Услышав приглушенный смех в толпе, Рэннок рассвирепел. У него возникло такое ощущение, словно в грудь ему внезапно вонзили что-то острое, но вместо потока крови наружу выплескивалась ярость.

— В таком случае не отказывайся от них, Антуанетта, — прошипел он угрожающим тоном. — Бери их всех сразу, если тебе так хочется. Мне это совершенно безразлично.

В это мгновение откуда-то появился хорошо одетый джентльмен атлетического телосложения. Возмущенный тем, что кто-то осмелился прервать столь интимный разговор, Рэннок поднял на него взбешенный взгляд.

Это был майор Мэтью Уинтроп. Его можно было узнать по темной шевелюре и военной выправке. Рэннок почувствовал, что его гнев мало-помалу утихает.

— Рэннок, — спокойно сказал Уинтроп, — кажется, мисс Фонтэйн сегодня хватила лишнего. Ты позволишь мне проводить ее домой? Уверен, что так будет лучше.

Эллиот кивнул и отступил на шаг от Антуанетты.

— Я буду тебе очень признателен, Уинтроп. А что касается тебя, Антуанетта, — он понизил голос, — то я буду ждать тебя завтра в пять часов, чтобы раз и навсегда урегулировать наши разногласия. Ты поняла меня, женщина?

Антуанетта искоса взглянула на него в пьяном гневе, но Уинтроп решительно развернул ее и повел к двери. Эллиот проводил их равнодушным взглядом. Хихиканье и шепот в толпе постепенно умолкли.

«Пора, — подумал он, — пора в корне менять свою жизнь. Пора завести новую любовницу, потому что Антуанетта стала доставлять больше хлопот, чем удовольствия». К сожалению, эта мысль ничуть не исправила его мрачного настроения.

Четыре дня спустя, несмотря на серое, затянутое тучками небо, маркиз Рэннок выехал из Лондона. Возможно, более здравомыслящий человек воздержался бы от поездки, увидев грозовые тучи, предвещавшие ливень. Эллиот, конечно, обратил на них внимание. Но был настолько рассержен, что ему было все равно. Его неуправляемая, непочтительная любовница умышленно игнорировала его приказания, и он был взбешен. Возможно, двадцать миль верхом под проливным дождем охладят его гнев и остудят горячее желание свернуть голову мисс Антуанетте, которая, как ему стало известно, была всего-навсего предприимчивой деревенской девчонкой Энни Таннер, дочерью владелицы постоялого двора в эссекской деревушке под названием Роутем-Форд.

Его гнедой жеребец — пусть не самый резвый, зато надежный и выносливый — как нельзя лучше подходил для дальней поездки под дождем. Эллиот был уверен, что успеет вернуться в Лондон еще засветло. Сунув руку в карман плаща, он убедился, что рубиновый браслет на месте. Но прикосновение к бархатной коробочке заставило его вспомнить о коже Антуанетты. Ах эта сучка! Она не заслуживает того, чтобы он о ней беспокоился! На глазах множества людей она вела себя с ним вызывающе. Она отказывалась принимать его записки, не впускала в дом его посланцев. Хотя дом, строго говоря, принадлежит не ей, а ему. Рэннок оплатил из своего кармана не только дом, но и все, что в нем находится Однажды, в очередном приступе ярости, он решил взломать дверь с помощью кувалды, но Антуанетты там не было. Оказывается, ее не было в городе уже в течение тpex дней и она пропустила две последние репетиции в Королевском театре. Он был уверен, что она сбежала домой, чтобы переждать приступ гнева у Эллиота. Ну что ж, на сей раз эта шустрая девица перегнула папку. — На этот раз между ними все кончено! Он отыщет ее и прямо скажет об этом.

Несмотря на резкий восточный ветер, дувший в лицо, Эллиот сумел заметить перекресток, с которого был поворот на Роутем-Форд. К сожалению, дорожный указатель, на который, судя по всему, налетела телега, груженная сеном, валялся теперь в грязи. Ветер разнес клочки сена в разные стороны, некоторые даже застряли на окаймлявшей дорогу живой изгороди, но значительная часть сена была втоптана в грязь копытами и колесами на той самой дороге, которая, очевидно, и вела в Роугем-Форд.

