— Прекрати! — с гневом произнес Грейсон. — У меня не было выхода. Матушка от волнения слегла, когда ты не явился вчера на обед. Скоро полдень, а ты не подаешь признаков жизни. Она сказала, что ты вчера выбежал из дома как угорелый и с тех пор ей ничего о тебе не известно. И когда она прислала записку, то Куинси, твой цепной пес, лишь соизволил сказать: «Он не велел его беспокоить».
Мэтью устало вздохнул, его снова пронзила боль.
— Передай матери, что повода для волнений нет. У меня были дела, поэтому я не пришел на обед.
Ему не понравилось появившееся на лице Грейсона выражение. Точно такое же он замечал на лицах друзей и домочадцев.
Отвращение.
Золотой мальчик перестал быть золотым. Он очень изменился, и неизвестно, как вести себя с ним.
— У тебя не было никаких дел. Ты прятался. — Грейсон обвел рукой комнату, в которой все было перевернуто. — Боже, Мэтью, ну постарайся почаще бывать в обществе, чтобы к тебе привыкли!
— Я не стану этого делать, — спокойно ответил Мэтью, вспомнив званый обед в доме родителей. — Я только смущаю людей.
— Черт подери, я же не говорю, что ты должен выезжать в свет. Но умоляю тебя: начни новую жизнь.
— Жизнь? — вскинулся Мэтью, стукнув кулаком по столу. — Посмотри на меня! Я пугаю детей и женщин. Я чудовище!
— Шрам не меняет сути человека, Мэтью.
— Скажи это отцу! — выпалил Мэтью.
Грейсон помолчал и сказал со вздохом:
— Дай ему время…
— Время не сотрет шрам. Его заботит только имя Готорнов.
Не секрет, что Брэдфорд Готорн придавал слишком большое значение внешности. Он родился в старинной почтенной семье, но, когда повзрослел, от состояния Готорнов не осталось ни фартинга. Поэтому при выборе жены его мало интересовали красота и способность будущей супруги подарить ему сыновей. Он выбрал Эммелину Эббот из-за ее денег. Ее красота была ему вознаграждением. Он женился бы на ней, будь даже она уродиной.
Прошли годы. Брэдфорд вновь наполнил золотом семейные сундуки и создал империю, основанную на добром имени Готорнов, богатстве Эммелины и трех наследниках: Грейсоне, Мэтью и Лукасе.
Много лет назад Брэдфорд, невзирая на возражения Эммелины, заставил старшего сына с юных лет самому пробивать себе дорогу в жизни. Однако когда Мэтью, а затем и Лукас оказались у решающей черты, Брэдфорд предложил им помощь. Но они от нее отказались.
Братская солидарность. И вся троица преуспела, хотя не всякий успех вызывал у отца одобрение.
Грейсон стал адвокатом, самым уважаемым в Бостоне, но все равно адвокатом. Лукас открыл клуб для мужчин, быстро прославившийся тонкими винами и хорошенькими женщинами. И только Мэтью стал гордостью отца.
Мэтью разбогател на строительстве железных дорог и морской торговле. Его уважали и каждую пятницу вместе с отцом приглашали на обед у «Лок-Оубера». Пока с Мэтью не случилось несчастье.
Мэтью вспомнил, что просил матушку передать отцу его просьбу — сходить с ним к «Лок-Оуберу» пообедать.
Не совладав с собой, он подошел к двери и громко позвал Куинси.
— Мне никто не прислал записки?
— Нет, сэр, только ваша матушка… э… когда вы из-за дел не смогли прийти на обед. — Он взглянул на Грейсона.
Мэтью помрачнел при мысли, что отец оставил его просьбу без внимания. Всем было известно: Мэтью — его любимец. Но из-за того случая их отношения стали совершенно иными.
— Мэтью, оставь, — промолвил Грейсон. — Пусть отец переменился к тебе, но остальные-то тебя любят.
У Мэтью заходил кадык.
— По-моему, тебе пора.
Лицо Грейсона смягчилось, суровость уступила место беспокойству.
— Полагаю, тебе следует сходить к доктору.
В висках у Мэтью стучало, и он уставился на часы, пытаясь найти успокоение в беге секундной стрелки.
— Я уже побывал у доктора, Грейсон, несколько раз. Самого лучшего доктора в Бостоне.
