— Я... нет... — пролепетала она.

— Не лги мне, — прошептал Джайлз и раскрытыми губами накрыл ее рот. У него стало легко и радостно на душе, когда ее губы мгновенно раскрылись, с жадностью принимая его поцелуй, а руки без колебаний скользнули вверх и обняли его за шею. Джайлз прижал к себе ее бедра и ощутил теплоту всех изгибов ее тела.

О Господи, как она была нужна ему! Нужна, чтобы с ней позабыть о своем горе и одиночестве, ему нужны были ее ласки и ее объятия. Наклонив ее назад, Джайлз поцеловал ее в шею и двинулся вниз.

— Милорд, не здесь, — прошептала Обри.

Он не помнил, как это произошло, но в следующую минуту его руки оказались на плечах Обри, и он, тряся ее, горячо спрашивал:

— Почему не здесь? Почему не сейчас? Обри, почему мы должны так жить — прятаться, притворяться? Почему мы не имеем права заботиться друг о друге?

— О, не нужно начинать снова, — медленно покачала она головой, глядя на него большими глазами. — Пожалуйста, Джайлз. Умоляю вас.

Вот наконец-то она это произнесла — Джайлз. Он закрыл глаза и крепко обнял Обри — с благодарностью и со страхом, со страхом потерять то, чего он хотел, сам того не понимая. Он уже начинал жалеть, что пригласил в Кардоу Макса, ему безумно хотелось, чтобы все было позади и можно было двинуться дальше.

— Приходи ко мне сегодня ночью, — прошептал Джайлз, целуя ее волосы. — Пожалуйста, Обри. Я прошу тебя, а не приказываю. Приходи, ты мне нужна.

— Хорошо, — ответила она, на мгновение застыв в его объятиях, — я приду. Я... тоже хочу вас, не стану этого отрицать.

Слегка отстранившись, он заглянул ей в глаза, полные слез, и увидел в них боль и печаль, а еще — безнадежность.

— О, Обри, не нужно, — хрипло сказал он. — Не нужно, милая, не нужно. Все будет хорошо, поверь мне.

— Вы мне несказанно дороги, Джайлз. — Грустно улыбнувшись в ответ, Обри смахнула слезы и поцеловала его в щеку. — И никогда не думайте иначе, никогда.

Пройдя мимо него, Обри вышла в коридор, а Джайлз не пошевелился, словно прирос к полу, и только прислушивался к ее удаляющимся быстрым легким шагам. Он стоял один в сгущающихся сумерках, вдыхая остатки ее аромата, не в силах выбросить из памяти полные печали глаза Обри.

Он, вероятно, довольно долго простоял так, когда постепенно начал осознавать, что от фитиля лампы, горевшей у кровати, почти ничего не осталось. Эта комната была для кого-то приготовлена, но для кого? Оглядевшись, он увидел дорожную сумку, стоявшую на стуле у окна, а затем дверь распахнулась, и Джайлз, повернув голову, встретился со взглядом больших золотистых глаз Джорджа Кембла.

— Ты хитрец, Уолрейфен! — воскликнул Кем, расплывшись в лукавой улыбке, и с удовольствием сбросил с себя пиджак. — Никогда не думал, что ты в моем вкусе.

— Ты прав, — с трудом удалось усмехнуться Джайлзу. — Со мной твоя добродетель в безопасности.

— О, — расхохотался Кем, запрокинув голову, — я и моя добродетель пошли разными дорогами еще лет тридцать назад. — Подойдя к своей дорожной сумке, он порылся в ней, вытащил серебряную фляжку и бросил ее Джайлзу. — А у тебя такой вид, старина, как будто кто-то только что загнал тебя в угол.

— Я так себя и чувствую. — Джайлз взглянул на фляжку. — Что это?

— Арманьяк двадцатилетней выдержки, — ответил Кем, аккуратно вешая пиджак на спинку стула. — Гарантирую, он смоет все, что тебя тревожит, — не рискну строить догадки по поводу того, что бы это могло быть. Во всяком случае, выпей, а я хочу перед обедом подольше понежиться в горячей ванне.

На три дня Макс и Кем заперлись в библиотеке, выходя только для того, чтобы поесть или провести опрос, и Хиггинс неотступно сопровождал их. Джайлз, как мог, отвечал на их вопросы, развлекал их за обедом, а в остальное время был погружен в себя.

