Изображения трех представителей племени динка, принимавших участие в Национальной выставке в Турине в 1891 году. Они были опубликованы в статье «Заметки к антропологии племени динка» (Contributo all’antropologia dei Dinka), AP 1896 г., стр. 349–363. По порядку: Ошуль, женщина 18 лет, племя Авелан; Ачкуни, мужчина 50 лет, племя Абвелан; Элоэ, женщина 25 лет, племя Бек. Источник: Архив музея криминальной антропологии «Чезаре Ломброзо», Туринский университет. Местонахождение: IT SMAUT Museo Lombroso 1040.

ЧЛ косвенно вдохновил исследования Африки, если и не по противоположным, то по находящимся в конфронтации направлениям. С одной стороны, его труды воздействовали на так называемое «поколение 1985» в Португалии, проект «аборигенов», предполагавший, в соответствии с догмой позитивистской школы, особую юриспруденцию для слабо цивилизованных народов. Это была перспектива, сильно повлиявшая на Нину Родригеса, искавшего тип законодательства, которое можно было бы внедрить среди чернокожих бразильцев после отмены рабства в 1888 году. Их инфантилизм и наивность якобы заслуживали особых юридических процедур и особого кодекса (Nina Rodrigues 1895). Повлияла она и на португальский контекст. Вероятно, португальский политик и мыслитель Антонио Энеш (1848–1901), создатель теории коренного народа, лично познакомился с ЧЛ и Энрико Ферри и, несомненно, читал их сочинения. Не впрямую Ломброзо оказал сильное влияние на развитие этнографической точности первых антропологических исследований Африки, активно использовавших физиогномику и интересовавшихся морфологией и изучением тел (татуаж, насечки на коже, специфические увечья или жесты). Значительная часть возможного влияния ЧЛ на первые исследования африканской культуры была обязана существованием активности его музея, создавшего выставочный модуль различных форм отклонений. Этот модуль был подхвачен другими музеями и выставками визуальной культуры: гравюры, объекты для украшения дома и т. п. Татуировки, выражения лиц и телесные формы стали инструментами для каталогизации Другого. Было бы важно идентифицировать в деталях, как эта визуальная культура, распространенная сначала в Италии среди разных местных культур, потом стала популярна и была взята на вооружение исследователями и составителями каталогов Африки. Говоря словами Фредерика Купера и Энн Столер, подобная визуализация стала «открытием» Африки для культуры европейских массмедиа той эпохи, побочным продуктом европейской цивилизации, отразившимся на образе социальной науки в Италии.

Эти записи и комментарии демонстрируют всю сложность и противоречивость ломброзианской мысли о «дикарях». Они связаны с пацифистским и антиколониалистским дискурсом (Girardi 2016: 41–44), для которого требуется быть «не связанным ни с кем, но другом каждому (цитата оттуда же: 119). Война, по мнению ЧЛ, была формой атавизма, милитаризм — ее «дикарским» проявлением (там же: 179–193). Ключевым годом, годом Адуа [Сражение 1 марта 1896 года при Адуа стало решающим сражением Итало-эфиопской войны 1895–1896 годов. Итальянские войска потерпели поражение, и война закончилась. В марте 1896 года был подписан мирный договор, предоставивший Эфиопии суверенитет.], стал 1896 год. ЧЛ опубликовал в издании Critica Sociale заметки с антиимпериалистическим подтекстом (в номерах от 1 июля и 16 августа), начал сотрудничать с новым изданием Avanti! опубликовав в нем статью о психологии африканистов (30 декабря 1896 года). Как и другие социалисты, он занял позицию против любого итальянского колониализма и милитаризма и использовал все более жесткий стиль в статьях по мере поражений Италии в Догали, потом Макалле и в Адуа. В книге 1903 года «Современный момент» (Il momento attuale) ЧЛ писал о Триполитании и Китае, споря с Криспи [Франческо Криспи / Francesco Crispi (1818–1901) — итальянский политик и государственный деятель, дважды возглавлял кабинет министров Италии.] и его авторитаризмом и колониализмом: «Правда в том, что все теории, взятые за основу для колониальных завоеваний, особенно в Африке, лживы» (Lombroso 1903a: 196). Однако стоит отметить, что книга хоть и включала значительную часть его статей об Африке и колониализме, когда-то уже опубликованных в различных газетах и журналах, но далеко не все. Его «нет» по сути было изоляционистским и консервативным антиколониализмом. Такие взгляды были распространены в Италии, в значительной части под эгидой Католической церкви, то же самое наблюдалось в Португалии (Thomaz 2002) и Франции (Girardet 1987) [Я благодарю Омара Томаса (Omar Thomaz) за его предложения по этому вопросу.]. На самом деле ЧЛ поддерживал идею об абсолютной бессмысленности колониализма. Также он был против ливийской операции потому, что это означало вражду с мусульманским миром, серьезным коммерческим партнером Италии, «как во времена Венеции» (Lombroso 1903a: 250): «это еще потому уместно, что значительная часть страны, протестуя, может научить правительство правильно работать, прежде чем беда окажется непоправимой» (там же: 253). Он упрекал Италию в агрессии, безразличии к попиранию других национальных чаяний, игнорированию ненависти, которую Италия традиционно должна была испытывать к угнетателям. Это отношение, похоже, было подтверждено Джиной Ломброзо в ее биографии отца (1921: 331): «ближе к 1896 году Ломброзо, забыв про многие другие вопросы, увлекся всецело Африкой, против завоевания которой он так упорно всегда выступал».

