Так и случилось. За год до оккупации Парижа нацисты ворвались в галерею деда на улице Ля Боэти и потребовали выдать произведения искусства. Шарль рассказывал, что ему пришлось отдать триста полотен, зато две тысячи шедевров из семейной коллекции удалось спасти, сначала отправив на юг Франции, а затем тайно перевезя в Лиссабон, Лондон и Нью-Йорк. Вот только одну картину не сумел он уберечь от кровожадного Гельмута Гайслера — ту, что была особенно дорога сердцу его юной, но смертельно больной жены. Дед долго медлил, не желая расставаться с сокровищем, пока не стало слишком поздно. Он так и не оправился от этой потери.

Внезапно Марго понимает, что ей наплевать, проснется ли хозяин. Она с шумом выдвигает ящики и хлопает дверцами шкафчиков. Тот холст непременно должен быть здесь. Сердце стучит в такт грохоту на кухне.

— Кто здесь? Кто здесь? — кричит по-немецки старик из спальни. Марго замирает и представляет себе, как он трижды засовывает ноги в протертые до дыр тапки. Хозяин появляется на кухне с фонариком, испускающим тусклый свет. В линялой ночной рубашке Гайслер напоминает святочного духа: испещренная прожилками вен тонкая кожа, бахрома седых волос, нелепо обрамляющих лысеющую, покрытую старческими пятнами голову. Он видит Марго, набитые полотнами мешки для мусора, открытые шкафчики, где уже нет так любовно разложенных рулонов.

— Нет! Нет! Нет! — Голубые глаза расширяются и сверлят незваную гостью.

— Да! Да! Да! — не выдерживает Марго. Она не испытывает ни капли жалости к этому плешивому наследнику нациста.

— Сокровища моего отца… — начинает старик дрожащим голосом.

— Где «Женщина в огне»? — перебивает мадемуазель де Лоран. Она надвигается на старика, сжав кулаки. Тот отступает к стене, прижимается, расставив в стороны руки, и застывает.

— Не надо, прошу вас, — умоляет Гайслер, испуганно глядя на незваную гостью. Его глаза поблескивают в темноте. — Этой картины здесь нет. Она в другом месте… Я охраняю полотна от воров. Я должен…

— Не ври, гад! — Марго едва сдерживается, чтобы не избить хозяина до полусмерти. — Ты сам и есть вор. Где холст?

— Я не знаю, кто вы, но оставьте меня в покое. Я всего лишь пенсионер, который любит произведения искусства…

— Украденные твоим отцом. — Лицо мадемуазель де Лоран вспыхивает. — Конфискованные из музеев, галерей, у коллекционеров и художников. У моего деда. Твоему отцу преступление сошло с рук. А вот тебе не сойдет. — Она тычет в Гайслера пальцем.

Усохшее тело хозяина съеживается еще больше.

— Мой отец герой! — Голос едва слышен, но кисти рук сжимаются в кулаки. — Он спас картины, которые нацисты просто уничтожили бы. Герой — слышите меня? А не преступник. У меня есть доказательства: документы, подписанные контракты…

— Документы, значит? — фыркает Марго, бросая взгляд на тщедушное тельце. На старикашку достаточно дунуть — и он упадет. — Подписанные контракты? С помощью угроз, разумеется. Твои доказательства сфабрикованы.

— Ложь, наглая ложь, — всхлипывает Гайслер. — Моя бабушка была наполовину еврейкой.

Мадемуазель де Лоран хохочет.

— Как же, как же, бабушка еврейских кровей… Слышали мы про это. Гельмут придумал эту сказочку для союзников, чтобы заполучить украденные им же картины. И эти придурки ему поверили. — Она с отвращением качает головой. — Сколько здесь полотен?

Гайслер молчит, прижав руки ко рту — словно ребенок, который боится нечаянно разболтать секрет. Тон Марго смягчается, голос становится сладким — проверенная уловка, когда нужно манипулировать людьми:

— И правда, Карл. Ты славно потрудился, оберегая собранные отцом сокровища от нехороших людей. Так сколько у тебя картин?

Старик выпрямляется, безумные глаза блестят от гордости.

— Пятьсот двадцать семь холстов и двадцать три рисунка.

Внезапно мадемуазель де Лоран перехватывает брошенный им на духовку взгляд и замечает выступившие на лбу капельки пота.

— Что там? — вопрошает она, направляясь к плите. — Она там, да?

— Нет-нет! Уходите. Не трогайте меня и мои картины.

Не сводя глаз с Гайслера, Марго открывает духовку, заглядывает в нее и ахает. Еще холсты, не меньше сотни. Правда, не свернутые в рулоны, а сложенные стопкой, будто старик собрался готовить из них лазанью. Сверху полотно Матисса. Вот придурок, хранит такие шедевры в духовке. Мадемуазель де Лоран читала об этой картине — за нее с легкостью можно выручить больше тридцати миллионов долларов. Что ж, неплохая находка. Далее следует работа маслом немецкого экспрессиониста Макса Бекмана, под ней оказывается сложенный вдвое холст с творением Пикассо… Марго выпрямляется, ее глаза мечут молнии. Гайслер словно прилип к стене.

