Секунды казались часами, вокруг грохотал металл. Наконец поезд вздрогнул и остановился.

Воцарилась тишина.

Часть вторая

Бегство — это корзина,

В которую поймано сердце.

Падет неприступная цитадель,

И жизнь проиграна.

Эмили Дикинсон

...

Из дневника Мэтью Готорна

После того дня и последовавшей за ним ночи я не видел эту женщину несколько месяцев.

Не хотел. Для меня был дорог каждый день, когда я не видел ее лица и не слышал ее имени. Драгоценное время текло, как песок сквозь пальцы. Быстро, не причиняя боли.

Именно по этой причине я и отправился в Африку — заглушить боль. И это мне удавалось, во всяком случае, пока. Картины жестокости и нищеты на Черном континенте притупили чувства, и я стал забывать, что было время, когда люди отворачивались при виде моего лица.

Но в тот день, в Африке, Финни Уинслет вернула меня к жизни. И хотя с тех пор прошло много времени, ее лицо мне по-прежнему снится.

Я хорошо помню, как извлек ее из-под обломков. Осмотрел ее раны. Поддерживал в ней жизнь, пока спасатели не пробрались к нам сквозь зеленые заросли джунглей.

Затем ее увезли, но я так ослаб, что даже не смог воспротивиться этому.

Мне никогда не забыть, как я сжимал ее теплое тело в своих объятиях.

Но однажды вечером она, будто выйдя из моих снов, вновь вошла в мою жизнь так же стремительно и нежданно, как и исчезла в тот роковой день. Вот она сидит напротив меня за столом на торжественном обеде в Бостоне, такая же прекрасная и живая.

Одета подобающим образом, будто всю жизнь провела здесь. Она не сказала мне ни слова, не объяснилась, не поздоровалась.

Будто и не встретила меня тогда, в поезде, в Африке.

Но я видел: она узнала меня. Я понял это по ее глазам. Только они и остались в ней неприрученными.

Глава 2

Бостон

Летиция Уинслет сидела в кресле с подголовником напротив Джеффри Аптона, вице-президента металлургического завода семейства Уинслет. Его кабинет хоть и был удобно расположен, но казался мал по сравнению с соседним, по большей части пустующим, что принадлежал сыну Летиции Нестеру, главе весьма преуспевающего литейного предприятия. Но миссис Уинслет знала: Джеффри не тот человек, который станет поднимать шум по мелочам. Его не волновал размер кабинета, его заботило процветание компании.

Металлургический завод, собственность семьи Уинслет, являлся его единственной заботой с той поры, как двадцать лет назад он стал его управляющим. Лучшую кандидатуру на эту должность трудно было бы найти.

Джеффри был статным, седина делала его скорее привлекательным, нежели старым. Он вдовствовал уже много лет. Дети выросли и твердо стояли на ногах. Нестер, три года назад назначенный президентом компании, был, разумеется, главным. Но все, в том числе и Летиция, знали: Джеффри Аптон по-прежнему управляет заводом. И именно к Джеффри она обращалась в случае нужды за советом, деньгами, а также обсуждала с ним семейные неурядицы, о которых не могла поговорить ни с собственным сыном, ни даже со своей матерью Ханной Грейбл, жившей в особняке семейства Уинслет.

Летиция не видела супруга столько лет, что даже подумать страшно. Узнав о его кончине, она вспомнила тот единственный раз, когда Уильям Уинслет навестил ее. Он изменился до неузнаваемости, стал африканцем до мозга костей. Диким, необузданным, странным.

Уильям подхватил ее на руки, понес в спальню и стал срывать с нее одежду. Гасить светильники не пожелал. «Я хочу смотреть на тебя», — прошептал он, едва касаясь ее губами. Когда в памяти всплыла эта картина, плоть ее затрепетала.

Но она прогнала воспоминания прочь. Миссис Уинслет хотела навсегда забыть об Африке и молила мужа вернуться домой. Им, выходцам из лучших семей Бостона, просто нечего делать на Черном континенте. Ее мать — царица здешнего светского общества.

Однако Уильям отказался, сказав, что, если она не вернется вместе с ним в Африку, им придется расстаться.

Летиция не вернулась, и Финни была той ценой, которую ей за это пришлось заплатить.

Финни.