Как и другие мыслители эпохи, как консерваторы, так и радикалы и социалисты [Информацию можно найти в переписке Моска (G. Mosca) и Ферреро (G. Ferrero) по поводу буров (Mongardini 1980: 109–110).], ЧЛ выступил в защиту буров в войне против англичан в Южной Африке. Буры, по мнению Ломброзо, могли бы стать прототипом настоящей селекционной расы (Lombroso 1903a: 258), в которой выживало бы только лучшее, которая бы подтвердила, что «смешение рас и свобода в зарождающемся государстве являются величайшими производителями цивилизации» (там же: 277). «Буры имели структуру правления, соответствующую их характеру, их расе» (там же: 260). Для ЧЛ «раса» и «характер» — практически синонимы. Поддержка буров обуславливалась не только тем, что они были «новой расой метисов» [Концентрируясь на расовом смешении и африканскости буров, ЧЛ дистанцировался от современных ему теорий бурского национализма, выдвигавшихся Абрахамом де Койпером / Abraham de Kuyper и Паулем Крюгером / Paul Kruger, которые, наоборот, видели в бурах чистоту крови, избранный богом, высший народ, результат развития, обособленного от контакта с иными расами.] и стремились к республиканской форме правления, но и тем, что в значительной части являлись оппозицией принципам англичан. Последних воспринимали некой новой великой империей, стремившейся подчинить себе и латинские народы. ЧЛ, как и многие другие в те времена, испытывал сильное отвращение к Англии: «против империалистического бреда Англии не было достаточно партии: поскольку экономическое благополучие и знания высших классов противостояли любому социальному возмущению и даже не давали ощутить потребность в нем; олигархическая и монархическая структуры являются естественным союзником воинствующего империализма» (там же: 279). Кроме того, вскоре после испано-американской войны 1898 года, принесшей североамериканскую оккупацию Порто-Рико, Кубы и Филиппин, в 1906 году вместе с другими интеллектуалами «латиноязычных» стран Ломброзо выступил против нового государственного колониализма и в защиту латиноамериканской конфедерации [Присоединившись к петиции в защиту латиноамериканской конфедерации, созданной испанским издательством El Mundo Latino, ЧЛ заявил: «Очень трудно сформулировать окончательное решение по вопросу подобной природы. Поэтому не стоит слишком надеяться, что теоретические заключения легко будет воплотить в действительность. Конечно, Соединенные штаты Латинской Америки превратили бы могущественные государства в слабые; рост их авторитета предотвратил бы многие военные угрозы, ставшие настоящей чумой латиноамериканских государств. Прежде всего, это защитило бы их от вторжения и подавляющего влияния Северной Америки. Мы не должны забывать, как произошли завоевание Филиппин и покорение Кубы. Кто знает, возникает ли диктаторский режим в результате вырождения избытка богатства и власти, сопровождающегося упадком, у некоего народа. Стремление северных американцев засевероамериканить всю Америку — наятоящая опасность для Южной Америки. Но видели ли греческие республики опасность вторжения македонцев? Будучи предупреждены Демосфеном, смогли бы они его избежать? Нет. Они верили, что смогут отбиться от завоевателей одна за другой, когда настанет очередь, но были обмануты и разъединены, покорены общему врагу завоевателем, и сдались. То же самое может случиться и с латиноамериканскими республиками, если они не объединятся одним из трех предложенных способов» (Lombroso 1906).]. Если в прошлом он восхищался то Великобританией, то Соединенными штатами, как примерами открытого и динамичного общества, то теперь его пугало империалистическое высокомерие.

