Когда доктор уложил свои инструменты, Бетси села возле небольшого камина, скручивая при его свете бинты, а Обри осталась у кровати, держа ребенка за здоровую руку, которая, слава Богу, теперь была теплой. Лампа, стоявшая на ночном столике Айана, отбросила мрачную тень на лицо доктора, когда он наклонился над своим пациентом, чтобы в последний раз проверить у него признаки жизни.

— Нам повезло, миссис Монтфорд, что одно из этих ребер не проткнуло легкое, — сказал доктор Креншоу, убрав последний свой инструмент в кожаную сумку и через кровать взглянув на Обри. — Однако из-за боли мальчик будет дышать неглубоко, поэтому ему не следует двигаться. Дайте ему настойку опия, чтобы помочь уснуть.

— С контузией? Это нужно?

— Она позволит ему отдохнуть, миссис Монтфорд. — Слегка коснувшись ее руки, доктор обнадеживающе улыбнулся. — Что касается контузии, то она меньше всего беспокоит меня. А что с его астмой?

— Ее больше нет, — ответила Обри. — Морской воздух помогает.

— Быть может, он ее просто перерос, — с надеждой сказал Креншоу. — И еще, завтра у него появятся ужасные синяки, будут болеть даже внутренние органы, и не будет аппетита. Попросите миссис Дженкс приготовить крепкий мясной бульон, а больше ничего не давайте.

Обри встала, чтобы подать доктору пальто, а Бетси подошла к спинке кровати.

— Бедный малютка, теперь он пропустит осеннюю ярмарку. Дженкс твердо пообещал взять его с собой, и он так обрадовался.

— А ярмарка через две недели? — Уже взявшись за ручку двери, Креншоу обернулся.

— В субботу на следующей неделе, — ответила Бетси.

— Что ж, я бы не рекомендовал бег в мешках, — с некоторым сожалением улыбнулся Креншоу. — Давайте на некоторое время будем придерживаться строгого постельного режима, а потом, могу сказать, его тело само подскажет, что ему можно и чего нельзя делать.

Бетси усмехнулась, а Обри поблагодарила доктора и проводила его по лестнице и коридору в большой зал. С залива снова пригнало дождь, и экипаж Креншоу дожидался доктора у дверей.

— Я вернусь завтра, миссис Монтфорд! — прокричал он, когда снаружи застучал дождь.

Лакей бросился открывать ему дверь, и только тогда Обри вспомнила о другом пациенте.

— Подождите, доктор Креншоу! Скажите, как вы находите майора?

— Ах, боюсь, как всегда, — плотнее запахнув пальто от сырости, ответил Креншоу. — Если не считать нескольких синяков. Но вам незачем навещать его. Миссис Дженкс послала наверх девушку утешить его на ночь.

Значит, майор снова напился до бесчувствия. Теперь это происходило с ним с пугающей регулярностью, и его стычки с Обри давали повод для обсуждения и в замке, и в деревне. Слуги считали, что она сошла с ума, если противоречит ему, и все равно она спорила с ним снова и снова.

С некоторой грустью она смотрела, как экипаж доктора, едва различимый во мраке, направился к сторожке у ворот. Ей хотелось бы рассказать Креншоу о том, каким когда-то был майор, хотелось бы объяснить, почему она считает, что с ним стоит спорить, когда все остальные этого не делают.

Майор был самым близким другом ее отца. Во время долгой службы под командованием Лоримера ее отец в каждом своем письме упоминал о нем, писал о бесстрашии майора, о его чести, о его искусстве в сражениях. И когда ее отец погиб под градом огня французов, стараясь вытащить раненого Лоримера с поля боя под Ватерлоо, Обри не могла найти в своем сердце возмущения тем, что майор остался в живых, а ее отец нет. Ее возмущало только то, что теперь Лоример безрассудно тратил остаток своей жизни; ей было невыносимо думать, что ее отец впустую пожертвовал своей жизнью.

Все ее просьбы были почти бесполезны, и она начинала бояться, что ничто не остановит Лоримера от медленного самоубийства, как ничто не остановит слуг тайком смеяться над ее усилиями и строить предположения о том, почему их всегда такая благопристойная экономка снисходит до заботы о человеке, который постоянно ругает и проклинает всех их.