Она свалилась как снег на голову. Совершенно чужая женщина.

Летиция посмотрела в окно, из которого видна была деловая часть Бостона.

— Мне кажется, ничего неприятного в этом нет, — произнес Джеффри, сидевший за столом, слишком громоздким для этой комнаты. Этот стол заказал Нестер, но он ему не понравился, и Нестер велел перенести стол в кабинет Аптона. А у Нестера теперь стоял новый стол, прекрасно вписывающийся в его кабинет.

Джеффри поправил на столе бумаги и перья, закрыл пробкой чернильницу, откинулся назад и продолжал:

— За два месяца пребывания здесь Финни с трудом удалось оправиться после ужасной катастрофы на железной дороге. Так в чем же дело?

Чтобы не встречаться с ним взглядом, Летиция стала разглаживать несуществующую складку на юбке из дорогого кашемира.

— Ну, она… странная.

Джеффри положил подбородок на сплетенные пальцы.

— Что же в ней странного?

— Если хочешь знать, она, едва придя в себя, отказалась от докторов и стала лечиться травами. Весь дом пропах ими. Она утверждает, что эти травы целебны.

— А ты сомневаешься?

— Не в этом дело. Но мне кажется странным, что она постоянно пьет какой-то чай и делает себе примочки и компрессы. — Миссис Уинслет вздохнула. — Впрочем, ты верно заметил: она удивительно быстро пошла на поправку. А теперь решила лечить слуг.

— Каким образом?

— Дает им какую-то бурду от зубной боли и мазь от порезов, отвар от расстройства желудка и настойки от различных заболеваний, будто она только что окончила медицинские курсы, а не вернулась из африканских джунглей. — Летиция положила руки в перчатках на подлокотники кресла. — Прислуга боготворит ее.

— Ну и что тут плохого?

Миссис Уинслет наконец подняла голову.

— Моей дочери место в гостиной, а не в прачечной, где она лечит слуг.

— Дай ей время, Летиция, — произнес Джеффри. — Пусть она привыкнет к Бостону и его нравам.

— Но у нас нет времени! В следующее воскресенье у Брэдфорда и Эммелины Готорн званый обед. Я уже послала записку, что мы будем. — Она буквально впилась пальцами в подлокотники. — Но еще не поздно отказаться от приглашения.

— Глупости. Вот увидишь: Финни докажет, что ты ошибалась. Она будет там самой красивой.

У миссис Уинслет нервно дернулась губа.

— Мне все же удалось подобрать платье, которое ей к лицу. Ведь даже после болезни она черна, как негр. Чтобы придать ей хоть сколько-нибудь приличный вид, уйдет целая банка рисовой пудры.

— Ее кожа лишь слегка отливает золотом, Летиция. И если припудрить ей лицо да еще надеть на нее нарядное платье, она будет просто красавицей.

— Я заметила, — сказала она вдруг, — что ты неравнодушен к Финни. Вчера — шоколадные конфеты, сегодня цветы!

Джеффри улыбнулся и откинулся в кресле.

— По-моему, мне пора подумать о женитьбе.

Летиция открыла от изумления рот:

— Женитьбе? На Финни?

— Почему нет? Мужчины в возрасте всегда выбирают молодых женщин. — Он слегка улыбнулся. — Но ни слова Нестеру. Во всяком случае, пока. Полагаю, ему потребуется еще немного времени, чтобы привыкнуть к ней.

— Не убеждена, что это когда-нибудь произойдет.

Джеффри пожал плечами:

— Все равно, пока ни слова. А тебе следует подумать об устройстве праздника по случаю дня рождения Финни. Он приближается, или ты запамятовала?

— Разумеется, нет! — гневно произнесла она, хотя, по правде говоря, такой грех за ней водился. — Я уже второй день ломаю над этим голову.

Приход невесты Нестера прервал их беседу. Прежде чем девушка успела вымолвить хоть слово, миссис Уинслет спросила:

— Верно, Пенелопа?

Пенелопа Мансер была неотразима: блестящие черные волосы, молочно-белая кожа, раскосые глаза.

— О чем вы?