Во многих антиколониальных статьях ЧЛ просматривается ожидание определенного культурного релятивизма. Он считал, что попытка навязать западную культуру неевропейским народам, например, китайцам или мексиканцам, несправедлива и, кроме того, не сработает. И добавлял буквально, что колониализм отказывал другим народам в том же самом, в чем так долго было отказано и самим итальянцам: в том, что сегодня назвали бы правом на самоопределение. ЧЛ был не одинок в антиколониализме, с ним чувствовало солидарность левое социалистическое движение, а правые социалисты даже задумали создать итальянские рабочие кооперативы на африканских землях. С ним согласились и выдающиеся деятели искусства того времени: к примеру, поэт Джосуэ Кардуччи, отказавшийся писать текст в честь павших в сражении при Догали итальянских бойцов для мемориальной доски в Риме. Он заявил: «Абиссинцы сражаются с завоевателями […] в несправедливой войне; и у абиссинцев есть все основания отталкивать нас, как мы отталкивали и отталкиваем австрийцев» (у Rainero 1971: 160) [Вскоре после смерти Ломброзо в 1909 году началось ужесточение итальянской колониальной политики. В 1911 году отмечалось пятидесятилетие Королевства Италии, и началась война в Ливии. Джолитти (премьер-министр Итальянского королевства) заявил, что «Италия, такая как она сегодня, нам не нравится», и что для сплочения нации необходимо кровопролитие (Baioni 1994: 150). Сципио Сигеле (1911) хвалил итальянский империализм как способ избежать ограничений, наложенных Австрией и другими европейскими нациями на Италию, достичь большего международного престижа (в противовес микромании, распространяемой Швейцарией, согласиться, что великая нация обязана быть империалистической: граждане Италии были бы уважаемыми в мире гражданами, если бы их флаг имел тот же вес, что германский или британский). При этом он утверждал, что критика империализма была вызвана поражением при Адуа, а не возникла сама по себе: «представим, что бы было, если бы мы при Адуа одержали победу», — писал Сигеле. К тому же, как еще ранее говорил Ферри в обращении к Парламенту 22 июня 1909 года, нужен был и «демографический» сброс перенаселения. Определенный национализм присутствовал в заявлениях многих антиколониалистов Они волновались, что Италия утратила позиции в сонме великих и поддерживавших стремление к увеличению ее влияния, пусть и не путем колониальных завоеваний, а путем инвестирования в собственную страну. Судьбы африканцев, их права на самоопределение оставались вне фокуса внимания: они были лишь «отходами», примитивными существами. А уж сознание того, что они были побеждены этими самыми примитивными существами в Догали, а затем в Адуа, было невыносимо для всех: как колониалистов, так и противников колониализма!]. Другим примером сопротивления стал Поликарпо Перокки [Поликарпо Перокки / Policarpo Petrocchi (1852–1902) — итальянский писатель, филолог и лексикограф, создатель словаря итальянского языка.], объявивший: «Права необходимы всем народам. Мы выросли на либеральных принципах, требуем их во всем и для всех, кожа более коричневого оттенка не может этого изменить» (там же: 164). Республиканцы и анархисты защищали право африканцев на самоопределение. Однако раздавались и голоса меньшинства (Girardi 2016). Только пятая часть депутатов выступила против военных кредитов на африканскую кампанию после поражения при Догали в 1888 году. Пресса совместно с академическим сообществом, в частности, Африканским неаполитанским союзом, выступали за колониализм и использовали цитату «ошибаются только слабые, сильные всегда правы». Социалисты, к примеру, Бовио, предлагали откровенный национал-социализм: колониальная экспансия, с их точки зрения, гарантировала бы дополнительное пространство для пролетариата и распространяла прогресс иным цивилизациям, подчиняя разные государства и нации одному властителю. Левые социалисты отвечали, что монархия существовала и в Европе, однако правота нации, в случае с эфиопами, ставилась под сомнение не поэтому. Иные, находившиеся в оппозиции, выступали против колониальных кампаний, потому что Эритрея «не стоила того», «стольких усилий», как подчеркивал Райнеро (Rainero, 1971: 177). Перед нами не просто принципиальная оппозиция [В дискуссии роль сыграли известные в истории африканского колониализма люди, такие как Стэнли, ставший героем статьи «Абиссинская кампания под руководством Стэнли», опубликованной 12 марта 1896 года в Nuovo Secolo: «Поражение при Адуа было предопределено поспешным выбором. Колонизовать — не значит завоевать». Колонизация может осуществляться не только насильственными методами. Надо строить инфраструктуру: железные дороги, а не тропы для мулов. Колонизация — это планирование и инвестиции. Нельзя без оливы получить оливковое масло».]. В этом смысле ЧЛ сближался с крайними левыми: дело не стоило свеч, поэтому и не стоило им заниматься! Леонида Биссолати, умеренная социалистка, протестовала против установки «Надо индивидуально привыкать к отсутствию уважения к чернокожему, который такой же человек как мы, в той же степени, как Абиссиния такая же страна, как Италия» (там же: 188). Вскоре после поражения при Адуа Энрико Ферри сказал в Парламенте: «Понятие чести страны не существует в Африке, поскольку эта честь не состоит в завоевании чужих земель. Она скорее в том, чтобы снизить нищету и страдания, существующие, к сожалению, в нашей стране» (там же: 343). Подвергать сомнению легитимность колониальной авантюры приравнивалось к сомнению в правоте правительственной пропаганды. Идеология опиралась на представления о цивилизаторской миссии Италии в варварской, феодальной и вдобавок рабовладельческой Абиссинии. Отметим, что речь идет о сложном и весьма напряженном контексте. В нем категории, впоследствии развитые антропологией, присваивались без какой-либо научной основы: народ без основ государственности, африканское традиционное общество, прогресс и традиции в экономике и т. д. Карбоне (Carbone, 1972) выделил шесть версий итальянского антиколониализма. Взгляды ЧЛ можно было бы отнести к одному из самых радикальных вариантов, осуждающих зло колониализма, но не проявляющих особой чувствительности к самим африканцам.