Когда экипаж Креншоу исчез из вида, привратник стал опускать решетку, металлический скрежет вернул Обри в настоящее, и она, повернувшись, вошла в дом, говоря себе, что должна — должна — прекратить излишне заботиться о Лоримере, что для всех она просто экономка.

К счастью, за десять дней состояние Айана значительно улучшилось. Его синяки сошли, хромота уменьшилась, и вдобавок вообще исчезли признаки астмы, которая долгое время мучила ребенка, особенно в осеннюю пору. И таким образом, в день открытия осенней ярмарки Обри не видела особых причин не пустить туда Айана.

Начало дня было теплым и ясным, как любое погожее осеннее утро в Сомерсете, и к половине одиннадцатого солнце уже согревало каменные плиты в нижнем дворе замка. Кухонные служанки, готовя корзины с продуктами, суетились в глубине замка, а Обри с некоторым беспокойством наблюдала за приготовлениями.

Один из слуг прикатил тележку, и в хозяйственном крыле замка для нее широко распахнули двустворчатые двери. Помня о характере майора, Обри поднялась, чтобы утихомирить слуг, чья болтовня во дворе замка громким эхом отражалась от каменных стен, и открыла, дверь как раз в тот момент, когда из буфетной выскочили Летти и Ида. Девушки несли в руках по два кувшина с сидром каждая и, смеясь, переговаривались со слугами, которые нагружали тележку. Однако при звуке открывшейся двери служанки тревожно переглянулись, низко присели в реверансе и поторопились уйти. Обри открыла было рот, чтобы отчитать их, но тотчас закрыла его — это был просто смех, легкий шум.

— Летти, постойте! — все же непроизвольно окликнула она одну из девушек.

Обе служанки резко остановились у буфетной.

— Да, миссис Монтфорд? — Летти, обернувшись, потупилась.

— Отнесите еще один бочонок для эля в пивной погреб. Дженкс поможет вам его наполнить.

Девушки улыбнулись и быстро убежали со своими кувшинами. Посещение осенней ярмарки и пикник на зеленом деревенском лугу были небольшой наградой за прилежную работу. На этот единственный день Обри должна была остаться одна в доме, но она ничего не имела против. Слуги усердно трудились, чтобы превратить замок Кардоу в изысканное, опрятное место, каким он стал.

А Айан? Ну что ж, ему было уже почти восемь лет, и не могла же Обри вечно нянчиться с ним? Мистер Дженкс, старший садовник, и его жена, главный повар, любили его как внука. Для Айана важно было ощущать в жизни мужское влияние, а кроме того, убеждала себя Обри, он вполне выздоровел, чтобы отправиться на ярмарку, да и Креншоу сказал то же самое.

Когда в коридор упала чья-то тень, Обри подняла голову и увидела мистера Брустера, молодого человека, которого «Симпсон и Верней» прислали проследить за сносом того, что осталось от западной башни. Он был празднично одет и держал в руке шляпу.

— А вы поедете на ярмарку, миссис Монтфорд?

— Нет, мистер Брустер, — улыбнулась ему Обри. — Понимаете, кому-то нужно следить за порядком здесь.

— О, — усмехнулся Брустер, — что может заставить вас оставаться дома в такой чудесный день?

— Кто-то должен приготовить кофе для майора, — неуверенно сказала Обри. Это прозвучало как легкое извинение, но она не собиралась оставлять замок пустым. — И кто-то должен быть здесь, чтобы ответить на звонок.

— Помилуй Бог, миссис Монтфорд! — рассмеялся Брустер, закинув голову. — За ту неделю, что я здесь, этот колокольчик ни разу не звякнул.

— Я не могу поехать, — покраснев, повторила Обри, — а вы поезжайте. Знаете, я дала всем работникам выходной день, так что никто не растащит ваши камни.

— Как хотите, мадам. — Брустер с улыбкой надел на голову шляпу и, нагнувшись под широкой дубовой притолокой, вышел во двор, где уже загружался экипаж, а Обри, немного приуныв, вернулась в свою гостиную.

