ЛизаСи

Цветочная сеть

Посвящается моему мужу, с любовью

ГЛАВА 1

10 января, парк Бэйхай

Ван Юнь крепко держал внучку за руку, спрятанную в варежку, пока они медленно и ритмично скользили по замерзшей поверхности озера Бэйхай вдоль гладких стен Запретного города [Дворцовый комплекс в центре Пекина, один из самых крупных и величественных архитектурных ансамблей в мире. — Здесь и далее примеч. пер.]. На противоположном берегу Ван Юнь заметил конькобежцев из пекинской юношеской команды, которые проводили интервальную тренировку, а чуть дальше, за пеленой угольного дыма и тяжелыми серыми облаками, виднелись павильон Пяти Драконов и зал Небесных Владык. На пешеходных дорожках, окружающих озеро, пожилые дворники сметали бамбуковыми вениками вчерашнюю снежную крупу. Ван Юнь обратил внимание, насколько крепок лед под лезвиями старых коньков и как при каждом выдохе изо рта валит пар. Должно быть, сегодня минус пятнадцать градусов, подумал он. Довольно тепло для этого времени года.

Ван предпочитал оставаться на этой стороне озера, прямо у главного входа в парк, где старинный Круглый город изгибался вокруг остатков крепости, защищавшей некогда резиденцию Хубилая. Совсем близко к берегу раскинулся Нефритовый остров, на который можно было попасть по пешеходному мосту. Летом Ван Юнь любил прогуливаться по тропинкам, останавливаясь по пути в крытых павильонах. Если было не слишком жарко или влажно, он не упускал случая подняться на вершину холма к Белой дагобе [Коническое сооружение над реликвиями буддийских святых.] в тибетском стиле, построенной в честь первого визита далай-ламы в 1651 году.

Ван Юнь с внучкой держались поближе к громкоговорителям. Старомодная танцевальная музыка плыла над замерзшим озером. Тут и там вальсировали парочки, раздавался смех. Некоторые даже держались за руки, и Ван Юнь подумал: «Эх, жизнь меняется! Когда я был молод, никто не держался за руки на людях». И он задался вопросом, что подумали бы родители этих ребят, если бы увидели выкрутасы своих отпрысков на глазах у честных горожан. Рядом проводили время целые семьи — мамы, папы, бабушки, дедушки, тетушки, дядюшки и множество ребятишек; они смеялись и подтрунивали друг над дружкой. Люди выглядели весьма живописно в традиционных синих стеганых куртках или ярких пальто западного кроя, в цветных варежках и шарфах. Малышей, которые еще нетвердо держались на ногах, сажали на деревянные стульчики с полозьями, и бабушки с дедушками, улыбаясь, толкали перед собой эти импровизированные санки.

Среди фигуристов было много знакомых лиц, но сегодня, как обычно, нашлись и те, кто встал на коньки впервые. Деда с внучкой едва не сбили с ног два солдата в форме. Ван Юнь не стал их ругать. Он понимал, что это простые деревенские парни, возможно крестьяне из Южного Китая. Они, вероятно, никогда в жизни не видели снега и льда.

Ван Юнь и Мэймэй этой зимой проводили много времени вместе. Ему нравилась компания внучки. Мэймэй любила тишину и часто уходила глубоко в собственные мысли, как и дедушка. Сейчас он чувствовал, как маленькие пальчики шевелятся внутри варежки. Малышка хотела кататься самостоятельно, но Ван Юнь не ослаблял хватку.

— Спой мне, Мэймэй! — попросил он. — Ту песенку про лед.

Внучка посмотрела на него снизу вверх, и Ван Юню пришлось поправить ей шарф, чтобы увидеть раскрасневшиеся от мороза щечки. Девочка улыбнулась, а потом начала петь старые куплеты об опасностях зимы. Ван Юнь помнил их с детства, как и любой, кто воспитывался на Северо-Китайской равнине.

— Раз и два — ручки прячь! — пела Мэймэй, и голосок звенел в морозном воздухе. — Три-четыре — по льду вскачь! Пять и шесть — треснул лед! Семь и восемь — выбирайся вброд!

Ван Юнь присоединился в самом конце:

— Девять — скоро пахота опять! — Когда последние звуки песни растаяли надо льдом, Ван Юнь спросил: — А мы сейчас на каком этапе, Мэймэй?

— На втором! Ведь лед крепкий, и можно кататься!

— Правильно, а что случится на «пять-шесть»?

— Дедушка! — с негодованием воскликнула девочка. — Обещаю тогда не кататься. Я же тебе всегда говорила!

— Я просто хочу, чтобы ты была аккуратна. Уверена, что готова кататься самостоятельно?

Застенчивая улыбка скользнула по личику девочки, и Ван Юнь заметил, как малышка глубоко вздохнула в предвкушении. Он остановился и отпустил ее руку. Худенькие ножки дрожали, но Мэймэй поехала сама, и с каждым движением уверенности у нее прибавлялось.