Он уже ничем не мог управлять. Отношения между ним и Обри, казалось, быстро приближались к концу, однако ничего не менялось. В его постели она трепетала, как живой огонь, более страстная и более щедрая, чем любая куртизанка, с которой он когда-либо имел дело, но это быстро кончалось; в домашних же заботах она оставалась тихой и сдержанной, как всегда. Они не делились ничем, кроме своих тел.

У графа вошло в привычку днем встречать Айана в саду, когда мальчик с трудом поднимался на холм, возвращаясь из школы. Там они до темноты развлекались, играя в кегли или в крикет. Айан был ловким мальчиком — с задатками отличного отбивающего. Иногда им даже удавалось уговорить Дженкса быть третьим. Слуги с удивлением смотрели на них, но граф больше не обращал на это внимания.

Утром четвертого дня Джайлз рано спустился к завтраку и увидел, что Макс уже сидит за столом более мрачный, чем обычно, что было своеобразным достижением.

— Джайлз, можем мы поговорить наедине? — спросил он, когда утренние приветствия были произнесены и кофе разлит по чашкам.

— Конечно. — Граф жестом попросил слуг выйти из комнаты.

— Я понял, что мы зашли в тупик, старина, — начал Макс, поставив чашку с кофе. — Хиггинс работает непрофессионально, но, насколько я могу судить, он ничего не упустил.

— Этого я очень боялся. — Джайлз почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось.

— Мой друг, — продолжил Макс, вскинув руки одним из своих самых выразительных жестов, — ты не хочешь этого слышать, но единственный подозреваемый — это твоя экономка.

— Нет. — У Джайлза полностью пропал аппетит, и он отодвинул от себя тарелку.

— По ее собственному признанию, во время убийства она была в доме одна, — спокойно сказал Макс. — Ее юбки испачканы кровью. Между ней и майором Лоримером неоднократно возникали страшные ссоры, и одна из них была вечером накануне убийства. А менее чем за две недели до этого слуги слышали, как она грозилась убить его.

— Макс, ее неправильно поняли. — Джайлз закрыл глаза и покачал головой.

— Джайлз, в ее вещах найдены часы, стоящие небольшого состояния, — настаивал Макс. — Она не призналась в этом добровольно, несмотря на то, что было объявлено о пропаже часов.

— Их дал ей мой дядя, — твердо сказал Джайлз. — Я верю этому.

— Да, хорошо, а месяц назад ты верил, что она любовница твоего дяди, — не отставал Макс, не обращая внимания на сердитый взгляд друга. — Кроме того, если я не сильно ошибаюсь, — очень спокойно продолжал он, — с тех пор она заманила тебя к себе в постель.

— Черт возьми, Макс, разве ты не слышал, что я сказал! — прорычал граф, с такой силой ударив кулаком по столу, что зазвенели серебряные приборы и задребезжал фарфор. — Ни слова больше, или я буду вынужден отправить тебя отсюда.

— Va' al diavolo! [Иди к черту! (ит.)] — огрызнулся Макс, прищурив черные глаза.

— Поосторожнее, мой друг, — предупредил Джайлз. — Я не слишком сведущ в итальянском.

— Боже мой, Джайлз, что с тобой случилось? — Макс в раздражении отодвинулся от стола. — Ты всегда был здравомыслящим, рассудительным, всегда стоял выше всего подобного.

— И ты, Макс, полагаешь, что это хорошо? — Джайлз пристально посмотрел на него. — Хорошо идти по жизни, не чувствуя... ничего? Вести жизнь, лишенную радости и опасности?

— Я совсем не это имел в виду.

— Могло быть и это тоже.

— Ты совсем не похож на того человека, которого я знал месяц назад. — Макс отвел взгляд и теперь смотрел в глубину комнаты.

— Думаю, я устал быть тем человеком, — тихо отозвался Джайлз.

— Знаешь, Джайлз, нам не стоит ссориться, — примирительно сказал Макс. — Я здесь не в качестве официального лица и могу просто собрать вещи и отправиться домой, если ты попросишь меня об этом. Но, думаю, это очень неразумно.

— Макс, ты не понимаешь, — тихо сказал Джайлз.

— Я раз шесть перечитал всю папку с документами. Мне кажется, я изучил все.

