Лиза Смедман

Жертва Вдовы

ПРЕЛЮДИЯ

Два божества смотрели друг на друга через зияющую бездну: преграду, врата между двумя владениями. Ллос и Эйлистри, мать и дочь. Богиня тьмы и жестокости, богиня добра и света.

Эйлистри стояла среди леса, залитого сиянием луны. Ветви, украшенные голубовато-белыми лунными камнями с яблоко величиной, сплетались над ее головой наподобие арки. Богиня была обнажена, ее серебристо-белые волосы до пят струились по бархатистой черной коже, будто жидкий лунный свет. Два одинаковых меча парили в воздухе, по одному у каждого ее бедра. Их серебряные клинки тихонько дрожали, и звон их, подобно женским голосам, сливался в песнь без слов. Лицо Эйлистри было благородно и красиво. Немногие жрицы, которым довелось видеть его, могли лишь, задыхаясь от слез, твердить, что оно неописуемо прекрасно. Лучше всего эти смертные женщины помнили ее глаза: в них перемешивались все те бесконечно меняющиеся оттенки голубизны, что неуловимо мерцают внутри лунного камня.

Ллос, Паучья Королева, восседала на черном стальном троне, сиденье которого, разбухшее, будто набитое яйцами чрево, покоилось на восьми членистых ножках. В вышине над нею клубящееся черно-багровое пространство заполняли вопли терзаемых душ. Ллос была в своем обличье дроу — одном из восьми, в которые воплотилась богиня, завершив свое Молчание. Ее эбеновую кожу нить за нитью оплетала паутина, укутывала ее плечи, вплеталась в волосы костяного цвета. Когда она говорила, крохотные красные пауки сыпались у нее изо рта и свисали с нижней губы на тонюсеньких, будто волосок, паутинках, раскачиваясь на зловонном ветерке. В глазах ее полыхали красные огни — отражение пламени Дна Дьявольской Паутины, но это были единственные цветные пятна на всем ее теле. Казалось, тьма окутывает ее, словно плащ.

Между двумя богинями, посреди врат, расположилась доска сава. Сделанная в виде паутины, вырезанная из куска живого дерева, которое одновременно являлось частью Всемирного Древа и было отдельным от него, доска парила в воздухе на уровне пояса, поддерживаемая собственной магией. Партия, что разыгрывалась на ней, продолжалась с тех самых пор, как смертные явились на свет. Круглую доску усеивали сотни тысяч фигур, в подавляющем большинстве это были Рабы. Лишь несколько тысяч являлись более значимыми фигурами: Жрицы, Маги и Воители.

В этой игре не придерживались обычного разделения фигур на черные и белые. Все фигурки Ллос были черны, как эбеновая кожа дроу, и у Эйлистри почти все — тоже, но богини узнавали свои на ощупь. В каждой фигурке была заключена душа смертного.

Ллос пропустила несколько ходов, оставаясь недвижимой, — результат добровольного Молчания. За то время Эйлистри добилась колоссального успеха. Впервые за много-много лет она не сомневалась в победе, поэтому, когда Ллос пошевелилась и предложила ввести по дополнительной фигуре с каждой стороны, самолюбие Эйлистри было задето.

— Что еще за фигуры? — с опаской поинтересовалась она. Ее мать, помимо всего прочего, славилась еще и коварством.

— Матери.

Эйлистри резко втянула воздух.

— Мы сами вступим в игру?

— Сражение до смерти, — кивнула Ллос. — Победитель получает все, и Эо — свидетель в нашем пари. — Она насмешливо улыбнулась дочери. — Согласна на такие условия?

Эйлистри колебалась. Она уставилась на доску, и на лице ее отразились жалость, глубокая печаль и надежда. Так можно будет покончить со всем этим, подумалось ей. Раз и навсегда.

— Я согласна.

Ллос улыбнулась:

— Тогда начнем. — Под руками у нее возникла тьма и приняла ужасные очертания, порождая непроглядно черного паука — очередную из ее восьми ипостасей. Богиня посадила его на доску, в центр своего Дома.

Эйлистри сотворила из лунного света сияющее подобие самое себя и поставила в середину собственного Дома. Сделав это, она подняла взгляд, и то, что она увидела, напугало ее. Ллос была уже не одна. Знакомая фигура скорчилась справа от ее трона: огромный паук с головой мужчины-дроу — Воитель Ллос, полубог Селветарм. Он отложил в сторону меч и дубинку, сплел свое подобие и поставил его на доску рядом с фигуркой Матери Ллос.

