Лиз Карлайл

Укрощенный дьявол

Любимому мужу

Fortisinarduis [Стойкие в невзгодах (лат.)]

Пролог

Говорят, что зима на побережье Сомерсета обладает своеобразной суровой прелестью. Однако для некоторых ноябрь 1827 года был более чем просто суровым, а Обри Фаркуарсон считала, что он мог оказаться еще хуже и быть таким же, как и в 873 году.

В тот год крестьяне местных деревень, доведенные до разорения» голодные и изможденные, сложили пирамиду из камней на холме над Бристольским заливом, чтобы следить за врагами, надвигавшимися с севера. Но захватчики были вероломны и упорны. Вскоре в силу необходимости маленькая пирамида превратилась в смотровую башню, и эта башня просуществовала до тех пор, пока много лет спустя не превратилась в замок Кардоу, названный; так по имени скалистой вершины, па которой он стоял.

В силу своего стратегического значения замок Кардоу попал под знамя правителя Уэссекса. Однако с самого начала замку, казалось, было суждено стать греховным местом. Говорят, что Кардоу построен из камней, скрепленных слезами, и там действительно погибли многие. Во второй датской войне замок был осажден, храбрецов, удерживавших его, мучили и сжигали, с них живьем сдирал кожу викинг Гантрум со своими приспешниками. Самого жестокого из поработителей звали Мангус Уолрейфен, или Ворон Смерти; такое прозвище он получил за вырезанную на его корабле огромную черную птицу с широко распростертыми крыльями — стервятника, бросающегося вниз на ничего не подозревающую жертву, — символ был весьма точным.

Подчинив себе замок, Мангус решил разобраться с его обитателями. Среди них он нашел прелестную наследницу Кардоу и насильно взял ее себе в жены. Это была белокурая голубоглазая саксонская девушка, которую звали Эрменгилд. Ее имя дословно означало «сильная в битве», но Мангус, на свое несчастье, не внял намеку. Он переименовал замок и деревню в свою честь и расположился в нем.

В течение двух лет викинги грабили Уэссекс, Мангус пользовался своей женой, а Эрменгилд все покорно терпела. В конце концов, правитель Уэссекса, человек, которого со временем назовут Альфредом Великим, заставил викингов-язычников покориться не только Англии, но и христианству. Потерпев позорное поражение, Гантрум уплыл, забрав с собой своих приверженцев, и Мангус оставил жену на третьем месяце беременности, но поклялся вернуться.

К моменту его возвращения замок Кардоу на вершине — его все равно продолжали называть так — стал великолепно укрепленной твердыней. Однако для задуманного Эрменгилд высокие зубчатые стены были не так уж необходимы. Увидев, что корабль ее мужа входит в залив, она сбежала вниз ко рву и на подъемном мосту обняла Мангуса, а затем вонзила свой самый острый кухонный нож ему между лопаток. Таким образом закончился — во всяком случае, так рассказывают — первый из многих неудачных браков в замке Кардоу.

Эту историю и еще много других Обри Фаркуарсон выслушала за время ее поездки из Бирмингема. Военно-морской врач, сидевший напротив нее в почтовом дилижансе, был бристольцем и с удовольствием плел небылицы, развлекая всех попутчиков. Выйдя из экипажа в Майнхеде, Обри поблагодарила его и быстро направилась в маленькую убогую придорожную гостиницу, как оказалось, только для того, чтобы подтвердить свои самые худшие опасения.

Хозяин гостиницы сказал, что она опоздала к экипажу, который был прислан, чтобы доставить ее в Кардоу, и часа два назад слуги майора Лоримера отказались дольше ждать, но он добавил, что есть и хорошее известие. У хозяина гостиницы был наемный экипаж — он подчеркнул слово «наемный», и это слово не особенно обрадовало Обри. Однако ей не оставалось другого выбора, и, достав из кошелька монеты, она отправилась навстречу своей судьбе.

Когда экипаж, свернув с мощеной дороги, пересек старый ров и начал мучительный подъем, Обри, придвинувшись ближе к окну, протерла кулачком запотевшее стекло и взглянула вверх. Замок, видневшийся на вершине, мог бы вдохновить миссис Редклиф на создание одного из самых жутких романов, и на самом деле не хватало только стаи воронов, взмывающих вверх к черному облаку на свинцовом небе.