— О том, что уже второй день я только и говорю, что о праздновании дня рождения Финни, — произнесла она, выразительно взглянув на будущую невестку, и добавила: — Устроим торжественный прием. — Летиции хотелось, чтобы все считали ее образцовой матерью, как будто много лет назад она не оставила маленькую Финни с отцом в далекой Африке, лишив ее материнской ласки. «Мне пришлось уехать из Африки, — говорила она. — У меня не было выбора: Нестер захворал».

— Разумеется, дорогая Летти. Праздник для Финни. Будет просто чудесно! — Розовые губки Пенелопы изогнулись в милой улыбке. — Вы готовы? Нестер прислал экипаж, и матушка Ханна ждет нас.

— Прекрасно. Пошли, дорогая, — произнесла Летиция, вставая и беря Пенелопу за руку. — Пора наконец составить список всего того, что нам еще предстоит сделать. То есть продолжить начатое, — поправилась она, быстро взглянув на Джеффри. — Праздник выйдет на славу. Пока, Джеффри, увидимся у Готорнов в воскресенье.

В дверях она обернулась:

— Надеюсь, ты окажешься прав и выход в свет Финни пройдет гладко.

При первом появлении в бостонском обществе Финни Уинслет узнала две вещи: во-первых, старинный город в Новой Англии отделен от Африки не только географически, и, во-вторых, семейные узы тут значат гораздо больше, чем кровное родство.

Однако ни одна из этих бесконечно сложных граней новой жизни не испугала ее. А вот при виде длинного, изысканно накрытого обеденного стола она оторопела.

Финни сидела в богатой столовой среди самых влиятельных граждан Бостона и пристально смотрела на блюдо с выложенными лесенкой отбивными, что стояло на белой льняной скатерти. Ни разу в жизни ни на одном столе ей не доводилось видеть столько ножей, вилок и ложек, не говоря уже о персональных приборах.

Город, казалось, впал в оцепенение. За окном валил снег, который был Финни в диковинку и вызвал у нее суеверный восторг, поразив своей красотой. Вокруг стояла звенящая тишина. Белые хлопья осыпали, точно сахарной пудрой, улицы и кусты.

В Африке ничего подобного не увидишь.

Больше всего Финни радовала мысль, что Бостон совершенно не похож на ее любимую Африку. Два разных мира. Целая вечность, казалось, отделяла ее от еще не присланных вещей. От резных деревянных игрушек и собственноручно сшитых крошечных платьев. Целая вечность пролегла между ней и воспоминанием о тонком голоске, нежном и сладостном, словно сливочная карамель.

«О, Изабель, — пронеслось в голове, — твоя мать так истосковалась по тебе!»

Ком подкатил к горлу, глаза защипало. Но она прогнала воспоминания прочь и стала изучать нравы этого неведомого, чужого города, полного странностей и загадок.

Одной из них было блюдо с отбивными.

Ей стало легче, когда сцены из африканской жизни поблекли и она могла сосредоточить все свое внимание на приборах. Одному Богу и здешней хозяйке известно, что делать с этими серебристо поблескивающими вилками, ножами и ложками. Но тут она огляделась и обнаружила, что, кроме нее, это никого не волнует. Все болтали и смеялись как ни в чем не бывало.

И тут ее взор остановился на Мэтью Готорне. Сердце гулко застучало. Он по-прежнему был сильным и стройным, жестоким и воинственным — таким, каким она его запомнила. Девушка помнила, как в поезде упала на его мускулистую грудь.

Она часто задышала, губы раздвинулись, на щеках выступил румянец при воспоминании о нескольких часах, проведенных рядом с ним после крушения.

«Не смей умирать на моих руках!» — приказал он ей, и она выжила.

Она часто думала о том, куда он подался после появления спасателей, которые вынесли ее из джунглей. О том, что было раньше, мисс Уинслет не решалась вспоминать, боясь, что не справится с волнением.

Уже потом, в больнице, крытой лианами, когда к ней вернулось сознание, ей сказали, что Готорн неоднократно справлялся о ее самочувствии. На следующее утро она покинула больницу, не желая встречаться с ним. Это было выше ее сил. Она боялась воспоминаний о джунглях. О той долгой ночи.

— Постарайся, Финни. Ну же, попробуй.

— Оставьте меня, — простонала она.

— Черт подери, Финни, не будь такой трусихой! Позволь мне помочь тебе.