— Нечестно! — вскричала Эйлистри.

— Струсила? — поддразнила Ллос. — Хочешь сдаться? — Она подалась вперед, словно собираясь смахнуть фигурки с доски.

— Ни за что, — бросила Эйлистри. — Мне следовало ожидать этого от тебя. Играй.

Ллос привстала с трона. Она взглянула на доску и небрежно передвинула фигурку. Раб, прячущий лицо пол капюшоном пивафви, с кинжалом за спиной. Нити паутины из руки Ллос прилипли к фигурке, потом оборвались, когда богиня поставила ее на доску, осторожно прижав к камню.

Ллос лениво уселась обратно на трон.

— Твой ход, — промолвила она.

Эйлистри заметила слабое движение позади Ллос. В тени трона таилась некая фигура. Мужчина-дроу изумительной красоты, нижняя часть лица спрятана под мягкой черной маской: брат Эйлистри, Вараун. Может, и он тоже подбросил на доску фигуру — и если да, то с чьей стороны? Он был врагом как Эйлистри, так и Ллос.

Пожалуй, он просто пытается отвлечь ее.

Не обращая на него внимания, Эйлистри изучала доску сава. Теперь она понимала, почему ее братец, возможно, хотел отвлечь ее внимание от игры. Ллос сделала глупейший ход, в результате которого ее фигура Раба оказалась совершенно беззащитной. Ее легко мог побить один из Магов Эйлистри — фигура, лишь недавно вступившая в игру. Богиня взяла Мага с доски, взвешивая на ладони его силу и волю, затем опустила на доску, сдвинув в сторону фигуру Ллос.

— Маг бьет Раба, — объявила Эйлистри.

Гибкими пальцами она сняла фигурку Ллос с доски. Глаза ее расширились, когда она оценила ее и поняла, что это было. Не Раб, вовсе нет.

Ллос подалась вперед, сверкая глазами.

— Что? — Пальцы ее стиснули суставчатые ножки трона. — Я походила не туда…

Она метнула взгляд за спинку трона, но Варауна там уже не было.

Эйлистри спрятала усмешку, а Ллос склонилась над доской, хмурясь и морща лоб. Потом морщины разом разгладились. Паучья Королева рассмеялась, брызжа с губ новыми полчищами пауков.

— Скверная работа, дочь, — сказала она. — Твой необдуманный ответный ход открыл дорогу к самому сердцу твоего Дома.

Ллос потянулась и взяла фигурку Воителя, поставленную на доску Селветармом. Она передвинула ее вдоль линии, ведущей к Матери Эйлистри. Селветарм пристально наблюдал за игрой, не забывая об оружии, которое он прижимал к своему паучьему туловищу.

— Ты проиграла, — злорадствовала Ллос. — Твоей жизни конец, и дроу мои. — Торжествующе сверкая глазами, она поставила фигурку на доску. — Воитель бьет…

— Подожди! — вскрикнула Эйлистри.

Она схватила две игральные кости, лежавшие на краю доски сава: два правильных восьмигранника из чернейшего обсидиана, в каждом из которых была заперта частичка лунного сияния: искорка света Эйлистри в черном сердце Ллос. На каждую из граней были нанесены разные цифры, и лишь на одной — изображение крохотного круглого паука с растопыренными ногами.

Игральные кости загремели в кулаке Эйлистри, словно настоящие кости, стучащие друг о друга на ураганном ветру.

— Один бросок за игру, — напомнила она. — Я требую его теперь.

Ллос помедлила. Фигурка Воителя в виде драука почти скрылась под паутиной, которую выделяли ее пальцы. Тень беспокойства промелькнула в ее красных глазах и исчезла.

— Невозможный бросок, — ухмыльнулась она. — Покуда существует Абисс, шансов выкинуть двойных пауков нет. Скорее Кореллон простит нашу измену и позовет нас обратно в Арвандор, чем ты сумеешь сделать это.

Голубые глаза Эйлистри полыхнули гневом.

— Нашу измену?! — яростно воскликнула она. — Это твоя темная магия изменила полет моей стрелы.

Ллос приподняла бровь:

— Но ты без возражений приняла изгнание. Почему?