Эта мысль снова оживила в памяти мрачную легенду о Уолрейфене, и Обри, вздрогнув, отвернулась от окна. Кучер направил лошадей в следующий поворот, и плохо пружинящий экипаж, внутри которого стоял кислый запах отсыревшей кожи и гниющего дерева, покачнулся, а его колеса провалились в грязь по самые оси. Обри не хотелось провести в замке, словно в заточении, следующие десять лет жизни, и, безусловно, она не хотела везти ребенка в такое мрачное место. С противоположного сиденья на Обри широко раскрытыми глазами смотрел Айан; он был очень бледен. О чем она думала, увозя пятилетнего ребенка в неизвестность? Переутомление, несомненно, только ухудшит его состояние. Конечно, кто-нибудь мог бы...

Но нет, никого не было, и она никому не могла доверить Айана.

— Мама, этот человек все же даст тебе работу? — тихо спросил мальчик. — Я не хотел заболеть в Мальборо. Может быть, сказать ему — майору, — что это моя вина?

Наклонившись вперед, Обри пригладила блестящие черные волосы Айана — у него были волосы ее отца и имя ее отца, которое она не решилась изменить. Ребенка было легко убедить, что необходимо взять новую фамилию и забыть, что когда-то у него была другая. Достаточно легко удалось исправить и шероховатости его провинциального акцента и выдать просто за еще одного мальчика из Джорджии, которого шахта оставила без отца. Но изменить его имя? Или ее?

Нет, инстинкт не позволил Обри пойти на это. Кроме того, сегодня его имени, возможно, придется стать ее козырной картой, хотя Обри очень надеялась, что до этого не дойдет. Она сделает все, что в ее силах, чтобы у мальчика над головой была крыша, и ищейки потеряли их след. А что могло быть лучше, чем замок Кардоу, такой заброшенный и неприступный?

— Айан, — прошептала она, — это не твоя вина. И ничего не говори, малыш, ты понял? Мы найдем место, где ты сможешь лечь, а я поговорю с майором Лоримером. Он даст мне работу, я обещаю.

Айан откинулся назад и закрыл глаза. Вскоре экипаж загрохотал по булыжной мостовой, подъезжая к сторожке у ворот. Высоко вверху, в середине арки над въездом, сквозь узкое прорезное окно пробивался слабый свет. Внизу под окном Обри разглядела массивные металлические прутья старинной решетки, которую подняли, чтобы впустить их, или, быть может, подняли триста лет назад и, забыв опустить, оставили там ржаветь. Но когда коляска проезжала под ней, Обри взглянула на черную крышу экипажа, и у нее по коже побежали мурашки. Ей в голову пришла совершенно невероятная мысль, что решетка с лязгом опустится позади них и навечно запрет их в стенах замка.

Во дворе горбатый кучер высадил их возле старинной привратницкой, выгрузил их дорожные корзины и снова забрался на козлы, а Обри чуть не крикнула, чтобы он подождал, но сдержалась. Дождь снова полил как из ведра, и, безусловно, кучер стремился скорее вернуться обратно по опасной извилистой дороге, пока ее совсем не развезло. Стиснув руку Айана, Обри повернулась к дому и постучала в дверь молотком.

— Мне ничего не сказали о ребенке, — неуверенно заметила служанка, ласково глядя на них, и поторопилась взять у них плащи, а Обри, решив, что их не прогонят, несмело улыбнулась. — Понимаете, — пожав плечами, продолжила служанка, — Певзнер, дворецкий, вместе с лакеями ушел в «Королевскую гавань», иначе я спросила бы у него, что делать.

«Слуги кутят в такой час? Странно», — подумала Обри.

— Я просто забыла упомянуть об Айане в своем письме к майору Лоримеру, — солгала она. — Но мальчик не доставит неприятностей. Могу я спросить, как вас зовут?

— Бетси, мадам.

— Благодарю вас, Бетси, — снова улыбнулась Обри. — Может Айан посидеть на тюфяке у очага на кухне, пока я поговорю с майором? Уверяю вас, вы его совсем не услышите.