— Сходи еще к одному. Матушке его очень рекомендовали. Возможно, он поможет тебе.
Мэтью посмотрел на него с надеждой:
— Кто же это?
Грейсон замялся:
— Он из Саутвудской больницы.
Мэтью присвистнул.
В Саутвудской больнице содержались душевнобольные.
— Это не то, о чем ты подумал, — пояснил Грейсон.
— Неужели? — холодно произнес Мэтью.
— Там есть специалисты по черепно-мозговым травмам, — переминаясь с ноги на ногу, промолвил старший брат. — На прошлой неделе я побеседовал с неким доктором Сэмюелсом.
Мэтью не проронил ни слова. У него перехватило дыхание.
— Дело в том, — спокойно продолжал Грейсон, не подозревая, какое смятение вызвал в душе Мэтью, — что, как выяснилось из разговора с доктором Сэмюелсом, при тяжелых травмах головы может быть затронут и мозг, что объясняет твое сумасбродное поведение.
— Я не сумасшедший! — прорычал Мэтью, ненавидя свой дрожащий голос. — И не чудовище, за которое меня принимают дети из-за моего шрама.
— Дело не в шраме. Но ты посмотри на себя! — взорвался Грейсон. — И на этот разгром в комнате. Ты запираешься, не отвечаешь матушке, когда она справляется о тебе. По-твоему, это нормально?
Мэтью сосредоточенно считал про себя.
— Серьезная травма головы. Чушь. Я посетил немало врачей, и все они говорят одно: время — лучший лекарь, — солгал он, желая верить лишь в то, что со временем — так в самом начале утверждали все доктора — он пойдет на поправку. А до тех пор ему необходимо хранить молчание.
Грейсон вздохнул:
— Я лишь пытаюсь тебе помочь.
Гнев Мэтью, затуманивший ему разум, стал постепенно стихать. Он понимал: родные о нем беспокоятся. Из лучших побуждений. И все же он не позволит упрятать его в сумасшедший дом.
— Я не нуждаюсь в твоей помощи, — промолвил Мэтью, стараясь говорить спокойно. — У меня отличное самочувствие. Но ты заблуждаешься, полагая, будто общество примет меня. Как бы часто я ни появлялся на людях, они все равно будут считать меня ненормальным.
— Разве я говорю, что ты ненормальный?
— Разумеется, нет. Но ведь ты так думаешь?
Грейсон посмотрел Мэтью в глаза.
— По правде говоря, я не знаю, что и думать.
На лице брата была написана жалость, и от дурного предчувствия дрожь пробежала по телу Мэтью.
Неужто он безумен и врачи именно это имели в виду, говоря об отмирании нервных окончаний и перерождении тканей?
Готорн вспомнил, какого труда ему стоит не ронять пищу, когда он ест. Вспомнил, что порой рука совсем не слушается его, а с головой творится что-то невообразимое. Иногда он и впрямь бывает безумен. От гнева, ярости, боли.
Где-то внутри зародилась дрожь и стала продираться наружу. Ему захотелось, чтобы брат ушел.
Грейсон провел ладонью по волосам.
— Боже, что за разгром! — Он подошел к затухающему камину. — А как славно бывало! Мы втроем, вместе.
— Один за всех, все за одного, — тихо проговорил Мэтью, вспомнив беззаботное детство, полное надежд и побед, приключений и забав.
— Да, три мушкетера, никогда не бросавших друг друга в беде.
— И всегда попадавших в переделку.
Грейсон хмыкнул:
— Говори за себя. Вот ты постоянно оказывался в какой-нибудь передряге. Ты и Лукас. Хотя уверен, зачинщиком всех проделок был ваш закадычный дружок Рейнолдс.
Мэтью пытливо взглянул на брата. Грейсон прилагал неимоверные усилия, чтобы не влипнуть в историю, но почему-то всегда вызывал недовольство отца. Мэтью же все доставалось легко. Он ни о чем не просил, ни за что не благодарил, все принимал как должное.
Он и представить себе не мог, что за какой-то миг все может измениться. Одно неверное движение. Крохотная ошибка. И вся жизнь разваливается, будто карточный домик.