— Я знала, что среди дроу, несмотря на твое разлагающее влияние, найдутся те, кого можно вовлечь в мой танец.

Ллос вновь опустилась на трон, по-прежнему держа фигурку Воителя в руке. Она пренебрежительно отмахнулась, и нити паутины затрепетали.

— Красивые слова, — с безграничным презрением бросила богиня, — но теперь танцу пришел конец. Бросай.

Эйлистри, словно умоляя, сложила перед грудью руки, легонько встряхивая лежащие в них кубики. Она закрыла глаза, простерла руки над доской сава и выбросила кости.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Год Дикой Магии (1372 DR)

Квили склонилась над чашей провидения, дожидаясь, когда образы проступят в ее глубинах. Чаша была вырезана из отполированного алебастра, камня, желтовато-оранжевым цветом напоминавшего луну в пору осеннего равноденствия. По краю вилась резная надпись на древнеэльфийском, буквы напоминали зарубки от мечей. Вода в чаше была чистейшей, ее освятили танец и пение шести жриц-дроу, в ожидании тесно сомкнувшихся вокруг Квили. Однако единственное, что виднелось в этот миг в воде, — отражение самой Квили в ореоле сияющей на небе полной луны.

Лицо ее все еще оставалось красивым, черная как смоль кожа — гладкой, хотя уставшие от жизни глаза выдавали ее возраст. Шесть прожитых столетий тяжким грузом лежали на ее плечах, и к ним присоединялась ответственность за попечение о множестве святилищ ее богини. Волосы Квили были серебряными от рождения, и от них исходило то же ослепительное сияние, что и от ее одежд. Одна прядь упала ей на лицо, и Квили заправила ее за изящно заостренное ухо. Остальным жрицам даже в голову не приходило вмешиваться, несмотря на все их нетерпение. Они стояли, тяжело дыша после танца, обнаженные тела блестели от пота. И ждали. Безмолвные, как заснеженные деревья, обрамлявшие эту поляну в Ардипском лесу. Несмотря на позднюю зимнюю ночь, женщины были слишком разгорячены, чтобы дрожать. Следы их ног, оставленные во время танца, образовали на снегу темный круг.

В освещенной воде что-то шелохнулось, пустив рябь по лунному отражению.

— Оно приближается, — выдохнула Квили. — Провидение начинается.

Жрицы напряглись. Одна коснулась рукой священного символа, висящего у нее на шее, другая зашептала молитву. Еще одна поднялась на цыпочки, пытаясь заглянуть в чашу. Подобное провидение — большая редкость. Лишь объединенные усилия Эйлистри и Мистры позволили сорвать темную завесу, что скрывала Паутину Демонов в последние месяцы.

Внутри чаши возникло изображение: лицо женщины-дроу, некрасивое, но благородное. У нее был немного курносый нос и горящие как уголья глаза. Одета она была для боя, в кольчужную рубаху и серебряный нагрудник, украшенный рельефным символом Эйлистри — мечом и луной. На одной руке висел щит, в другой она держала кривой меч: Лунный Клинок. Им она надеялась убить богиню.

Халисстра что-то рубила мечом — что-то, чего не было видно в чаше. На мгновение Квили показалось, что вода идет рябью от ветерка, вздыхающего в кронах деревьев. Потом она поняла, что на лице Халисстры не рябь, а отблески света на замерзшей воде.

Халисстру Меларн, воительницу Эйлистри, окружала выпуклая стена льда.

Острие Лунного Клинка пробилось сквозь лед. Исполненным ужаса взглядом Халисстра уставилась на что-то, находящееся за пределами провидения чаши.

— Нет! — вскричала она.

Пять вспышек магической энергии устремились в пробоину и впились в нее. Халисстра отшатнулась, задыхаясь. Мгновение спустя она оправилась. С выражением решимости на лице она принялась кромсать лед, пытаясь освободиться.

Напряжение сковало все тело Квили. Если она не найдет способа вмешаться, все пропало. Магия провидения обычно пассивна. Она передает простые сигналы или сообщения и довольно несовершенна. Однако Квили была одной из Избранных Мистры, и ей повиновалось серебряное пламя. Она заставила его разгореться внутри нее, пока пламя не начало искрить в ее волосах и потрескивать в студеном воздухе, а потом мановением пальца направила его в воду. Пламя с шипением устремилось к цели. Ледяная полусфера, окружавшая Халисстру, на миг вспыхнула, словно каждый кристалл превратился в сверкающую пылинку.