Она попыталась отвернуться и закрыла глаза.

— Уходите.

— Не уйду! — с горячностью ответил он. — Ты должна бороться. — Он умолк и на мгновение прижался лбом к ее лбу. — Ты не умрешь, Финни. Я не допущу.

— Вы мне противны, разве не видно? — зло спросила она, но не отстранилась.

Мэтью лишь улыбнулся:

— Да, видно. Ну а теперь я помогу тебе.

Финни разрыдалась, взойдя на борт судна, плывущего в Бостон. Она больше не увидит его… Вспыхнувшее в ней чувство к этому странному человеку было как наваждение. Но постепенно оно теряло свою остроту. Во всяком случае, так ей казалось, пока она не увидела его сидящим за столом напротив нее. Он не спускал своих темно-синих глаз с девушки в бархатном платье с искусно уложенными рыжими локонами, словно искал в ней ту, которую встретил однажды в поезде, в Африке.

И Финни поняла, что ее чувство к нему осталось прежним. Она, как и тогда, находилась во власти его обаяния.

Она прикрыла глаза, пытаясь прогнать воспоминание о том дне и последовавшей за ним ночи, о его прикосновениях, заставлявших ее трепетать.

«Финни, не стыдись меня».

Какой ласковый у него голос! Его ладони нежно сжали ей запястья, когда она попыталась прикрыться после того, как он снял с нее окровавленные обрывки одежды…

— Я так рада, что вы смогли прийти, мисс Уинслет.

Прогнав прочь воспоминания об Африке, Финни подняла голову и увидела, что миссис Брэдфорд Готорн, мать Мэтью, смотрит на нее и улыбается.

Раньше Финни не знала, что и Мэтью родом из Бостона, и не связывала его с этой семьей. И когда увидела его здесь, сердце у нее замерло. И хотя Финни была полна решимости забыть о нем, ей очень хотелось обменяться с ним несколькими словами.

Эммелина Готорн была миловидной женщиной, одной из немногих, с кем Финни познакомилась за свое недолгое пребывание в Америке. Ее супруг Брэдфорд Готорн, мрачный мужчина, напоминал туземного воина — отважного, прямолинейного и жестокого.

Они жили в роскошном особняке на Бикон-стрит, в части города, называемой Бикон-Хилл — одном из старейших и красивейших районов Бостона. Улицы здесь были извилистые и вымощены красным кирпичом в тон фасадам домов влиятельных горожан. Бикон-Хилл совершенно не был похож на то место, где жила ее мать. На Бэк-Бей улицы были прямые, довольно широкие, да и тона фасадов домов разноцветные, не то что на Бикон-Хилл.

— Благодарю, миссис Готорн, — ответила Финни. — Было очень любезно с вашей стороны пригласить меня.

Она скользнула взглядом по столу, где при свете свечей поблескивали серебряные приборы, и остановила его на своей матери. Сейчас мать казалась ей еще более чужой, нежели тогда, когда их разделяли время и океан, со своей ослепительно белой кожей и безупречными манерами.

Летиция Уинслет с приятной улыбкой на устах вела светскую беседу. На ней было сверкающее атласное платье и нитка жемчуга на шее. Как говорила бабушка Финни: изысканна, но меру знает. Она не повышала голоса, чтобы привлечь к себе внимание, но очаровывала всех своей красотой.

Финни взглянула на изящный браслет с бриллиантами на своей руке. Она надела его по настоянию матери.

— Его подарил мне твой отец, — промолвила Летиция, застегивая браслет на запястье дочери. — И я хочу, чтобы он был на тебе во время твоего первого выхода в свет.

Золото сначала обожгло Финни холодом, но затем вобрало в себя теплоту ее тела. Однако этот жест матери не сблизил их. Финни посмотрела в зеркало, висевшее у выхода из столовой. Она рассматривала свои глаза, лицо, надеясь отыскать хоть отдаленное сходство с сидящей напротив красивой женщиной.

— Скажите нам, мисс Уинслет: вы, верно, вздохнули с огромным облегчением, вновь оказавшись среди цивилизованных людей? — обратилась к Финни Грейс Болдуин.

За столом сидели двенадцать человек. Хозяин с хозяйкой, Финни, ее мать, Джеффри Аптон, Нестер с невестой, Мэтью и несколько незнакомых ей гостей: Грейс Болдуин, Эдвина Рейнз и чета Дюмонов.