— Нет. — Джайлз жалобно посмотрел на Макса. — Я люблю ее.

— Dannazione! [Проклятие! (ит.)] — тихо выругался Макс, сжав в кулаки лежавшие на столе руки. — Этого я и боялся.

— Я люблю ее, — повторил Джайлз. — И думаю, я знаю ее, Макс.

— Джайлз, это поверхностное, — более мягко сказал Макс. — Ты ее не знаешь. Ты почти ничего не знаешь о ней, признай это.

— Я знаю то, что в моем сердце.

— Да, в твоем, Джайлз, — протянув руку, Макс тепло коснулся руки друга, — но знаешь ли ты, что в ее сердце?

— Она не обманщица, — сказал Джайлз, встревоженный словами Макса.

— Никто даже не знает, откуда она прибыла и где ее корни, — грустно улыбнулся Макс. — Но ты ведь не позволяешь мне надавить на нее, так?

— Да, — признал Джайлз, качнув головой. — Она и так достаточно пережила. Прости, Макс, но тебе придется узнать то, что ты хочешь, каким-нибудь другим способом.

— Послушай, дружище, твой дядя на самом деле что-нибудь знал о ней? — настойчиво спросил Макс и, потянувшись через стол, сжал руку Джайлза. — Ведь он все-таки нанял ее, не так ли? Не было ли у него каких-либо писем? Рекомендаций?

— Такого рода бумаги всегда лежали в кабинете, я уже отдал тебе все, — устало ответил Джайлз, но неожиданно понял, что не все. Он вспомнил о пожелтевших письмах, валявшихся в нижнем ящике письменного стола библиотеки, как раз там, где должен был быть пистолет Элиаса. Вероятнее всего, в них ничего не было, и все же... — В библиотеке есть несколько старых писем. Думаю, ничего важного, но некоторые показались мне странными.

— Пойдем. — Макс отодвинул стул.

Когда они вошли в библиотеку, там никого не было, и Джайлз сразу же прошел к письменному столу, стоявшему перед широким окном.

— Элиас обычно держал старый пистолет запертым в этом ящике, -• сказал он и, выдвинув ящик, достал оттуда бутылку из-под виски. — Именно его я искал, когда мне попались на глаза письма.

— Ящик был заперт?

— Нет.

Письма — вероятно, около двух дюжин — лежали нетронутыми. В последние годы Элиас жил полным затворником и, должно быть, просто сваливал свою почту в кучу, вместо того чтобы должным образом отвечать на нее. Была ли эта груда поблекших, оставшихся без ответов писем мерилом человеческой жизни? И ждала ли подобная судьба Джайлза? Возможно. Пока он не встретил Обри, Джайлз был во многом таким же, хотя его затворничество достигалось совсем иным путем. Он отгораживался с помощью власти и политики, а не убегал в далекий замок, его душа была закрыта для всех.

Джайлз вслед за Максом подошел к камину и стал перебирать пачку писем.

— Ах, — он сразу же бросил почти половину стопки на чайный столик перед собой, — Сесилия говорила, что Элиас не хотел отвечать на ее письма, но, похоже, он все-таки читал их.

— И это все? — разочарованно спросил Макс.

Джайлз просмотрел еще несколько писем.

— Нет, здесь письма от его старых армейских друзей; В них его спрашивают о здоровье и тому подобных вещах. Сомневаюсь, что он на них отвечал. Но подожди, вот странное письмо.

— Странное? Чем странное? — Макс подался вперед в кресле.

Некоторое время Джайлз изучал его, а потом задумчиво ответил:

— Это письмо не дяде Элиасу, это письмо от дяди Элиаса. Оно адресовано леди Кенросс Данди и отправлено из... Бельгии.

Макс подвинул свое кресло так, чтобы иметь возможность тоже прочитать письмо.

— Бог мой, взгляни на дату, Джайлз. Оно написано ровно через шесть дней после Ватерлоо. И посмотри на первый абзац. Элиас пишет ей, чтобы сообщить, что ее муж погиб.

— Я помню его, лорда Кенросса. — Джайлз задумчиво посмотрел на Макса. — Он однажды заходил на Хилл-стрит. Они были близкими друзьями.

— Твой дядя, очевидно, был очень опечален его смертью, — заметил Макс, пробегая взглядом страницу. — По-видимому, он сильно беспокоился об этой леди Кенросс и ее дочерях. Интересно, как письмо снова оказалось у него?