Откуда только у него взялись силы тогда, на закате дня? Грейсон не уходил, и Мэтью в полном изнеможении опустился на диван, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. И тотчас же на него нахлынули воспоминания. Около двух лет назад на страницах «Бостонского вестника» появилась статья, которую он читал и перечитывал, перебирая в памяти события праздника, данного в его честь вскоре после публикации этой весьма лестной для него статьи. Но не сам праздник его взволновал, а повод, по которому он был устроен.
Напряжение постепенно спадало, наступил долгожданный покой, и, наслаждаясь им, он был не в силах подняться и попрощаться с братом.
— Мэтью?
Мэтью тряхнул головой, чтобы прогнать дрему. Проклятие.
Его веки приподнялись, и он чуть не подскочил на месте, увидев перед собой не Грейсона, а Финни Уинслет, которая, слегка сощурив глаза, с тревогой разглядывала его.
— Что-то не так? — осведомилась девушка. — Вы больны?
Ни единый мускул не дрогнул на лице Мэтью, пока он пытался вспомнить, где он и почему эта девушка здесь.
— Нет, я не болен, — ответил он наконец. — Впрочем, что-то в самом деле неладно: вы тут.
Тревога сбежала с ее лица, и она улыбнулась:
— Прекрасно. Теперь я вижу, что вы в полном порядке. Сварливы и назойливы, как муха. Это ваше обычное состояние.
— Только вчера вы говорили, что не будете плохо обо мне думать.
Финни усмехнулась:
— Ладно, не буду. И сравнивать вас с мухой тоже не буду.
Она отошла от дивана, ее зеленовато-желтое платье взметнулось вверх у лодыжек. Он смотрел на нее словно завороженный, вспоминая ее длинные стройные ноги, скрытые сейчас юбками, тепло тела, такого податливого под его ладонью. Запах рассыпавшихся волос и золотистой кожи. Так пахнет жасмин после дождя.
Когда он нашел ее среди покореженного железа, она была без сознания, вся в крови. Все, кто мог ходить, ушли, растворившись в непроходимых джунглях, вместе с каким-то мужчиной, пообещавшим вывести их. Мэтью тоже мог уйти, но не бросил Финни. Он до сих пор так и не понял, что двигало им тогда: внезапно вспыхнувшее желание, жалость, сострадание?
Скорее всего его поступок можно было объяснить элементарной порядочностью: он был в долгу перед Джанжи.
— Где мой брат? — язвительно спросил он, оглядывая кабинет в поисках Грейсона.
— Если вы говорите о высокомерном мужчине с суровым лицом, то несколько минут назад он выскочил отсюда, хлопнув дверью. Похоже, в расстроенных чувствах. — Девушка провела пальцами по кистям шелковых портьер и улыбнулась ему. — У вас есть подход к людям, верно?
Готорн что-то буркнул, потом спросил:
— Что привело вас сюда, мисс Уинслет?
Финни не сразу ответила, и он повторил вопрос. Тогда она сказала:
— Мне нужна помощь.
Он приоткрыл один глаз.
— Чувствую, ваша просьба мне не очень понравится.
— Опять вы спешите с выводами. Просьба на самом деле пустячная. — Мисс Уинслет замялась, провела ладонью по резной спинке деревянного кресла и быстро проговорила: — Научите, как подобает вести себя в Бостоне.
Глава 6
Мэтью вскочил с дивана и почувствовал резкую боль в спине.
Темно-зеленые глаза Финни взволнованно блестели.
— Превосходный выход из положения. Эта мысль пришла мне в голову вчера вечером, когда я лежала на полу… — она покраснела, — то есть на постели, которая была на полу. Как бы то ни было, вам известны правила этих американцев. Вы знаете, какой и когда следует пользоваться ложкой. Вы можете научить меня, как жить в этом противном городе!
— Нет! — твердо заявил Мэтью, и на лбу у него выступили капельки пота. Он не станет ее учить. Не будет вмешиваться в ее жизнь.
Но тут Финни неожиданно провела пальцами по его шраму, и он, будто охваченный пламенем, вновь ощутил страстное желание.
— Больно? — прошептала она.
У него закружилась голова.
— Нет, — спокойно ответил он. — Я просто задумался.
Она посмотрела на него так, словно хотела заглянуть ему в душу: не солгал ли он?
Мэтью с трудом сдерживал безумное желание прикоснуться губами к ее ладони. Ему хотелось обнять ее, спрятать лицо у нее на груди. Поведать о боли, о ярости. Рассказать, что родные считают его помешанным.