— Полагаю, в этом не будет ничего плохого, — сказала Бетси, пристально оглядывая мальчика. — Но вас ожидали до вечернего чая, а позже майор никого не принимает.

— К сожалению, наш почтовый дилижанс задержался, — пробормотала Обри, и в этом не было ни капли лжи.

Бетси отдала плащи другой служанке и подтолкнула к ней мальчика. Эта молодая девушка стояла рядом и простодушно разглядывала прибывших широко раскрытыми глазами. Судя по толстому слою пыли, лежавшему на мебели, здесь, в Кардоу, бывало не так уж много посетителей. Обри быстро поцеловала Айана в щеку, и он вместе с девушкой пошел вниз по лестнице, находившейся в противоположном конце холла.

В соответствии с ее новым общественным положением Обри не получила приглашения пройти в гостиную, ей предложили сесть на жесткую черную скамью в холле. Еще раз неуверенно улыбнувшись, Бетси направилась вверх по более широкой и богатой лестнице, ведущей на открытую галерею, которая шла вдоль всех комнат, а Обри постаралась успокоиться и оглядеться.

В просторном сводчатом холле ощущался дух средневековья, здесь пахло сыростью и гнилью. Можно было представить, сколько плесени скрывается за огромными гобеленами, а на карнизе, поддерживавшем галерею, ясно была видна паутина размером с парус. Два больших камина были полны грязи, а мраморные полки над ними покрыты копотью. Над южным камином висел щит с гербом: на кроваво-красном фоне был изображен черный ворон с распростертыми крыльями, а сам герб держали два льва на задних лапах. Что ж, графы Уолрейфены передавали свое послание четко и ясно, не так ли?

И все же, несмотря на свою геральдику и плесень, Кардоу за последние тысячу лет раз или два был обновлен. Пол из каменных плит застилали турецкие ковры, которые видывали и лучшие дни, а мебель выглядела так, будто была сделана во времена правления Вильгельма и Марии. В то время как половина стен была покрыта гобеленами, другую половину украшали панели времен короля Якова I с замысловатой резьбой по дубу, почерневшей от времени.

Пока Обри рассматривала резьбу, к ней в холл стало доноситься какое-то бормотание, казалось, что кто-то спорил, и через мгновение по дому разнесся низкий громоподобный голос.

— Скажите ей, — кричал мужчина, — что это проклятое место уже занято! Вот так! А теперь убирайтесь, вы, неряха! И заберите поднос. Эта чертова пища не годится даже для свиньи!

Последовали бормотание и стук посуды.

— Занято, раз я так сказал! — снова прогремел тот же голос. — Убирайтесь, черт побери! И не возражайте!

Снова послышались бормотание и стук посуды.

— И ребенка тоже уберите! Уже половина пятого, и, черт побери, оставьте меня с моим виски.

Опять бормотание, а потом короткий резкий выкрик и звук разбившегося стекла.

Не раздумывая, Обри вскочила со скамьи и бросилась вверх по лестнице. Широкая, но неосвещенная галерея упиралась в коридор, в глубоких полукруглых каменных нишах которого располагались двери. Через несколько шагов Обри увидела слабый свет, падавший на каменные плиты пола, и без колебаний ворвалась в комнату.

Внутри у двери Бетси, присев, собирала осколки фарфора и складывала их в свой фартук. Комнату освещал лишь слабый огонь, горевший в камине, и, всмотревшись в темноту, Обри поняла, что это библиотека.

— С вами все в порядке? — спросила она, наклонившись, чтобы помочь дрожащей Бетси.

— Нет, не все, — громко проворчал мужчина из темноты. — Она ополоумела. А вы кто такая, черт побери, чтобы ног гак врываться сюда?

— Майор Лоример? — Обри выпрямилась.

Когда ее глаза привыкли к освещению, она увидела в дальнем углу комнаты кресло с продавленной спинкой, стоившее и самом темном месте, словно тот, кто сидел в нем, не хотел, чтобы его видели. Обри разглядела только фигуру мужчины, когда он неуверенно встал на ноги, взял палку и, топая, двинулся к ней, сильно наклоняясь вправо.