Они, Обри и мистер Брустер, чувствовали себя на равных. В Кардоу они оба относились к штату самого высокого ранга, и остальные обращались с ними совсем иначе, чем с Певзнером, которого, к сожалению, все ставили на ступень ниже, хотя сам он в этом был ничуть не повинен, просто до приезда Обри он управлял распущенной командой и допускал фамильярные отношения со штатом прислуги.

— Мама, я готов, — раздался позади Обри тоненький голосок.

Обри обернулась и, присев в волнах черного бомбазина, прижала к себе Айана.

— О, какой ты красивый! — Она нежно обняла ребенка. — И ты должен быть хорошим мальчиком, Айан. Слушайся мистера Дженкса и не...

— Я знаю, — перебил ее Айан, — не переутомляйся.

— Да, милый, не переутомляйся.

Обри по привычке пригладила мальчику волосы и заглянула ему в глаза — в глаза своего отца и своей сестры Мюриел, синие глаза Фаркуарсонов, которые она снова и снова видела на вставленных в рамы старинных портретах, висевших в галерее Крагуэлл-Корта. Строгие, суровые шотландские лица — Обри никогда не думала, что будет скучать по ним, а теперь, когда она больше никогда снова не увидит их, ей их очень недоставало. Обри подавила минутную тоску по дому, но Айан заметил печаль у нее во взгляде.

— Я чувствую себя хорошо, — заверил он Обри, — правда, мама, хорошо.

Закрыв зеленые глаза, Обри наклонилась и коснулась губами его лба. «Боже милостивый, — подумала она, — он все еще пахнет для меня как младенец». А затем, получив нежный поцелуй в щеку, Айан побежал — вернее, захромал — на залитый солнцем двор, где мистер Дженкс грузил эль.

Вскоре экипаж со слугами и тележка с одеялами, корзинами и бочонками отбыли, и последний лакей, закрыв ворота во двор, исчез на дорожке, ведущей в деревню. Обри грустно приподняла тяжелые створки двери и потянула их назад, чтобы они плотно закрылись, а потом задвинула деревянный засов, который удерживал их.

Опущенный на место засов служил надежным запором, и замок Кардоу показался Обри изолированным от всего мира. Но в ее новой жизни не было времени на жалость к себе, и, быстро прогнав ненужные мысли, Обри отправилась на кухню. Было ровно одиннадцать часов — время подавать майору кофе, и сегодня — Господи, помоги ей — эта честь достанется ей.

От кухни до комнаты майора, которая находилась на четвертом этаже южной башни, был долгий путь, и к тому времени, как Обри добралась до его двери, она слегка запыхалась и нервно дрожала. Ей не хотелось входить в клетку льва, но она все же вошла, предварительно постучав, поставила поднос у кровати Лоримера и пересекла комнату, чтобы раздвинуть плотные бархатные шторы.

Она слышала, что майор начал ругаться за пологом кровати, когда теплое солнце проникло в комнату. Ему не нравился распорядок, на котором настаивала Обри, но, тем не менее, каждое утро после своего приезда в Кардоу она заставляла его выпивать кофе и съедать тосты — ведь ему необходимо было есть.

— Доброе утро, майор, — приветливо поздоровалась она. — Ваш кофе горячий. Прошу вас, сядьте и выпейте его.

— Хм, это вы? — процедил он сквозь зубы после еще одного проклятия, сопровождаемого приступом икоты и кашля. — Снова пришли мучить меня?

— Мы договорились, сэр, что остальные могут пойти на осеннюю ярмарку. — Обри очень надеялась, что он не вспомнит грубую стычку, которая произошла между ними накануне вечером. — Разве вы не помните?

— Да, да, черт бы вас побрал! — прогремел он, здоровой рукой отдергивая в сторону полог кровати. — Я пьяница, а не идиот.

Майор сел на кровати в ночном белье и с подозрением оглядел Обри. Прошлым вечером он был совершенно пьян и сегодня выглядел еще хуже, если такое вообще возможно. Его кожа была бледной, живот раздулся, хотя все его тело высохло до костей. Обри тревожило, что он опять не съел ни кусочка из своего обеда, и именно из-за этого они ругались.