— Итак, вы поможете мне? — спросила Финни.
— Что? — Он посмотрел на нее прищурившись.
— Вы поможете мне, обучите меня здешним обычаям? Я смогу научиться, правда, — тихо, но настойчиво проговорила Финни.
Его поразили не столько ее слова, сколько тон, которым она их произнесла. До чего же она самоуверенна!
— Вам нужен преподаватель этикета, мисс Уинслет, а не я.
— Но никто не должен знать, что я беру уроки этого… как его… этикета! Ни матушка, ни брат. Когда я в следующий раз выйду в свет, у меня должны быть безукоризненные манеры, чтобы надо мной никто не смеялся. — Она смотрела ему в глаза. — Ведь вы сами сказали, что я смогу всему научиться, что вы верите в меня. Или вы имели в виду что-то другое? — насмешливо спросила она, и в глазах ее вспыхнули недобрые огоньки.
Мэтью не понравился этот ее взгляд. Он знал: для бостонцев одних хороших манер мало. Но как ей это объяснить? Где найти нужные слова?
— Учиться и учить далеко не одно и то же, — уклончиво ответил он.
Готорн увидел, как загорелись надеждой ее глаза. Финни рассмеялась, но тут заметила осколки стекла на полу и перевернутую мебель, и на лице ее отразились испуг и удивление. Однако она тут же пожала плечами, словно такой погром в комнате был для нее обычным явлением.
— А здесь прелестно, вот только беспорядок, — заявила Финни.
— Вряд ли рабочий кабинет может быть прелестным, — возразил Готорн.
Словно не замечая его взъерошенного вида, она сказала:
— Ладно. А здесь красиво, вот только беспорядок. Теперь вы довольны?
У него дернулась щека.
— Нет, не доволен, мисс Уинслет. И если вы действительно хотите жить в ладу с бостонцами, то должны знать: дамы не приходят в дом к мужчине по любому поводу, тем более без провожатых. Ведь вас могли увидеть… например, мой брат.
Финни приподняла бровь, и ему оставалось лишь гадать, как она отреагировала на его слова. Ну и глупец же он! Услышь он подобное заявление из уст мужчины еще совсем недавно, он расхохотался бы. Но сейчас он хотел лишь одного: чтобы она ушла.
— Ну что ж, — сказала она. — Ваш брат не видел меня, так что удача на моем боку.
— Боку?
— Да. Так говорят ваши американцы.
Мэтью наклонил голову:
— Стороне. Говорят: «Удача на моей стороне».
— Не все ли равно? Немного везения — и бостонцы вскоре начнут при встрече и расставании совать ладонь под мышку и есть на светских приемах настурцию…
Мисс Уинслет вдруг умолкла. Видно было, что она нервничает. Однако она совладала с собой и, вздернув подбородок, сказала:
— Я еще не поблагодарила вас за то… что вы ели цветок.
— Пустяки! — сердито бросил Готорн.
— Вовсе нет. Вы поступили весьма любезно.
Прежде чем он успел ответить, Финни повернулась и, звеня какими-то странными металлическими браслетами, обошла кабинет. Подобрала с пола бюст Джорджа Вашингтона и принялась внимательно изучать его бронзовый лик. Мэтью не сводил с нее глаз. Финни подошла к каминной полке и, словно игрушку, поставила на нее внушительных размеров бюст. После чего вернулась на прежнее место и снова стала ходить по кабинету, осматривая его.
— Мисс Уинслет, я сейчас не в настроении для этого.
— Я думала, так женщины говорят мужчинам.
Мэтью приподнял бровь.
— И для того тоже.
Финни сурово посмотрела на него и перевела взгляд на хрустальное, ручной гравировки яйцо.
— Я и не предлагаю.
— Упаси меня Боже соваться к братьям и женщинам! Мне всего-то и нужно немного покоя. Впрочем, это не так уж мало. А теперь хватит с меня ваших игр. Я занят. Вам пора уходить.
— Я не уйду, пока вы не согласитесь учить меня хорошим манерам.
— Я не стану этого делать, мисс Уинслет, — заявил он, теряя терпение. — А если бы и стал, то начал бы с лекции о назойливых женщинах.
