Ее ледяной голос с безупречным аристократическим акцентом был полон отвращения. Пока она пересекала гостиную, Девон настороженно наблюдал за ней. Слишком худая, на его вкус, этакая доска в траурном платье, но что-то в ее движениях притягивало взгляд: казалось, под этой сдержанностью скрывается взрывная сила.

— Примите мои соболезнования по поводу вашей потери, — произнес наконец Девон.

— А вы — мои поздравления в связи с приобретением.

Девон нахмурился.

— Уверяю вас, я никогда не стремился к титулу вашего мужа.

— Это правда, — подтвердил Уэстон. — Он возмущался по этому поводу всю дорогу от Лондона.

Девон бросил на брата укоризненный взгляд.

— Симс, дворецкий, покажет вам дом и прилегающую территорию, когда вам будет угодно, — сказала вдова. — Поскольку, как вы заметили, от меня вам никакого проку, я пойду собирать вещи.

— Леди Тренир! — воскликнул Девон. — Кажется, наше знакомство началось не слишком удачно. Прошу прощения, если оскорбил вас.

— Можете не извиняться, милорд: ничего другого я от вас и не ожидала. — Не дав Девону времени возразить, она продолжила: — Могу ли я спросить, как долго вы намерены оставаться в Эверсби?

— Думаю, пару дней. Возможно, мы могли бы с вами обсудить за обедом…

— Боюсь, мы не сможем обедать вместе: как и я, сестры моего покойного мужа подавлены горем.

— Графиня…

Не проронив больше ни слова и не обращая ни на кого внимания, она вышла из комнаты, даже не удостоив их реверансом.

Девон, прищурившись, посмотрел ей вслед, ошеломленный и раздосадованный: никогда еще женщины не обращались с ним с таким пренебрежением. Он чувствовал, что вот-вот взорвется. Как она может винить его в этой ситуации, когда у него не было выбора?

— Чем я заслужил такое обращение? — спросил он возмущенно.

— Помимо твоих слов, что собираешься вышвырнуть ее отсюда и разнести по камешкам ее дом?

— Но я же извинился!

— А вот это зря: ты лишь подтвердил, что был не прав, и только усилил ее раздражение.

Девон с возмущением подумал, что этой женщине не мешало бы предложить ему помощь, а не сваливать на него всю вину, и решил, что не станет терпеть ее высокомерную враждебность, и не важно, что она вдова.

— Придется с ней поговорить, — заявил он мрачно.

Уэстон закинул ногу на диван, подложил под голову подушку, и буркнул:

— Разбуди, когда все закончится.

Девон решительно вышел из гостиной и направился вслед за вдовой. Он заметил ее в конце коридора. Она уносилась прочь, как пиратский корабль на всех парусах, так что платье и вуаль колыхались.

— Подождите! Я не имел в виду то, что сказал! — крикнул ей вслед Девон.

— Вы сказали именно то, что хотели! — Она остановилась и резко повернулась к нему лицом. — Вы намереваетесь разрушить поместье, ваше фамильное наследие, и все ради своих эгоистических целей.

Девон остановился перед ней, сжав кулаки, и холодно проговорил:

— Послушайте, самое большее, чем мне доводилось управлять, это кухарка, дворецкий и лошадь, а теперь я должен отвечать за крупное поместье с парой сотен арендаторов. Я бы сказал, это заслуживает некоторого уважения, даже сочувствия.

— Бедняжка, как, должно быть, утомительно думать о ком-то еще, кроме себя самого.

Выпустив эту последнюю стрелу, она попыталась уйти, однако не учла, что остановилась возле полукруглой ниши в стене, предназначенной для скульптуры или другого декоративного предмета на подставке, и Девон ее поймал: опершись ладонями на стену по обеим сторонам от ниши, преградил путь к бегству. Он слышал, как она тихо ахнула, и хотя ему было стыдно в этом признаться, испытал удовлетворение оттого, что ему удалось вывести ее из равновесия.

— Дайте мне пройти!

Он не двинулся с места, удерживая ее в плену.

— Сначала скажите, как вас зовут.

— Зачем? Я никогда не позволю вам обращаться ко мне по имени.

Девона разобрала досада, и, всмотревшись в ее закутанную в черное фигуру, он заявил:

— Вам не приходило в голову, что взаимная поддержка дала бы нам обоим больше, чем вражда?

— Милорд, я только что потеряла мужа и свой дом. Что же можете мне предложить вы?

— Возможно, вам следовало это выяснить до того, как делать меня своим врагом?

— Вы были моим врагом задолго до того, как переступили порог этого дома.

Девон поймал себя на мысли, что пытается разглядеть ее лицо сквозь вуаль, и раздраженно спросил:

— Вам обязательно носить на голове эту штуку? У меня такое ощущение, что я разговариваю с абажуром.

— Эту «штуку» как вы изволили выразиться, то есть траурную вуаль, в присутствии гостей носить обязательно.

— Я не гость, а родственник.

— Только через брак.

Разглядывая ее, Девон чувствовал, как злость понемногу отступает: такая она хрупкая, быстрая, как воробышек.

— Полно, не упрямьтесь. Нет нужды носить при мне траурную вуаль, если только не собираетесь рыдать: в этом случае я бы сам попросил вас закрыться ею. Не выношу женских слез.

— Неужели вы так мягкосердечны? — саркастически поинтересовалась вдова.

Девона кольнуло болезненное воспоминание, которое он гнал от себя годами. Он попытался его стряхнуть, но память упорно возвращала ему картину, как он пятилетним мальчишкой сидит под закрытой дверью гардеробной матери и дрожит от страха из-за доносившихся оттуда рыданий. Он не знал, что ее так расстроило, но это наверняка было связано с неудачным романом, коих у нее было немало. Его мать была известной красавицей и зачастую всего за одну ночь могла влюбиться и разлюбить. Отец, измученный ее капризами и переменчивостью, редко бывал дома, к тому же его терзали собственные демоны. Девон хорошо помнил удушающее чувство беспомощности, которое испытывал, когда слышал рыдания матери и не имел возможности до нее дотянуться. В конце концов, он довольствовался тем, что подсовывал под дверь носовые платки, умоляя мать открыть дверь и снова и снова спрашивая, что случилось.

— Дев, ты славный мальчик, — сказала тогда мать, судорожно всхлипывая. — Маленькие мальчики все такие. Но когда вырастаете, вы становитесь жестокими и эгоистичными, разбиваете женские сердца.

— Мамочка, я не буду! — воскликнул он в тревоге. — Обещаю, что никогда не буду разбивать сердца!

Было слышно, как она горько рассмеялась сквозь слезы, словно он сказал несусветную глупость.

— Еще как будешь, зайчик мой, даже если не захочешь.

Подобные сцены повторялись не раз, но отчетливее всего Девон почему-то помнил именно эту. Оказалось, что мать была права: он действительно разбивал сердца, — или, по крайней мере, его часто в этом обвиняли, хотя он всегда с самого начала ясно давал понять, что жениться не собирается. Даже если бы он влюбился по-настоящему, то все равно никогда не дал бы такого обещания. Какой смысл обещать, если любое обещание можно нарушить… Он испытал боль, которую могут причинить даже любящие люди, и не хотел никому причинять сам.

Его внимание вернулось к вдове, и он ответил:

— Нет, дело не в мягкосердечии: по моему мнению, слезы чаще всего манипуляция, но что еще хуже, от них женщина теряет всю свою привлекательность.

— Вы самый отвратительный из всех мужчин, что когда-нибудь попадались мне на пути! — заявила вдова.

Девона позабавило, как она это произнесла: каждое слово вылетало, как стрела из лука.

— И как много было таких мужчин?

— Достаточно, чтобы распознать вам подобных.

— Сомневаюсь, что вы можете что-то разглядеть через эту вашу вуаль. — Он протянул руку и подцепил пальцем край черной газовой ткани. — Не поверю, что вам нравится ее носить.

— Это не имеет значения.

— Вы ее носите, потому что она скрывает лицо, когда плачете? — Это был не столько вопрос, сколько предположение.

— Я никогда не плачу.

Девон опешил: он, что неправильно ее понял?

— Вы хотите сказать, что не плакали даже после трагического происшествия с вашим мужем?

— В том числе.

Каким характером надо обладать, чтобы признаться в таком, даже если это правда? Девон ухватил пальцами край вуали и закинул черный креп на маленькую шляпку, к которой он был пришит.

— Не отстраняйтесь, не надо. Мы с вами будем стоять лицом к лицу и разговаривать, как цивилизованные люди. Боже правый, такого количества ткани хватит на парус для корабля и…

Девон умолк, не договорив, когда увидел наконец ее лицо и обнаружил, что смотрит в глаза цвета янтаря, наружные уголки которых были чуть приподняты и придавали им сходство с кошачьими. На мгновение у него захватило дух, он потерял способность мыслить, а все его органы чувств сосредоточились на восприятии увиденного. Никогда еще он не видел ничего подобного. Она оказалась моложе, чем он ожидал, с невероятно светлой кожей и копной каштановых волос, явно слишком тяжелой для шпилек. Высокие, четко очерченные скулы и узкий подбородок придавали лицу форму изящного треугольника и тоже напоминали о кошке. Губы, яркие, сочные, притягивали взор даже сейчас, будучи плотно сжатыми. Ее нельзя было назвать красавицей в общепринятом смысле слова, но она была настолько уникальна, что вопрос о красоте становился излишним. Траурное платье плотно облегало фигуру от шеи до бедер, а дальше превращалось в немыслимое количество складок, и о том, что скрывалось за всем этим чудом портновского искусства можно только гадать. Даже руки были скрыты черными перчатками, не считая лица, так что кожа видна была только на шее, над высоким воротом платья. Глядя как раз туда, Девон заметил, как она глотнула, и в этом движении было что-то уязвимое. Ямка на шее под подбородком, такое интимное местечко, к которому хотелось прижаться губами, казалась очень нежной. Воображение тут же разыгралось, и вот он уже представил, как, раздевая ее, словно замысловато упакованный подарок, целует ее, пока она не начнет извиваться, вздыхать и стонать. Будь на ее месте любая другая и при иных обстоятельствах, Девон соблазнил бы ее прямо здесь.