Служанка на полу съежилась и продолжала выбирать из ковра застрявшие в нем осколки фарфора. Остановившись в нескольких шагах от Обри, мужчина с ног до головы окинул ее единственным глазом, потому что его другой глаз был просто сморщенным комком плоти, провалившимся в глазницу, и походил на большой грязный пупок. Левая рука майора была неподвижна, и половина одной ноги отсутствовала. Он был старше и более раздражителен, чем ожидала Обри, и гораздо пьянее к тому же.

— Проклятие, кто вы? — Подковыляв ближе на деревянной ноге, он уставился на Обри.

— Добрый вечер, майор Лоример, — ровным голосом произнесла Обри. Она стояла и смотрела прямо в его единственный глаз. — Я миссис Монтфорд, новая экономка.

— Что? — буркнул он, наклонившись к ней. — Черт, дайте мне вашу руку.

Обри неуверенно протянула руку, и майор, взяв ее, потер между большим и указательным пальцами, словно проверяя кусок дерева.

— Хм! — фыркнул он. — Если вы чертова экономка, то я архиепископ Кентерберийский.

— На самом деле я обычная, а не чертова экономка, — огрызнулась Обри, уже достаточно наслушавшись за последнее время. — Неужели, сэр, в вашем лексиконе нет других выражений?

Мгновение майор просто стоял и смотрел на нее здоровым глазом.

— Вон! Вон! Оставь нас, корова! — закричал он на Бетси, при каждом восклицании подталкивая ее своей палкой.

— Прекратите! Сейчас же прекратите! — приказала Обри, схватив его палку, но Бетси уже торопливо выходила из комнаты, позвякивая осколками разбитых тарелок в фартуке.

— А теперь послушайте, мисс... миссис... как, черт побери, ваше имя? — Майор обеими руками оперся на свою палку и наклонился к Обри.

— Монтфорд, — отчетливо ответила она.

— Так вот, миссис Монтфорд, — ехидно повторил он, — сколько лет вам, черт побери?

— Двадцать восемь, — солгала Обри.

— О, сомневаюсь, — рассмеялся он, но его тон был уже не таким раздраженным. — А этот мальчик, которого вы притащили с собой, чей он? Вашего последнего работодателя?

— Моего покойного мужа. — Эту ложь трудно было произнести, и краска залила лицо Обри.

Почувствовав ее растерянность, майор взял ее другую руку, и обручальное кольцо, которое носила Обри, блеснуло в свете огня.

— Он был служащим на шахте, мы из Нортумберленда, — пояснила она.

— Вы сильно смахиваете на шотландку. — Взглянув на Обри, майор выпустил ее руку.

— Я... да, возможно, — согласилась она. — Моя бабушка была из Стерлинга.

— Не важно, — буркнул он, — место занято.

— Вы обещали место мне, майор Лоример. — Упрямо тряхнув головой, Обри полезла в карман и достала оттуда свою фальшивую рекомендацию. — Вы написали, что я должна привезти письмо от моего последнего хозяина. И если оно вас устроит, сказали вы, то работа будет моей.

— Ну и держите его при себе! — оборвал ее майор. — Оно меня не устраивает!

— Но вы не соизволили даже взглянуть на него! — возмутилась Обри, ткнув письмо ему в лицо. — Я проделала путь из Бирмингема, чтобы работать на вас.

— Не на меня! — рявкнул он и, выхватив письмо, захромал к письменному столу у окна. — На моего проклятого... я хочу сказать — на моего окаянного племянника, на Джайлза. Это его дом, а не мой. — Лоример бросил письмо на стол.

— Все знают, кто граф Уолрейфен, — сказала Обри, — но мне говорили, что его сиятельство редко посещает Кардоу. А теперь вы, может быть, объясните мне, как вам удалось взять кого-то на место, которое предложили мне не более чем три дня назад?

— У вас острый язычок, миссис Монтфорд, — усмехнулся майор.

— Мне не нравится быть предметом шуток, майор Лоример, — твердо заявила Обри, стоя на своем. — Кроме того, совершенно очевидно, что Кардоу необходима экономка. Имеет ли представление его сиятельство о том, в каком состоянии находится его родовое имение?