— В таком случае поторопитесь к Эдвине Рейнз — ей, несомненно, пойдет на пользу парочка таких уроков, — промолвила она, нагнувшись и разглядывая деревянные часы.
Мэтью скрипнул зубами.
— Вы, должно быть, знаете, что хорошо воспитанная бостонская дама отвечает на оскорбления гневом.
Девушка повернула голову и бросила на него любопытный взгляд, при этом из собранных на затылке волос выбилась шелковистая прядь.
— Разве меня оскорбили?
— Трижды после вашего появления здесь.
— Ладно, считайте, что я разгневанна, — сказала Финни. В этот момент из часов выскочила кукушка, и Финни невольно отпрянула. — Какая искусная работа! — восторженно воскликнула она. — Мне не приходилось видеть ничего подобного!
Оставив часы, мисс Уинслет принялась рассматривать вазу, потом резную шкатулку из слоновой кости и наконец подошла к книжной полке, скользнув пальцами по тисненным золотом корешкам.
— Гм… — только и смогла она произнести.
Не успел Мэтью опомниться, как Финни вышла в коридор и принялась рассматривать потолок. До него то и дело доносились ее изумленные возгласы.
Следует заметить, что даже Мэтью был поражен, впервые увидев на сводчатом потолке мозаику.
— Что это? — спросила она, запрокинув голову.
— Мозаика.
— Мозаика воина, — произнесла Финни и с благоговением прошептала: — И в руке он нежно сжимает голубку.
— Этот дом называют «Полет голубки».
— Потому что голубка нашла дорогу домой. К воину, — произнесла она тоже шепотом, но тут же усмехнулась: — Изображение на потолке — одно, а жизнь — совсем другое.
— О чем вы? — спросил Готорн.
Но она пошла дальше, не оставив без внимания бронзовые скульптуры и написанные маслом картины. Он наблюдал за ней с легким удивлением.
Финни с дотошностью специалиста разглядывала венецианское стекло, затем провела ладонью по портьерам, украшенным кистями, по серым атласным шарам, свешивающимся с них, наподобие рождественских елочных игрушек. Она остановилась у огромного прямоугольного дымчатого зеркала. Приблизилась к нему, протянула руку, но не притронулась к стеклу. Девушка рассматривала собственное отражение, словно не замечая, что Мэтью наблюдает за ней, затем приложила палец к зеркалу и провела им по скулам и губам, будто впервые увидела свое отражение.
Готорн вспомнил Африку с ее спокойной и прозрачной, словно стекло, гладью озер. Однако найти там ручное зеркальце трудно. Совершенно иной мир, и дело не только в расстоянии. В большинстве своем африканцы не только не видели, но даже не слышали о современных удобствах, которыми пользовались в Америке. Обитые бархатом кареты, мощеные улицы Бостона, газовые фонари. Но жители Черного континента любознательны. Они рассматривают все то, что им в диковинку, трогают, щупают. Вот как Финни сейчас.
— Взгляните сюда!
Резкое восклицание Финни вернуло Мэтью из царства воспоминаний. Сама она скрылась из вида. Готорн пошел на ее голос и замер, отыскав ее в задней комнате со множеством окон.
— Что за чудо! Как называется эта комната? — спросила девушка.
— Это комната-сад.
Финни возразила:
— Но тут нет сада.
— Верно, но он виден из окон.
В ответ девушка фыркнула:
— Я вижу только снег.
— Но весной и летом весь двор покрыт цветами.
— Не верю. Трудно себе представить, что в этом городе бывает тепло, что здесь распускаются цветы. С первого дня приезда сюда я вижу только снег. Огромные сугробы, из которых невозможно выбраться.
— Вы же только что выбрались, — заметил он.
— Да, но у меня замерзли руки и ноги. Мне не по нраву здешний климат.
— Поверьте, в Бостон придет тепло.
Она подошла к коробкам, нагроможденным в углу одна на другую.
— Что это? — спросила Финни.
— Так, ерунда.
— Опять. Вы когда-нибудь даете прямой ответ на вопрос?
— Вы когда-нибудь придерживаете свой язычок?
Финни, оценив его колкость, рассмеялась, и в глазах ее вспыхнули огоньки.
— Посмотрите! Принадлежности для рисования. Почему они в коробках?
— После моего приезда еще не все распаковали, — неохотно ответил он.
— Вы сами распаковывали свои вещи?