— Ты сложил шедевр Пикассо пополам? Ты из него бутерброд собирался делать, идиот? — орет мадемуазель де Лоран.

— Нет-нет, вы не понимаете… Я не виноват. Я охранял произведения искусства, — причитает старик. Словно ребенок, утверждающий, что не ел печенья, хотя у него все губы в крошках.

— Не виноват? Значит, ты просто выполнял чьи-то приказы?

— Да, верно. — Гайслер даже перестает трястись.

— Где картина?

Марго понимает, что времени у нее в обрез. Она снова подходит к окну и выглядывает на улицу — «фольксваген» по-прежнему нарезает круги. Нужно убираться отсюда — с полотном или без него. Мадемуазель де Лоран нависает над старикашкой и достает из сумки пистолет.

— Где «Женщина в огне»?

— Не надо! — умоляет Гайслер, сложив на груди руки. — Картина у моей сестры.

— Да ладно! Она умерла три года назад.

— Нет, Беатриса работает в саду! В Зальцбурге! Шедевр у нее! — в панике выкрикивает старик. — Прошу… Мне нужно принять таблетки.

— Похоже на то. — Усилием воли Марго смягчает тон. Пора заканчивать этот цирк. Холст явно не здесь. — Лекарство в ванной?

— Да, только ничего не трогайте. Я разложил пилюли по порядку. У каждой свое место.

Все куда легче, чем она себе представляла.

— Я ничего не напутаю, Карл, обещаю. Сейчас принесу тебе таблетки и стакан воды, но только если ты ответишь на один вопрос — второго шанса не будет… Где та прекрасная картина?

— Мне нужны две штуки… Первая и третья. Не перепутайте. Клянусь, — снова начинает ныть старикашка, — у меня нет того, что вам нужно. В последний раз я видел холст в Зальцбурге. Мама…

«Умерла десять лет назад», — вспоминает Марго. У чувака явно беда с головой. Она снова смотрит на часы — из квартиры нужно было выйти пятнадцать минут назад. Мадемуазель де Лоран не боится, что Гайслер начнет кричать или сбежит. Ему некуда пойти. Жизнь несчастного оборвалась в ноябре 1972 года, когда его отец погиб в автокатастрофе, оставив сына сторожить позорными методами собранную коллекцию. У старикашки нет друзей и знакомых, он не общается с соседями, никто не будет его искать или оплакивать. Разобраться с Гайслером проще простого.

Марго идет в ванную и достает из сумки две таблетки с цианистым калием — по виду их не отличить от пилюль от давления, которые принимает хозяин. Надо накинуть хакеру еще десятку, он добыл немало ценных сведений. Она набирает стакан воды из-под крана и возвращается в кухню. Гайслер стоит у плиты, наклонившись — словно молится. Мадемуазель де Лоран дает ему таблетки, старик еще и благодарит.

— Давай поступим так: ты отправляешься спать, а я сложу все картины на место, — предлагает Марго.

— Вкус какой-то другой, — Гайслер облизывает губы. — Как у горького миндаля из садов Зальцбурга.

— Точно, — поддакивает мадемуазель де Лоран и провожает старика в спальню, не обращая внимания на его бормотание. Хозяин, не вполне понимая, что происходит, покорно следует за ней. Марго ждет, пока Гайслер повторит обряд с тапками и ляжет в кровать. Она укрывает его и подтыкает одеяло.

— Спокойной ночи, дорогой, — шепчет мадемуазель де Лоран, закрывая дверь и слыша, как старик начинает задыхаться.

Она абсолютно спокойна. Бросает последний взгляд в сторону спальни, спешит на кухню за сумками с полотнами и вдруг замирает. Дед не раз говорил, что картина больше него в высоту. Ни в шкафчик, ни в духовку она не поместится. В этой квартире есть только одно место… Марго оборачивается и бежит в спальню, сердце бешено бьется. Она сталкивает Гайслера с кровати, не обращая внимания на глухой стук, с которым тело ударяется о пол, и поднимает матрас. В точку! Под сетью пружин полыхает оранжевое пламя, словно женщину засадили за решетку.

— Я нашла тебя, — едва слышно шепчет Марго, не в силах сдвинуться с места. «Женщина в огне». Не в каком-то доме с садом в Зальцбурге, а здесь, в плену у ненормального. Любимая картина деда. Если бы он только мог ее увидеть! Выдержка изменяет мадемуазель де Лоран. Ее глаза, в жизни не пролившие ни одной слезинки, предательски поблескивают, когда она осторожно извлекает полотно из-под матраса.

Не обращая внимания на валяющийся в ногах труп, Марго достает из-за пояса джинсов мобильник и набирает сообщение хакеру:

Прикрой меня.

Затем скручивает холст в рулон и засовывает его под мышку, хватает набитые картинами мусорные пакеты и сумку с пистолетом и, ликуя, тихо выскальзывает из квартиры.