— Ничего не изменилось бы, если бы он и знал, — разразился смехом майор. — Джайлзу наплевать, если оно завтра превратится в руины. А теперь, деточка, давайте уходите. На сегодняшнюю ночь Бетси найдет место для вас и вашего мальчика. Мои мысли по поводу экономки изменились. Мне не нужны здесь еще слуги, которые пьют мое виски и вмешиваются в мои дела.

Обри поняла, что он говорит серьезно. Лоример был старше ее отца, но у него еще осталась военная выправка. Правда, он был пьян и весь пропитан стойким запахом спиртного, его шейный платок съехал набок, лицо заросло щетиной, и, тем не менее, чувствовалось, что в нем еще сохранилось понятие о чести. Его вид производил отталкивающее впечатление, и все же Обри ощущала его властность.

Ничего другого не оставалось, и она, глубоко вздохнув, открыла сумочку, достала оттуда другое письмо, края которого завернулись от времени, и без слов протянула его майору.

— Что это? — удивленно посмотрел на нее Лоример.

— Еще одно письмо, сэр.

— Хм... — Он неохотно взял его. — И от кого оно?

— От вас, сэр. Это ваше слово чести, как офицера и джентльмена. Вы написали его моей матери, когда умер мой отец, и предложили нам свою помощь, как только мы будем в ней нуждаться.

С непроницаемым видом майор сел в кресло у стола и, развернув письмо, повернулся к свету камина. Обри подошла к нему, и он, вложив письма одно в другое, бросил оба в ящик стола.

— Ах, Боже, бедная Дженет, — прошептал он после долгого молчания. — Значит, она умерла?

— Да, сэр.

— А старшая девочка? — проворчал он. — Она замужем, да? Она не может помочь вам?

— Мюриел всегда была болезненной, она умерла вскоре после мамы, — ответила Обри.

— О Боже, — прошептал майор, не глядя на нее и прижав руку ко лбу, — я чувствовал, что вы похожи на шотландку. У вас глаза и волосы вашей матери.

— Да, — тихо подтвердила Обри.

— И теперь, значит, у вас неприятности? — засопел майор. — И вы ожидаете, что я вытащу вас из них? Что ж, вы явились не по адресу. Я всего лишь сломленный жизнью старый солдат без всякого влияния. У меня едва хватает денег на виски и проституток.

— Сэр, — с мольбой заговорила Обри, — мне нужна только работа, только возможность заработать себе на жизнь.

— Знаете, — снова усмехнувшись, он уставился в темноту, — это дело рук Айана, из-за него я приобрел эту отвратительную привычку, — полным раскаяния голосом признался он. — Не проститутки, нет. Виски. «Золото Глазго» называл он его.

— Папа ценил хорошее виски.

— У вашего отца было достаточно денег, детка. — Прищурив единственный глаз, майор с подозрением внимательно посмотрел на Обри. — Почему вам нужна работа?

— Нужна, — не сразу ответила она. — Пожалуйста, не спрашивайте меня больше о жизни моего отца. И прошу вас, не говорите никому, что знаете меня.

— Господи, я вовсе не знаю вас!

— Конечно, — обрадовалась Обри. — Я просто миссис Монтфорд, ваша экономка.

В ответ майор нагнулся, поднял полупустую бутылку и медленно наполнил грязный стакан, стоявший на столе у его локтя.

— За жизнь вашего отца, а? — буркнул он. — Думаю, она была зря потрачена на меня.

— Сэр, вы в это не верите.

— Вы ничего не знаете о том, во что я верю! — воскликнул майор. — И прекратите приставать ко мне, черт побери! Подождите же, ей-богу! У меня в голове какая-то мешанина.

— Сэр... — Обри тяжело перевела дыхание.

— Прошлой весной газеты писали о каком-то скандале. — Он наклонил голову набок и поскреб ее. — Или это было год назад? «Знакомое имя», — помню, подумал я. Я не такой пропойца, чтобы забыть это. Ха, осел я! Миссис Монтфорд. Могу поставить десять гиней, что это тоже ложь.

— Прошу вас, сэр, не спрашивайте меня больше ни о чем. — Обри закрыла глаза.

— О, не буду! — успокоил ее майор. — Я ничего больше не хочу знать ни о вас, ни о тех неприятностях, в которых вы оказались. Я выполню свой долг перед вашим отцом, но это все. Вы поняли меня?