с шумом набегали и набегали на берег, а они все смотрели друг на друга и молчали. Элли поняла, что Николас знает про нее все. И любит по-прежнему.

В сердце ее расцвело такое счастье, какого она не испытывала никогда. Наконец и Джонас, почувствовав что-то, оторвался от песка и увидел, что Элли смотрит на него. Глаза его засияли от радости.

— Мамочка! — пронзительно вскрикнул он и неуклюже побежал к ней.

Элли переполняла радость оттого, что она вновь обнимает своего сына, что они снова вместе. Но еще большую радость она испытывала от присутствия его отца.

Прижимая к себе Джонаса, она подняла глаза на Николаса. Такой же сильный и красивый, он сидел на песке, и в глазах его блестели слезы. Элли чувствовала в нем какую-то неуверенность, которой раньше не было.

— Я жил впустую, — заговорил он, и голос его дрогнул. — Гонялся за демонами, которых сам и придумал. Я причинил тебе столько боли. — Николас судорожно вздохнул. — Но я, как был, так и остался эгоистом. Я знаю, мне нужно оставить тебя в покое, как ты и просила. Чтобы ты жила с теми, кто не принес тебе горя. Но я не могу тебя оставить. По крайней мере до тех пор, пока не попрошу прощения за все свои ошибки. Прости, если можешь. — Слова эти дались ему с трудом, но он их сказал. Элли видела, как он боится, что она не поверит ему. Николас расправил плечи и глубоко вздохнул. — Теперь тебе решать. Если хочешь, я сейчас уйду.

Элли понимала, как ему больно и горько. Но она знала, что он снова научится смеяться. Жизнь начнется заново, но это будет уже другая, не похожая на прежнюю жизнь. Впереди у них прекрасное будущее. Всё получалось так, как она решила там, на верхней площадке гранитной башни. Но вот о чем она и не мечтала, так это о том, что в новой жизни с ней будет Николас. Губы Элли затрепетали в робкой улыбке, и она попыталась потянуться к нему.

Николасу большего и не требовалось. Он устремился к ней, выпустив ведерко из рук. Элли увидела, что замок достроен, и его башенки горделиво устремляются к бездонному голубому небу. С поразившим ее до глубины души благоговением Николас заключил в свои объятия двух самых дорогих людей, зарывшись лицом в волосы Элли.

— Подумать только, — мечтательно проговорила Элли, — мой рыцарь в сияющих доспехах построил на берегу моря серебряный замок…