Досадливо крякнув, Эллиот спешился и поморщился от боли: от сырости разболелась рана в бедре. Доковыляв до дорожного знака, валявшегося в грязной луже, он поднял его двумя пальцами, безнадежно испачкав щегольскую перчатку, и с трудом прочитал: «Лондон. Уонстэд. Тоттнем». Нет, все не то. Направление, противоположное Лондону, было обозначено как Роутем… что-то там. «Ага, это, наверное, то, что нужно». Сапоги его промокли насквозь. Черт возьми, Кембл страшно разворчится по этому поводу. Преодолевая боль, он вернулся к ожидавшему его коню и взобрался в седло.

Дождь лил стеной.

Два часа спустя маркиз Рэннок понял, что безнадежно заблудился на сельских дорогах Англии и оказался в какой-то забытой Богом глуши. Эллиот, который очень не любил бывать за пределами Лондона, редко навещал даже свои владения в Шотландии. И уж конечно, не будь на то веской причины, никогда не пустился бы в поездку по дорогам Нижнего Эссекса.

Эллиот замерз, промок, проголодался и был весь забрызган дорожной грязью. Пора бы спросить у кого-нибудь дорогу. Но у кого? Он уже хотел повернуть, но вдруг увидел сквозь завесу дождя ярко освещенные окна дома, стоявшего примерно в пятидесяти ярдах от главной дороги.

Эллиот долго смотрел на заманчивую картину. Аккуратная подъездная дорожка вела мимо клумб, покрытых весенними цветами, и заканчивалась элегантным полукругом перед гостеприимным главным входом. Дом был гораздо больше тех, что встречались ему за пределами Лондона. Но он не выглядел величественным. Нет, он казался приветливым и уютным, возможно, даже элегантным, несмотря на фасад из смеси песчаника и кирпича. Скаты крыши располагались на разных уровнях, как будто к основному зданию не раз делались пристройки. Самой старинной явно была северная часть, выстроенная из камня и представляющая собой четырехэтажную башню, увитую плющом.

Позади главного здания Эллиот разглядел несколько деревянно-кирпичных коттеджей и довольно вместительный каретный сарай. Дальше из-за дождя ничего нельзя было разглядеть, но интуиция подсказывала Эллиоту, что где-то там должна протекать река Ли.

Дождь продолжал моросить, обещая ранние сумерки. А в доме перед ним в каждом окне нижнего этажа гостеприимно сиял свет. Тепло этого дома так и манило Эллиота подъехать ближе. Ему хотелось самым бессовестным образом заглянуть в окно и узнать, что делают обитатели этого дома. Нет, нет, надо поскорее вернуться к себе в Ричмонд, зажечь повсюду свет, чтобы светились все окна, а потом выйти наружу и посмотреть, будет ли от этого казаться уютнее и теплее его жилище.

Эллиот знал, что не будет. Легонько взмахнув кнутом, он направил своего гнедого по подъездной дорожке к дому. Спешившись, он легко преодолел две широкие ступени и оказался перед дверью этого очаровательного дома. Он так устал, что даже не заметил, что его промокшие сапоги издают при каждом шаге чавкающий звук.

Он постучал, и дверь широко распахнулась, открыв взгляду теплый просторный холл, застеленный ковром. Здесь хорошо пахло, и откуда-то доносился шум веселых голосов. В разных местах холла стояли букеты свежих цветов. Из коридора слышались звуки фортепьяно и взрывы веселого смеха. Наверное, здесь вечеринка? Перед Эллиотом стояла миловидная дородная женщина, бомбазиновое платье и накрахмаленный передник которой говорили о том, что она экономка. На поясе у талии приятно позвякивала связка ключей. Она улыбнулась и жестом пригласила его войти.

— Ну, слава Богу! — воскликнула она. — Наконец-то вы приехали!

Онемевший от изумления Эллиот лишь хлопал глазами.

— Давайте сюда ваши перчатки, сэр. Ой, да они все в грязи! — воскликнула экономка, держа перчатки двумя пухленькими пальцами. — Да уж, погода отвратительная. Вам, наверное, было нелегко проделать весь этот путь из Лондона? Сейчас я принесу вам горячего чая. Уверена, что мисс заставит вас выпить его.