— Не приближайся к центру озера! — крикнул Ван Юнь, хоть и понимал, что лед в январе очень крепкий и безопасный.

Тем не менее внучка замедлила скольжение, а потом направилась в сторону пустого участка рядом с берегом. Ван Юнь поехал следом. Он обратил внимание, как мало здесь борозд от коньков. Забавно, до чего люди любят сбиваться в кучи: вдалеке — команда конькобежцев, у главных ворот — семейные сборища, а между ними — никого.

Уже на подходе к берегу Мэймэй потеряла равновесие. Пару секунд она размахивала руками, пытаясь выровняться, а потом все-таки шлепнулась. Ван Юнь замешкался. Заплачет внучка или нет?

Девочка села, уставилась на лед перед собой, а потом так пронзительно завизжала, что ее голос заглушил звуки романтического вальса, болтовню влюбленных и веселые шутки компаний родственников. Когда Ван Юнь подъехал к внучке, ему тоже захотелось заорать в голос: напротив девочки, застряв в ледяной ловушке, лежал человек. И он смотрел прямо на деда с внучкой широко раскрытыми невидящими глазами. Бледный дух. заморский дьявол [Традиционное в китайском языке словосочетание для обозначения иностранцев.]. Иностранец.

Через два часа на место происшествия приехала Лю Хулань. После обнаружения трупа атмосфера на озере изменилась самым кардинальным образом. Всех, кто был на катке, задержали в качестве свидетелей и допрашивали в одном из павильонов на берегу. Полиция оцепила по периметру место преступления. Хулань видела, что за ограждением коллеги в штатском ищут улики, а еще несколько человек поодаль разговаривают со стариком и маленькой девочкой. В центре круга эксперт склонился над темной фигурой, лежащей рядом с горой ледяной стружки. Лю Хулань вздохнула, натянула шарф, подняла до самых ушей воротник бледно-лилового пухового пальто и двинулась по замерзшему озеру.

Казалось, она не замечает, какое впечатление произвело на мужчин ее появление. Если бы им хватило смелости сказать, чем привлекает их Хулань, они могли бы заявить, что она слишком красива для такой работы, да и одета не так, как другие их знакомые женщины, а еще она тщеславна и всегда держится обособленно от коллектива. Потом мужчины довольно быстро перешли бы с опасной территории сексуальности в хорошо им знакомое и доступное царство политической критики.

Нападать на внешний вид Хулань было довольно просто: она, казалось, вообще не интересуется западными модными новинками, которые в последние годы появились в Пекине, предпочитая носить одежду, сшитую еще до революции: длинные юбки, подогнанные под ее изящные формы, кремовые вышитые шелковые блузки с традиционным вырезом и запахом на груди. Зимой она надевала еще и кашемировые свитера, что вяжут в деревнях, расположенных вдоль монгольской границы, — белоснежные или спокойных оттенков кораллового или аквамаринового. Эти цвета подчеркивали цвет лица Хулань, и в памяти всплывали старинные описания китаянок: кожа прозрачная, как тончайший фарфор, нежная, как лепесток розы, мягкая, как персик, который считается в Китае символом удачи.

Лю Хулань посмеялась бы над любым подобным сравнением. Она отвергала собственную красоту: никогда не красилась, не завивала черные волосы, а носила простую стрижку средней длины, чуть ниже плеч. Волосы всегда прикрывали уши мягкими шелковистыми волнами, а несколько коротких прядок торчали, будто наэлектризованные. Многие мужчины мечтали их пригладить, но никто из коллег не рискнул бы прикоснуться, пусть даже случайно, к инспектору Лю.

Добравшись до оцепления, она предъявила удостоверение, выданное Министерством общественной безопасности, и ее сразу пропустили. Приближаясь к телу, Лю Хулань морально готовилась к тому, что сейчас увидит. Она служила в министерстве уже одиннадцать лет, но до сих пор не могла спокойно смотреть на покойников, особенно на тех, кто умер насильственной смертью.

Патологоанатом Фан оторвался от тела и широко улыбнулся ей:

— Еще один красавчик для вас, инспектор!

Жертву, белого молодого парня, переложили на чистую простыню. Рабочие, которым поручили ужасную задачу вырубить тело из озера, тщательно выполнили свою работу. Труп все еще покрывала тонкая ледяная корка. Он лежал прямо, только одна рука была неловко вывернута. Ногти стали темно-фиолетовыми, глаза и рот были широко открыты. Через ледяной саван пробивалась белизна, но во рту, где зубы жертвы напоминали страшные черные жемчужины, а также вокруг ноздрей лед окрасился в розовый цвет. Кроме этого, Хулань не видела никаких внешних признаков увечий.

— Вы его еще не переворачивали?

— Вы что, считаете меня зеленым новичком? — огрызнулся Фан. — Разумеется, переворачивал. Я пока ничего не вижу, но это не значит, что ничего не найду, когда отвезу его в лабораторию. Я не могу снять с тела весь лед, не повредив кожу. Так что придется просто подождать. Дадим ему оттаять, и тогда я что-нибудь узнаю.