— Это неизвестно. — Джайлз взял следующее письмо. — А вот это тебя больше заинтересует. Это письмо миссис Монтфорд с просьбой дать ей место экономки в Кардоу.

— Отправлено из Бирмингема, — пробормотал Макс, выхватив письмо из рук графа и взглянув на штемпель. — Написано, так сказать, в ответ на его объявление.

— Хорошо, дальше.

— Она пишет, что после смерти мужа временно живет у родственников, — продолжал Макс, как бы разговаривая с самим собой. — Служащий на шахте, а? Любопытно, от чего умер бедняга? На севере Нортумберленда, говорит она. А последнее время она работала у мистера Харнетта в Бедлингтоне, который неожиданно умер — Господи, люди, с которыми жизнь сводит миссис Монтфорд, имеют странную склонность к внезапной смерти, — и теперь она ищет подобное место.

Но Джайлз не отреагировал на сарказм Макса. Что это за ерунда о родственниках в Бирмингеме? Ведь всего несколько дней назад Обри заявила, что у нее вообще нет родни. Более того, он не мог забыть ее скрытности в ответах на пустые вопросы леди Делакорт о Бирмингеме. А что касается ее умершего мужа, служащего шахты — что ж, он уже знал правду об этом, не так ли? Однако Макс не обратил внимания на внезапную молчаливость Джайлза.

— Миссис Монтфорд говорит, что представит рекомендательное письмо от предыдущего работодателя по прибытии, — продолжал Макс, развернув письмо. — Итак, старина, что еще у тебя там?

— Только еще одно. — Снова вернувшись к настоящему, Джайлз взял последнее письмо, и его глаза внезапно расширились от изумления. — Святые небеса, это рекомендация!

— Что? — Макс схватил письмо, и его взгляд забегал взад-вперед по странице. — От миссис Престон из Морпета. Она сообщает, что миссис Монтфорд проработала у нее два года. Очень добросовестная служанка. Уехала в Бедлингтон, чтобы выйти замуж. — Макс ссутулился. — Казалось бы, обычная история.

Но история была совсем не обычная. У Джайлза она вызвала озноб, потому что Найджел, дядя Делакорта, жил в Морпете, а Обри заявила, что не знает его. Ну разве это не странно? Разве можно жить в местечке такого размера, как Морпет, и не знать местного чудака, тем более, если он свихнувшийся старый баронет, который разгуливает по городу, нарядившись в женское платье, и возглавляет местное ботаническое общество?

Быть может, Обри сказала так, стремясь избавить Делакорта от неловкости? Но Делакорт вовсе не смутился, это было очевидно, к тому же он сам затеял этот разговор о дяде Найджеле. Видимо, вся история жизни Обри была тщательно придумана.

— Здесь что-то не так.

— В каком смысле? — мгновенно насторожился Макс.

— Я... не могу сказать, — покачал головой Джайлз.

— Не можешь или не хочешь? — с вызовом спросил Макс.

— Забудь об этом. — Не желая снова ссориться с другом, Джайлз подошел к столу, бросил письма обратно и плотно задвинул ящик.

— Возможно, дружище, мне стоит самому съездить в Бедлингтон. — Последовав за Джайлзом, Макс положил руку ему на плечо. — Ты будешь очень сердиться на меня, если я это сделаю?

— Это долгое путешествие, — ответил Джайлз. — И ради чего, Макс? Что бы ты ни узнал, это не заставит меня меньше заботиться о ней. Все это чертовски сложно. Но я никогда не поверю, что она могла причинить вред Элиасу, никогда.

Макс некоторое время стоял неподвижно и ничего не говорил.

— Но ты полагаешь, что она что-то скрывает, не так ли? — наконец спросил он. — Ты уверен, что она не так уж честна?

Глядя пустым взглядом в окно, Джайлз только кивнул, у него не было сил произнести хоть слово.

— Думаю, тебе лучше всего рассказать мне все, что ты знаешь, старина, — удивительно мягко сказал Макс, оставшись стоять в том же положении у письменного стола Элиаса.

— Что я знаю? — повторил Джайлз. — Чрезвычайно мало. Однако я боюсь, что если ты поедешь в Нортумберленд — или даже по этому адресу в Бирмингеме, ты не найдешь никого, кто знал бы Обри Монтфорд. Боюсь, они скажут, что такой не существует.