Следующим ударом меча Халисстра разрушила стену.

Воительница опрометью вылетела из осыпающейся стены льда. Она пробежала мимо тела женщины-дроу с перерезанным горлом. Это была жрица Улуйара. Мертвая.

Квили сглотнула комок в горле. Путь Улуйары завершен. Теперь она с Эйлистри.

Халисстра, крича, ринулась к женщине-дроу с окровавленным ножом в правой руке и плетью с пятью извивающимися змеиными головами в левой. Это должна была быть Квентл, глава экспедиции из Мензоберранзана, верховная жрица Ллос. Она повернулась спиной к Халисстре и высокомерно зашагала прочь. Рядом с Квентл шел мужчина-дроу, чьи некогда элегантные одежды были порваны и покрыты дорожной грязью. Это, решила Квили, должно быть, маг Фарон.

Халисстра описала Улуйаре каждого из членов экспедиции, явившейся в Чед Насад, и та передала эти описания Квили. Квентл и Фарон были всего лишь именами, когда Улуйара пришла в Променад обсудить с Квили, что нужно делать, но теперь они стали угрозой, которая казалась совсем близкой, несмотря на огромное расстояние, лежащее между ними и Квили.

— Стой, Бэнр! — крикнула Халисстра им вслед. — Сразись с нами лицом к лицу, и посмотрим, чья богиня сильнее!

Жрица и ее мужчина не обращали внимания на Халисстру. Они направлялись к расщелине в высокой каменной стене: входу в туннель. Полупрозрачные фигуры — стенающие души мертвых — проплыли мимо них к туннелю. Когда души достигли его, их стоны превратились в рыдающие вопли. Квентл коротко бросила что-то Фарону, затем шагнула в проход и была проглочена тьмой.

— Сразись с нами, трус! — крикнула Халисстра мужчине.

Фарон удостоил ее быстрого, нерешительного взгляда. Потом он тоже шагнул во мрак и исчез.

Халисстра добрела до входа в туннель и остановилась. Рука, сжимающая Лунный Клинок, дрожала от ярости.

Квили коснулась пальцем воды над изображением Халисстры.

— Следуй за ними, жрица, — повелела она. — По ту сторону — Ллос. Помни свой долг.

Халисстра не ответила — даже если и слышала. Нечто более важное завладело ее вниманием: женщина-дроу с поразительными светло-серыми глазами, которая шла к Халисстре, небрежно держа в руке моргенштерн. Женщина — это могла быть только Данифай, боевая пленница Халисстры, — стала извиняться перед своей госпожой, извиняться, на взгляд Квили, совершенно неискренне. И все же Халисстра даже не попыталась поднять оружие. Неужели она думала, что Данифай можно еще обратить к свету?

— Не верь ей, Халисстра, — произнесла Квили, коснувшись воды. — Будь осторожна.

Халисстра не отвечала.

Третья фигура неспешно появилась в поле зрения чаши провидения: дреглот. Полудемон-полудроу, с четырьмя руками, оскалившийся, с окровавленной гривой спутанных волос, некогда белых. Существо не обращало на Данифай никакого внимания; оно явно доверяло ей.

Опасения Квили возросли.

Халисстра не дрогнула, когда дреглот навис над нею. Дерзко глядя ему в глаза, она заявила, что хозяйка бросила его.

— Я вырву твое сердце за то, что ты убил Рилда Аргита, — поклялась воительница Эйлистри, вскинув Лунный Клинок.

Квили наблюдала, тревожась, что Халисстра больше не обращает внимания на Данифай, несмотря на то что бывшая пленница потихоньку заходила к ней за спину. Утыканный шипами шар слегка качнулся, когда Данифай приподняла свой моргенштерн.

— Халисстра! — вскрикнула Квили, но жрица не обернулась.

Простые смертные во время провидения могут использовать лишь два чувства: зрение и слух, но Квили не была простой смертной. Стиснув края чаши обеими руками, она передала свое сознание святой воде, а оттуда — в сознание самой Халисстры. Это был отчаянный риск: связанная таким образом, Квили могла пострадать от любой раны, полученной Халисстрой, но жрицу надо было предупредить о грозящем предательстве. Любой ценой.