Вопрос Грейс Болдуин озадачил Финни. Ведь ее увезли из Бостона в шестилетнем возрасте, и она совершенно не помнила то далекое время.

— Скажите, мисс Уинслет, — подхватила Эдвина Рейнз, приподняв бровь, — где вы жили? Кажется, в каком-то племени?

Миссис Дюмон, открыв рот от изумления, во все глаза уставилась на Финни:

— Среди дикарей?

Финни молчала, не зная, что ответить, и никак не могла сосредоточиться.

— Тамошние нехристи, говорят, плотоядны, — заявила миссис Дюмон. — Дикари, поедающие плоть.

— Мы все плотоядны, миссис Дюмон. Все без исключения.

Собравшиеся удивленно повернулись к Мэтью, который до этого не произнес ни единого слова, едва сдерживая кипевшую в нем ярость. Его слова прозвучали как гром среди ясного неба.

Но миссис Дюмон лишь фыркнула, бросив выразительный взгляд на Мэтью.

— Я задала вопрос не вам, мистер Готорн.

Воцарилось неловкое молчание. Мэтью оставался невозмутимым. Финни вдруг вспомнила европейцев, которые выскочили тогда из второго вагона. Неужто их испугал шрам на его лице? А этих тоже испугал?

— Мисс Уинслет, — с притворным интересом промолвил мистер Дюмон, нарушив молчание, — пожалуйста, расскажите нам о красотах Африки.

Прежде чем девушка успела произнести хоть слово, в разговор вмешалась Эдвина Рейнз:

— Я слышала, будто там нет живописных мест, мистер Дюмон. Только дикие джунгли да нехристи, как только что заметила ваша супруга. И еще голые язычники, — безапелляционно заявила она тоном, не терпящим возражений, и взглянула на Финни.

В душе Финни стал закипать гнев.

— Африку, насколько мне известно, называют Черным континентом, — заметил мистер Дюмон.

— Могилой белого человека.

Они оскорбляли ее любимую Африку, и Финни хотелось ее защитить. Однако сказанное было правдой. Африка была мрачной, неприветливой и в то же время необычайно красивой. Финни инстинктивно чувствовала: эти люди, высокомерные, самоуверенные, не способны понять всей прелести Африки.

— Да, там одни дикари, — сказала Грейс Болдуин, сверкнув глазами, и, промокнув губы салфеткой, подалась вперед. В свете канделябра сапфиры и алмазы на ее ожерелье стали переливаться всеми цветами радуги. — Я слышала, будто голландская наследная принцесса Алексин Тинне поднялась вверх по Нилу до какого-то пустынного места и попыталась пересечь Сахару…

— Я тоже об этом слышала, — подхватила Эдвина, — местные проводники напали на нее с ножами и бросили умирать в пустыне, поделив между собой ее провиант и деньги.

Женщины побледнели, мужчины часто задышали.

— Это доказательство того, — уверенно заявила Эдвина, — что Африка — варварская страна.

— Могу побиться об заклад: укокошили ее людоеды, — поддакнул мистер Дюмон, откинувшись на стуле.

— Разумеется, — подтвердил кто-то из гостей.

— Это правда, мисс Уинслет? — с отвращением, смешанным с любопытством, спросила Грейс. — Дикари-каннибалы в самом деле едят людей?

— Этого я не знаю, — с гневом проговорила Финни, — но уверена, что приличия не позволили бы им завести за обеденным столом подобный разговор.

На сей раз побледнели мужчины и тяжело задышали женщины.

— Весьма верное замечание, — примиряюще промолвила Эммелина Готорн. — Мы забыли о приличиях.

Эдвина хмыкнула. Грейс едва сдержала вздох разочарования: ей не удастся узнать из первых рук о гнусном поступке, слух о котором обошел весь земной шар.

Эти люди поставили Финни в тупик. Она не понимала их требований. Впрочем, когда это им было удобно, они, казалось, могли пренебречь установленными ими правилами поведения. Финни старалась понять эти правила, правила клуба, членом которого не являлась. Тайные рукопожатия и молчаливое согласие, ясные всему свету, кроме нее. У Финни голова пошла кругом.