— Прошу вас, выпейте кофе, — твердо сказала она, сложив перед собой руки. — И сегодня вы обязательно должны съесть тосты. Я настаиваю.

— О, «сегодня вы обязательно должны съесть тосты!» — фальцетом жеманно передразнил он Обри. — Миссис Монтфорд, я должен напомнить вам, что в этом доме слуга вы, а не я? Я буду есть, черт побери, то, что мне хочется, и, черт побери, когда мне хочется. И опустите свои руки. Так вы выглядите слишком благочестиво, а я не выношу благочестивых женщин.

— Майор, — опустив руки, Обри строго посмотрела на него, — нельзя продолжать пить, как вы это делаете, и отказываться есть. Прошу вас лучше заботиться о себе, я волнуюсь за вас.

Он тихо пробормотал особо грязное ругательство.

— Майор Лоример, следите за своим языком.

— Следить за своим языком! Есть свои тосты! Боже, до чего жалкая жизнь! — прорычал он, слегка покраснев от возмущения, и одним движением здоровой руки сбросил поднос с подставки на пол.

— Ох! — Обри не успела помешать ему. Кофейник перевернулся, и по ковру растеклось темно-коричневое пятно; тосты, джем, масло — все это превратилось в отвратительную мешанину.

— Вот, миссис Монтфорд, — ехидно заметил Лоример, — тосты и кофе пропали.

— Ничего подобного, — огрызнулась Обри и, быстрым раздраженным движением поправив поднос, начала собирать на него посуду и столовые приборы. — Сейчас я спущусь и приготовлю другой поднос. И на этот раз я принесу вам вареное яйцо.

— Я не желаю этого проклятого яйца!

— Тем не менее, вам придется его съесть. — Обри бросила на него мрачный взгляд снизу вверх. — Или, клянусь Богом, я вылью все до одной бутылки вашего виски в погребе и вернусь с бараньей ногой вам на ужин — уж ее-то вы съедите!

Это была пустая угроза, но Обри не могла придумать ничего лучшего. Подняв поднос и выпрямившись, она увидела, что лицо майора дрожит от негодования.

— Вы не посмеете! — рявкнул он. — Вы не прикоснетесь к моему виски, или я, ей-богу, уволю вас без рекомендации!

Но он не уволит ее, и они оба это знали. Он не хотел, чтобы она уходила, на самом деле не хотел. Несмотря на отвратительный характер майора, они стали своего рода друзьями. Устало вздохнув, Обри отставила в сторону поднос и, наклонившись, взяла в свои руки его здоровую руку.

— Пожалуйста, сэр, давайте не будем ссориться. — Она постаралась улыбнуться и похлопала его по руке. — Это только расстраивает слуг. Вчера вечером они просто боялись, что мы поубиваем друг друга.

— Но ведь сейчас слуг здесь нет, так? — сварливо сказал он. — Они все ушли в деревню.

— Когда-нибудь однажды они услышат нас и из деревни, — пожала плечами Обри.

Что-то в ее тоне, должно быть, успокоило его. Он перестал ворчать и вытер рот рукой, отмеченной печатью времени.

— Хорошо, — сказал он, как побитый, — несите ваше проклятое яйцо. Пожалуй, я попробую его.

— Спасибо, сэр. Я согрею масло, как вы любите.

Она собралась уйти, но он неожиданно крепко сжал ей руку и бросил на нее какой-то странный, хитрый взгляд.

— Обри, где мальчик? — хрипло спросил майор.

Уже не в первый раз он называл ее просто по имени, но, странно, каждый раз при этом его взгляд становился стеклянным и немного смущенным.

— Прошу прощения, майор? — мягко переспросила она. — О ком вы спрашиваете?

— О мальчике! О мальчике! — с нетерпением ответил он. — У нас ведь всего один мальчик, да?

— Дженкс взял Айана с собой на ярмарку. — Обри была озадачена, потому что майор никогда не заговаривал об Айане.