Квили задохнулась, когда ее сознание проникло в тело Халисстры. Все ощущения Халисстры стали теперь ее ощущениями. Квили могла вдыхать неприятным горячий ветер, завывающий в расщелине перед нею, могла ощущать леденящий холод, которым веяло от душ, пролетающих над головой, могла чувствовать зловонное дыхание дреглота, презрительно усмехнувшегося в ответ воительнице Эйлистри.

— Моя госпожа не покинула меня, еретичка, — бросил дреглот.

Проникнув в сознание Халисстры, Квили увидела, что жрица была не одна. Неподалеку, за спиной дреглота, стояла лунная эльфийка с белой кожей и темно-каштановыми волосами: Фелиани, еще одна жрица, сопровождающая Халисстру в ее странствии. Фелиани задыхалась, словно только что вышла из боя, но тонкий меч в ее руке не был обагрен кровью. Спотыкаясь, она направлялась к дреглоту, прижимая свободную руку к ребрам и вздрагивая при каждом вдохе.

Данифай теперь полностью скрылась за спиной Халисстры, и жрица не могла больше видеть ее. Квили старалась повернуть голову жрицы в ту сторону, но внимание Халисстры по-прежнему было приковано к дреглоту. Она доверяла женщине — видела в ней не пленницу, охваченную жаждой мести, но союзника. Друга.

«Халисстра! — вскричала Квили в сознании воительницы. — Сзади! Следи за Данифай!»

Слишком поздно. Сознание Квили взорвалось болью, когда моргенштерн Данифай ударил Халисстру в спину, бросив жрицу на четвереньки.

И тогда Халисстра все поняла. Боль предательства была даже сильнее, чем острая боль в ее сломанных ребрах. «Ты могла бы предупредить меня», — подумала Халисстра.

Этот горький упрек был адресован Эйлистри, но ответила Квили: «Я пыталась».

Халисстра, наконец услышав ее, слабо кивнула.

Моргенштерн впился в ее тело во второй раз, опрокинув ее на землю. Она смутно слышала, как Данифай отдала какой-то приказ дреглоту, потом его звериный рев.

Фелиани ответила ему боевой песнью.

Пальцы Данифай впились в волосы Халисстры и вздернули ее голову вверх.

— Смотри, — сказала Данифай, и голос ее был исполнен отвратительного злорадства.

И Квили смотрела — глазами Халисстры. Фелиани ранила дреглота, но монстр даже не дрогнул. Он швырнул Фелиани наземь и начал рвать тело жрицы клыками.

Фелиани закричала, когда ей вспороли живот.

Взгляд Халисстры затуманился слезами.

Еще одна ушла к Эйлистри. Осталась лишь Халисстра, и ее разум был исполнен отчаяния и сомнений.

— Верь, Халисстра! — вскричала Квили. — Эйлистри…

Кулак Данифай обрушился на висок Халисстры. Искры боли посыпались и в мозгу Квили тоже, обрывая связь. Жрица изо всех сил цеплялась за нее, а Халисстра слабо кашляла, и кровь капала с ее губ. Халисстра едва повернула голову, глядя снизу вверх на Данифай. Вторая дроу лениво взмахнула моргенштерном с отвратительной гримасой радости на лице.

Безнадежность захлестнула Халисстру. «Я недостойна, — подумала она. — Я не смогла».

— Нет! — крикнула Квили. — Ты…

Поздно. Она потеряла связь. Ее сознание вернулось в ее собственное тело, и она уставилась в чашу. Может, все-таки еще не поздно. Она вызвала серебряный огонь и обмакнула палец в воду, испуская луч ослепительно-белого пламени. Однако, вместо того чтобы испепелить Данифай, магический огонь срикошетил от поверхности священной воды, будто от камня, и улетел в ночь.

Вода в чаше зарябила, скрывая видение. Квили смогла разглядеть движение — отрывочные отблески того, что было дальше. Вспышка серебра: Лунный Клинок, поднятый Данифай и пренебрежительно отброшенный прочь. Шар моргенштерна, описывающий смертоносную дугу. Глаза Халисстры, полные слез. Лицо Данифай, искаженное ненавистью, и ее плевок. Звук тоже доходил искаженным. Голос Халисстры, едва слышно шепнувший: