— Ага, Гуннар Антонссон. Он любит этот автобус больше жизни.

— Как считаешь, они будут разговаривать со мной?

Анна Снапхане даже рассмеялась:

— Смотря на кого нарвешься. Себастьян — с гарантией. Стеффе — никогда в жизни. Мишель сама плюнула бы тебе в лицо. Она ненавидела «Квельспрессен» после всего того дерьма, которое вы писали о ней, по ее словам, вы ее преследовали. И я почти согласна с ней.

— Ах, подобное она ведь должна уметь терпеть. Она же публичное лицо. Кто двенадцатый?

Анника заметила, что говорила о Мишель в настоящем времени, спохватилась и постаралась взять себя в руки.

— Он уехал, — ответила Анна.

— Как он смог сделать это? Полиция ведь оцепила весь остров.

— Он уехал рано утром, еще до того, как нашли Мишель.

— Вот как? И кто это был?

Анна со свистом втянула воздух ртом.

— Ну, — сказала она, — это же все равно всплывет рано или поздно.

— О чем ты говоришь?

— Это же останется тайной до того момента, как передача выйдет в эфир. Он играл наверху в музыкальном зале главного здания, поэтому другие гости так и не увидели его. Джон Эссекс.

У Анники чуть не перехватило дыхание от удивления.

— Да ладно тебе. Это правда?

— Ага, а какая девчонка у него, мы прямо слюни пускали все вместе.

— Ты серьезно? Как вам удалось заполучить его в Икстахольм?

— Благодаря Карин, конечно, ее бывший муж — продюсер их группы. Ему отводилась роль главной звезды программы.

Анника даже встала, в такой восторг пришла.

— Это просто невероятно, — сказала она. — Джон Эссекс был в Икстахольме, когда Мишель убили, и сбежал еще до того, как ее нашли.

— Вся группа уехала еще в девять вечера, но Джон остался и пил с нами. Я видела его перед часом ночи, но не знаю, когда он отчалил. Возможно, задолго до того, как она умерла.

— Известно, когда Мишель застрелили?

— Я видела ее около половины третьего ночи. И никакого выстрела не слышала, но меня же не было поблизости от аппаратной весь вечер и ночь. Автобус стоял запертый. К тому же гром гремел просто ужасно время от времени.

— То есть, собственно, будут допрашивать одиннадцать человек, а не двенадцать? Двенадцатый негритенок сбежал?

— Выходит так.

— Что это было за оружие?

Анна заколебалась снова.

— Неонацистки, — сказала она наконец. — Дурацкий револьвер, украшенный орнаментом и ужасно большой, она бегала с ним и хвасталась весь вечер. Ты обещаешь позвонить Мехмеду?

— Да, никаких проблем, я не думаю, что вы задержитесь здесь надолго.

— Вашего брата много понаехало?

— Гораздо меньше, чем можно было ожидать. Они перегородили весь мыс, только немногим вроде меня удалось пробраться внутрь. Как только у полиции еще появятся люди, они попросят пойти прочь и нас тоже.

Они замолчали, слушая шум помех на линии. Анника наблюдала, как дождь время от времени набрасывался на стены теплицы, ей вспомнились прежние Яновы дни, она и Анна Снапхене в пентхаусе Анны в Старом городе. Дождь и тогда лил как из ведра, они смотрели видео.

— Кто мог подумать, что мы будем снова праздновать Янов день вместе, ты и я, — сказала она.

Анна Снапхане не смогла удержаться от смеха, но он был практически сквозь слезы, и она быстро замолчала.

— Кстати, — продолжила Анника, — я сейчас встретила Пию Лаккинен из своей прошлой газеты, и знаешь, что она сказала? По ее словам, весь Катринехольм говорит о том, что Томас бросил меня и детей.

— Ага, — ответила Анна. — И что?

— До чего же люди злы, ты так не считаешь?

— Нет, с чего вдруг?

Они помолчали снова, отношение к семье было одной из двух тем, где их мнения расходились. Вторая касалась тележурналистики.

— Послушай, — сказала Анника, — ты знаешь, кто застрелил ее?

Анна Снапхане шумно вздохнула в трубке несколько раз — опять этот кошмар.

— Я слышала, как двое ужасно ругались наверху в Конюшне перед самой полуночью, — сообщила она.

— И кто же?

— Мариана и Мишель, — прошептала Анна.

— Черт, как неприятно, — сказала Анника.

— Я знаю, — согласилась Анна Снапхане. — Ой, кто-то идет. Мне надо кончать разговор.

Она отключилась. Анника подумала несколько секунд, прежде чем позвонить в редакцию.

Андерс Шюман поднял глаза от стола, когда Спикен отодвинул стеклянную дверь его кабинета.

— Наш скрипач так и не дал знать о себе?

Шюман вздохнул:

— Ни звука. Нам придется отправить кого-то из репортеров на его поиски. Как у нас дела?

Спикен поднял правую руку и провел ею по воздуху, как бы читая воображаемые заголовки:

— Подозреваемые: целый список. Ниже: «Двенадцать знаменитостей не лучшим образом провели время в «Летнем дворце». — Он опустил руку. — Один из них, кстати, Джон Эссекс.

Шеф редакции присвистнул и поднялся.

— Элвис Пресли нашего времени, — сказал он. — От этого вся история приобретает международный характер. — Он прошел мимо Спикена и вышел в помещение редакции. — Они все задержаны?

— Нет еще, — ответил Спикен с рукой в кармане брюк.

— Тогда нам стоит поостеречься называть их подозреваемыми. Пелле! Нам надо собраться ненадолго в редакции.

Художественный редактор, который держал телефон в одной руке, поднял большой палец на другой. Спикен поспешил вслед за Шюманом, одолеваемый противоречивыми чувствами. Порой, как сейчас, его задевала манера поведения Шюмана, но он с уважением относился к нему как к профессионалу.

— Янссон уже здесь?

— Он просто…

Андерс Шюман жестом оборвал Спикена на полуслове: — Что мы имеем?

Он сел на пустой стул шефа международной редакции, стоявший примерно по центру у стола выпускающего редактора. Спикен опустился на собственное место и пригубил содержимое своей почти пустой чашки с кофе.

— У нас, значит, есть двенадцать человек, находившихся во дворце ночью. Насколько Бенгтзон поняла, все по-прежнему остаются там, за исключением Джона Эссекса. Он уехал еще до того, как нашли Мишель.

Андерс Шюман сделал у себя пометку и приподнял брови. — Замечательно, — сказал он. — Я не видел ничего подобного в сообщениях Информационного агентства. Это официальные данные?

Янссон, ночной редактор, подошел торопливо, пролил немного кофе и улыбнулся.

— Нет, черт побери, — сказал он. — Они от Анники Бенгтзон. Возможно, мы единственные имеем их.

Андерс Шюман посмотрел на кофе, стекающий в корзину для бумаг.

— Как она добыла список?

— С помощью автомобилей на гостевой парковке. И у нее есть какой-то источник, который она не хочет раскрывать.

Пелле Оскарссон по прозвищу Фотограф и Спикен закатили глаза к потолку.

— Джон Эссекс, — продолжил Шюман, — что он там делал? Он ведь слишком велик даже для арены Глобен. Это особая статья, попроси проверить все тщательно.

Спикен сделал пометку.

— Что мы будем делать со списком? — поинтересовался Янссон. — Как назовем всю компанию?

Андерс Шюман постучал ручкой по блокноту:

— Не подозреваемыми в любом случае. Друзьями, пожалуй, или свидетелями. Нам надо прочитать текст и посмотреть, на чем остановимся.

— Друзьями, ставшими свидетелями, — предложил Пелле Оскарссон.

— Нам надо отслеживать работу полиции, — сказал Шюман.

— И у нас есть сам дворец, — заметил Спикен, — Икстахольм. Восхитительное местечко явно, всего в ста километрах от Стокгольма, но все равно абсолютно изолированное.

Руководитель редакции кивнул.

— Все так, — подтвердил он. — Наше правительство обычно использует его для секретных переговоров. Насколько мне известно, колумбийское руководство встречалось там с повстанцами из ФАРК где-то год назад.

— Говорят, Арафат и израильтяне приезжали туда, — заметил Янссон.

Спикен кивнул одобрительно.

— Годится для отдельного сюжета помимо этих двенадцати, — сказал он. — Кто займется дворцом?

— Анника Бенгтзон как-то упоминала его при мне, — сказал Шюман, — поэтому нормально, если она и напишет. А как с нашим человеком, который сейчас находится там? Веннергреном? Кто-нибудь разговаривал с ним?

Спикен обеспокоенно заерзал на стуле:

— Нет еще, он же не может позвонить сейчас, допрос и все такое…

— Правда ли, что Барбара тоже там?

Вопрос подействовал как удар хлыста, Спикен резко замолчал.

— Ну, — сказал Янссон, — Барбара действует, исключительно руководствуясь собственными желаниями. Я разговаривал с ней перед ее отъездом туда, и она заявила, что не собирается ни у кого спрашивать, о чем ей писать в своих фельетонах, пока у нее есть разрешение ответственного издателя.

— И благословение семейства владельцев, — добавил Пелле Фотограф.

— Она же одна из них, — заметил Янссон.

— Что будем делать с Мишель? — спросил Шюман.

За столом выпускающего редактора воцарилась тишина. Пелле Фотограф листал какие-то бумаги. Янссон пил кофе, сосредоточив все внимание на этом занятии. Шюман заметил сомнения Спикена, прежде чем тот наконец взял слово:

— С журналистской точки зрения было бы правильным представить ее без прикрас. Спившаяся проститутка-мать, погибший в автокатастрофе отец, мужики повсюду, противоречивая и богатая, широко обсуждаемая и ненавидимая…

Андерс Шюман поднял правую руку, Спикен замолчал. — Прежде всего, — сказал шеф редакции, — наша газета уже заплатила пятьдесят тысяч крон в качестве возмещения ущерба за публикацию данных о ее матушке, проститутке и наркоманке. Кроме того, нам письменно запрещено когда-либо писать о ней снова. Поэтому данные материалы не вытащишь так просто из нашего архива. Если же говорить об остальных прилагательных, которые ты использовал, Спикен, вряд ли мы вправе утверждать, что именно так общество думало о ней. Это, по большому счету, мнение только нашей газеты.