— А-а. — Майор сжал губы и сразу стал снова похож на самого себя. — Да, Айан. Бетси говорит, что он сломал себе ребро, когда рухнула башня.

— Да, сэр. — Айан сломал не только ребро, но Обри прикусила язычок.

— Хм-м. — Майор снял ночной колпак и поскреб голову под сальными волосами. — Тогда дайте мне то портмоне, — в конце концов, попросил он. — Нет, нет, проклятие, вот ту деревянную шкатулку на туалетном столе. — Когда Обри нашла ее и принесла к кровати, майор, открыв шкатулку, за золотую цепочку достал оттуда карманные часы и положил их ей в руку. — Вот, — сказал он еще более грубо, чем обычно, — отдайте это мальчику.

Обри смотрела на лежавшие у нее на ладони тяжелые, как камень, часы, которые, несомненно, были из чистого золота.

— Но, майор, мы не можем...

— Никаких «не можем»! — перебил ее Лоример. — Отдайте их мальчику, черт побери.

Некоторое время Обри внимательно смотрела на него. Белок его здорового глаза пожелтел, нос приобрел форму луковицы и был весь в прожилках, кожа лица стала дряблой.

— Почему вы это делаете, сэр?

— Дженкс сказал, что мальчик пытался оттащить меня от падающих камней, — нахмурившись, буркнул он. — На самом деле в этом не было необходимости. Но все равно он смелый. Эти часы — подарок мне от твоего отца и его людей. Это было летом после Тулузы. Мне они теперь не нужны.

— Я не могу, сэр. — Обри попыталась вернуть часы, но он резко оттолкнул ее руку. — Как вы сказали, я всего лишь служанка, — запротестовала она. — Я не могу взять такую вещь.

— Разве я вам отдал их? — фыркнул майор. — Я отдал их мальчику. На корпусе этой штуки выгравировано название полка его деда. Я хочу, чтобы часы принадлежали мальчику.

— Очень хорошо. Только при одном условии. — Обри прикусила губу.

— О? И что бы это могло быть?

— Вы должны согласиться, чтобы завтра доктор Креншоу осмотрел вас. Вы нездоровы. Вы должны увидеться с ним и делать то, что он попросит. Это мое условие.

На мгновение челюсть майор снова задрожала, но Обри не могла сказать — от негодования или от слабости.

— Отлично! — бросил он наконец. — Приведите сюда этого негодяя, если вы думаете, что от него мне будет хоть какая-нибудь польза. Завтрашний день меня вполне устраивает. Почему же, давайте пригласим его к чаю! Быть может, мы сыграем с ним в роббер или в пикет. — Закинув назад голову, Лоример расхохотался кудахтающим смехом.

Заключив еще одну сделку, к своему удовлетворению, Обри положила часы в карман.

— Благодарю вас, сэр. Я напишу записку Креншоу после того, как принесу вам яйцо, — твердо сказала она.

— Непременно сделайте это, миссис Монтфорд, — язвительно произнес он, и Обри уже повернулась и взялась за ручку двери, когда голос майора остановил ее: — Погодите, Обри.

— Да, майор? — обернулась к нему Обри.

— Вы и мальчик... — начал Лоример без своего обычного сарказма. — С вами все в порядке? Вы никому не говорили, что вы здесь?

— Никому, сэр, — покачала головой Обри.

— И вы отдадите часы мальчику? — кивнув самому себе, спросил он.

— Да, майор, — неохотно ответила она, — со временем.

— Ах, со временем?

— Он еще слишком мал, сэр, чтобы сейчас ему рассказывать о часах, — выдавила она из себя, отведя взгляд в сторону. — Я отдам ему часы в день его совершеннолетия. Хорошо?

Лоример пробормотал что-то, что прозвучало как согласие, и Обри, держа поднос в одной руке, закрыла за собой дверь.

«Совершеннолетие Айана, — подумала Обри, глядя вниз на медную ручку двери. — Боже мой, до этого еще так далеко — и в то же время так близко. О, очень близко». Она повернулась и пошла по пустому коридору, ощущая, как у нее в кармане тяжело покачиваются часы.