Откуда-то из глубины дома доносился аромат печеных яблок и корицы. Он заметил, как в коридоре промелькнула служанка с подносом в руках, за которой следовали, не спуская с нее глаз, две полосатые кошки. Этот дом, затерянный в глухомани, был настоящим семейным очагом. Конечно, это был не его дом, он принадлежал кому-то другому, а у самого Эллиота никогда в жизни подобного места не было. Тем не менее этот дом так и манил к себе, так и притягивал, потому что казался одновременно и смутно знакомым, и совершенно чужим.

— А теперь пожалуйте ваш плащ, — приказала пышнотелая экономка, и Эллиот, выйдя из задумчивости, послушно отдал ей плащ. Неужели ему предлагают здесь остаться? Опасаясь каким-нибудь неосторожным словом нарушить это странное наваждение, Эллиот молча огляделся вокруг. Ему казалось, что он перенесся в уютный сказочный мир тепла и радости. Где-то заиграло фортепьяно.

— Вальс! Танцуем вальс! — воскликнул юношеский голос, который потонул в женском смехе. — Кто будет танцевать со мной?

— Фриц! Куда подевался Фриц? Он будет танцевать с тобой, — раздался звонкий девчоночий голосок.

Наконец Эллиот решился задать вопрос:

— Послушайте, добрая женщина. Кому принадлежит этот дом? Экономка, все еще держа в руках его промокшую одежду, ответила, чуть помедлив:

— Гм-м… Трудно сказать, сэр.

— Как, вы тоже этого не знаете? — Эллиот был крайне озадачен ответом.

Экономка, выпятив губы, глубоко задумалась.

— Пожалуй, формально это дом мистера Майкла. Но хозяйка здесь мисс Стоун, это я могу с уверенностью сказать! А теперь, сэр, снимайте-ка свои промокшие сапоги и отправляйтесь прямиком в студию, пока она окончательно не потеряла терпение. Знаете, какие они бывают, художники! Хотя, откровенно говоря, мисс Стоун скорее похожа на ангела и полностью оправдывает свое имя.

— Стоун? [Камень (англ.).] — удивленно переспросил Эллиот. В этой фамилии явно ничто не напоминало о небожителях.

Экономка нахмурила брови:

— Да нет же! Я имею в виду ее имя — Эванджелина. Хотя вы, наверное, ожидали встретить здесь кого-то совсем другого? — Она улыбнулась.

Эллиот кивнул, пытаясь скрыть разочарование от своего разоблачения:

— Да, я так и думал, что вы это скоро поймете.

— Это часто случается. Уверена, что вы ожидали встретить здесь солидного джентльмена по имени Эдмунд или Эдгар ван Артевальде, не так ли? Ну так вас ждет приятный сюрприз!

Эллиот чуть не сказал, что за последние две минуты у него уже было несколько приятных сюрпризов и что он понятия не имеет ни о каком мистере ван Артевальде, но экономка снова указала рукой на его сапоги.

— Простите, мадам. Сапоги я, пожалуй, не стану снимать…

— Как хотите, — пожала она плечами. — Но поверьте моему слову, вы обязательно заболеете. Здесь, в Чатем-Лодж, у нас все запросто, без церемоний, так что вы могли бы, не стесняясь, снять сапоги…

Чатем-Лодж. Какое милое название! Но оно не вызывало у Эллиота никаких ассоциаций. Он вдруг подумал, что если бы сейчас вышел из этого дома, чтобы вернуться сюда завтра, то обнаружил бы, что Чатем-Лодж исчез, будто его не бывало, словно это ему пригрезилось.

В этот момент распахнулась дверь в глубине холла и на пороге появилась еще одна служанка. Между ее ног прошмыгнула, свесив розовый язычок, маленькая черная собачонка, которая стремглав бросилась туда, откуда доносился шум голосов. Служанка не обратила на нее ни малейшего внимания.

— Миссис Пенуорти, — обратилась к экономке девушка, — мисс Стоун велела проводить джентльмена из Лондона прямо в студию. Она сказала, что хочет посмотреть на него, пока не исчезло хорошее освещение, а сегодня из-за дождя оно продержится недолго.

Эллиот подумал, что он жаждет увидеть загадочную мисс Стоун не меньше, чем она его.