— Ладно, — медленно произнес Макс, ненадолго задумавшись над словами друга, — не поддавайся так легко своим страхам. Мне нравится твоя миссис Монтфорд, Джайлз. И мне больше всего хотелось бы восстановить ее репутацию. Поэтому, все обдумав, я пришел к выводу, что нам с Кемом следует поехать. Ты не возражаешь?

— Это твое дело, — тихо сказал Джайлз. — Но если ты так решил, то поторапливайся, пока я не передумал.

— Нужно сообщить Кему неприятные новости, — вздохнул Макс, а затем, помолчав, спросил: — Джайлз, ты расскажешь ей?

— Нет, — после долгой паузы ответил Джайлз, покачав головой, — я не собираюсь ничего говорить. Во всяком случае, до тех пор, пока не кончится этот проклятый кошмар.

— Тогда дай мне письма, — протянул руку Макс. — Все. Мне нужны адреса.

Глава 14

Спать, иногда видеть сны

Через пять дней после своего приезда мистер Кембл и лорд де Венденхайм покинули Кардоу почти так же неожиданно, как и прибыли. Ясным холодным утром они с мрачными, замкнутыми лицами снова уселись в свой блестящий черный экипаж. Обри не особенно сожалела об их отъезде, потому что цель их появления в Кардоу была абсолютно ясна и все время их пребывания здесь, в замке, стояла гнетущая тишина.

Уже собираясь вернуться обратно в большой зал, Обри увидела графа, который в расстегнутой куртке стоял на ветру высоко на навесной галерее, широко расставив ноги и крепко сцепив за спиной руки. Он смотрел на дорогу, которая огибала подножие холма Кардоу, провожая взглядом карету друзей, пока она не скрылась из виду.

С того дня граф несколько изменился, он держался от Обри на расстоянии и ни о чем ее не просил. Он выглядел напряженным, его глаза ввалились, и губы снова были сжаты в привычную строгую линию. И хотя Обри часто чувствовала на себе его взгляд, такой же настойчивый и жгучий, как всегда, он больше не пытался заманить ее к себе в постель. В их повседневных делах между ними безошибочно чувствовались натянутость, смутное ощущение, что некоторые вопросы остались без ответов, что спор так и не закончен.

Обри должна была бы радоваться его отчужденности, однако ее все больше охватывала паника, и преследовало неприятное, назойливое ощущение, что она совершила непоправимую ошибку и что-то ценное ускользает у нее из рук, а она не может этому воспрепятствовать. Постепенно дни становились такими же безрадостными, как ее самые мрачные дни в Шотландии, когда холодные тюремные стены отгораживали ее от Айана и всего, что ей было дорого. Но сейчас стена была совсем другого рода, эта стена отчасти была воздвигнута ею самой, однако Обри построила ее недостаточно крепкой, камень превратился в глину, и все рухнуло — Обри безнадежно влюбилась в графа Уолрейфена.

Обри еще сопротивлялась ужасающей правде, когда примерно через две недели после отъезда лорда де Венденхайма у нее возникло дурное предчувствие. Она проходила через большой зал в тот момент, когда принесли почту, и ее взгляд случайно упал на лежавшее сверху толстое письмо. Каждый, кто во время пребывания в Кардоу лорда де Венденхайма наводил порядок в библиотеке, безошибочно узнал бы угловатые черные буквы письма этого человека, он делал много небрежных заметок для себя на трех или четырех языках.

Сначала Обри не придала значения письму, но потом что-то на конверте привлекло ее внимание, и она пристальнее пригляделась к нему.

Бирмингем — письмо было отправлено из Бирмингема.

Обри охватил привычный холодный страх, но она постаралась подавить его. Бирмингем был большим городом, и, вероятно, у виконта там были дела. Или, может быть, у него там семья? Безусловно, существовало много причин, по которым человек мог поехать в такое место.

В этот вечер Обри, сидя на коврике у камина, поджаривала тосты, а Айан подробно рассказывал ей о дневной игре в крикет, от которой — слава Богу — граф не отказался.

— А в следующий раз мяч перелетел через цветник, — похвастался мальчик, — и лорд Уолрейфен сказал, что я наверняка получил бы шесть очков, если бы мы играли по-настоящему.