— Да-да, конечно, — пробормотала экономка и, бросив последний неодобрительный взгляд на его сапоги, торопливо пошла по коридору, жестом пригласив гостя следовать за собой.

Ну что ж, как говаривал Железный Герцог [Прозвище герцога Веллингтона, командовавшего англо-голландской союзной армией в битве при Ватерлоо.], взявшись за гуж, не говори, что не дюж. Эллиот отправился вслед за экономкой, по дороге бросив взгляд в открытые двери комнаты, в которой было полно молодежи. В центре хохочущей группы красивый юноша с кружевной косынкой на голове с серьезным видом танцевал с черной собачонкой, очевидно, тем самым Фрицем, которого все искали.

Эллиот едва сдержал смех, но тут экономка повернула направо и открыла двустворчатую дверь в конце короткого коридора.

Эллиот оказался в помещении, стены которого были окрашены белой краской. Южную стену комнаты занимали высокие сводчатые окна. В узкой галерее вдоль южной и западной стен стояло множество загрунтованных холстов и несколько мольбертов, а также полдюжины почти законченных картин. Старинный каменный пол был ничем не покрыт, если не считать пары роскошных турецких ковров, один из которых был постелен под письменным столом, размещенном вместе с двумя креслами в северо-восточном углу комнаты. Напротив стоял грубо обтесанный рабочий стол, на котором размещалось множество горшочков и баночек самой разнообразной формы. На другом ковре возле дальней стены величественно располагались кожаный диван и два кресла с резными спинками. Картины — акварели и масло — самых разных размеров и стилей покрывали почти целиком всю стену, а в свободных местах были аккуратно приколоты карандашные наброски. В воздухе остро пахло растворителем и масляной краской. Центр комнаты украшал мольберт.

Со стула, стоявшего рядом с мольбертом, поднялась, безусловно, самая прекрасная женщина из всех, которых Эллиот видел за свои тридцать четыре нечестиво прожитых года. Наверное, это и есть загадочная мисс Стоун, предположил он.

Его взору предстала изящная девушка лет двадцати семи, с чувственными полными губками и высокими скулами. Небесно-голубые, широко расставленные глаза, прямой нос, аккуратно заплетенные в косы белокурые волосы, уложенные в простую, но элегантную прическу, — все это подчеркивало в ней странное сочетание невинности, чувственного притяжения и твердости характера. На мисс Стоун было надето простое темно-синее платье, поверх которого красовался грубый рабочий халат с пятнами краски всех цветов радуги.

Она подошла к нему решительной походкой, которая, как и ожидал Эллиот, не очень сочеталась с ее внешностью.

— Спасибо, миссис Пенуорти, — сказала хозяйка глубоким контральто, в котором явно прослеживался континентальный акцент, хотя Эллиот не смог определить, какой именно. — Вы можете идти.

Мисс Стоун подошла к нему и протянула руку, держа ее, однако, слишком высоко для рукопожатия. Она ухватила и приподняла его подбородок. Это было так неожиданно, что Эллиот чуть не охнул. Потом ее тонкие пальцы скользнули по скуле, и она неторопливо обследовала так и этак все его лицо. Пальцы у нее были теплые, удивительно сильные и двигались очень уверенно.

— Превосходные кости, — пробормотала она сама для себя, вглядываясь в лицо гостя с нескрываемым восхищением. — Вы просто поразительны, мистер… — Она взглянула на стол, пытаясь отыскать что-то важное. — Извините, я уверена, что именно сюда положила записку Питера Уэйдена. Вы хотели… — говорила не останавливаясь мисс Стоун, продолжая поиски, но, поняв, что они напрасны, повернулась к нему. — Прошу прощения, сэр, но я не понимаю, куда положила записку. Может быть, вы напомните мне свое имя и объясните сами, что бы вам хотелось иметь.

— Мое имя?

На лице мисс Стоун застыло ожидание, и Эллиот понял, что она действительно ждала кого-то из Лондона. Кого-то, кто не приехал. И никакого волшебства здесь не было, он оказался здесь случайно. И если сейчас назовет этой прекрасной женщине свое имя, она, возможно, узнает его и немедленно выставит вон из дома на холод и дождь, откуда он только что появился. У него не было выбора. Каким бы мерзавцем он ни слыл, Эллиот гордился тем, что он человек чести. Поэтому, заранее смирившись со своей участью, он неохотно произнес:

— Меня зовут Эллиот Роберт…

В этот момент в холле раздался звон стекла, оборвавший мелодию, исполняемую на фортепьяно, и веселье, царившее в гостиной. Наступила гробовая тишина.

— Силы небесные! — Мисс Стоун прижала руку к виску. — Извините, мистер Робертс. Кажется, мы лишились еще одной вазы. Или зеркала. Я просила мальчиков не выделывать курбеты и не играть в мяч в холле, но слишком уж велико искушение. Тем более в такую ужасную дождливую погоду… — сказала мисс Стоун и направилась к двери.

Мистер Робертс? Мистер Робертс. Как просто. Вполне хорошее имя.

К тому же сам он не говорил, что он мистер Робертс. Девушка назвала его так по собственной инициативе, неправильно поняв сказанное. И оставаться в этом доме он не собирался, ну, разве что на несколько минут. Немного устыдившись своих мыслей, Эллиот уставился на носки своих сапог и вдруг заметил, что его огромная ножища стоит на сложенном листке бумаги. Эллиот медленно наклонился и поднял его. Это была записка, адресованная мисс Стоун. Очевидно, ее доставили не по почте, потому что почтовый адрес не был указан.

Снова испытав чувство стыда — кажется, во второй раз подряд за последние десять лет, — Эллиот развернул листок и взглянул на подпись. Записка была написана не по-английски и не по-французски, а кроме этих двух языков, Эллиот не потрудился изучить ни одного другого. Но подпись он разобрал. Питер Уэйден. В коридоре послышались шаги, и Эллиот, спрятав записку за спину, повернулся к двери.

На пороге появилась встревоженная мисс Стоун.

— Ваза? Или зеркало? — спросил он, стараясь придать голосу сердечность. Это было непросто, потому что Эллиот, вообще говоря, никогда не трудился проявлять подобные качества.

— Хуже, — пробормотала мисс Стоун, на которую явно не произвели впечатления ни его сердечность, ни обаяние, — Оконное стекло!

Эллиот окинул взглядом стройную фигурку Эванджелины, отметив изящный изгиб бедер.

— Какая незадача! — посочувствовал он, беспардонно засовывая записку поглубже в карман.

Мисс Стоун пожала плечами.

— Завтра позову стекольщика. А пока я заставила Майкла и Тео, как виновников происшествия, убрать стекла.

— Майкла и Тео?

Она устало улыбнулась:

— Да, моего озорного младшего брата и, можно сказать, моего кузена — Теодора Уэйдена.

— Уэйдена? — словно попугай, повторил Эллиот.

Мисс Сгоун расположилась на стуле справа от мольберта и жестом пригласила гостя сесть напротив.

— Да. Я совсем забыла, что вы знакомы с Питером Уэйденом. Видите ли, Тео — его племянник.

— И одновременно ваш кузен?

— В некотором роде. — Внимательный взгляд мисс Стоун на секунду задержался на его глазах. Она взяла альбом для этюдов и, перевернув страницу, положила его на мольберт. — А теперь скажите, мистер Роберте, что бы вы хотели.

Эллиот судорожно глотнул воздух.

— Думаю, что-нибудь обычное… Губы Эванджелины дрогнули в улыбке.

— Обычное? Никакой экзотики? Ни символизма? Ни абстракционизма?

«Издевается». Эллиот почувствовал себя ужасно глупым, громоздким и глупым, как тот голенастый шотландский парень, каким он был десять лет назад. Он понурил голову.

— Прошу прощения, мадам. Боюсь, что я в этом не разбираюсь.

Мисс Стоун рассмеялась. У нее был удивительно мелодичный смех, который, как ни странно, вызвал у Эллиота ассоциации с журчанием чистого холодного ручья, стекающего по зеленому склону холма.

— Хорошо, мистер Робертс. Не буду вас терзать. Насколько я поняла, это должен быть подарок для вашей невесты…

— Моей невесты?

— Надеюсь, я поняла правильно? Мистер Уэйден написал мне, что портрет будет подарком по случаю помолвки.

Эллиот постарался избежать ответа на ее вопрос.

— Я хотел бы, чтобы вы написали портрет, руководствуясь своим вкусом, потому что сам я в этом не разбираюсь.