— Но…

— Я знаю, что ты хочешь сказать, и ты не прав. Вика любит с тобой трахаться, и только. В этом мы с ней абсолютно одинаковые — в сексе ты зверь, этого не отнять. Не знаю, талант у тебя такой или это гормоны, которые ты себе колешь в спортзале, но что есть — то есть. А в остальном она просто не знает, что с тобой делать, как маленькая глупая девочка, которой попала в руки взрослая игрушка. И потому она тоже тебя ненавидит. Я ее лучшая подруга, я знаю. Думаю, недалек тот день, когда она сама начнет искать способ сломать и выбросить на помойку ненавистную игрушку. Дети жестоки, учти это.

— Ты преувеличиваешь…

— Возможно, — кивнула Зои. — Но мне будет искренне жаль узнать из новостей, что известный бизнесмен погиб в результате несчастного случая, а его безутешная вдова унаследовала его бизнес. Вот только моя любовь и ненависть Вики — это все частности. Есть еще кое-что.

— Даже не знаю, что сможет меня удивить после всего, что ты мне наговорила, — выдохнул я, потирая лоб. — Голова кругом.

— Я беременна, — сказала Зои. — От тебя.

— Что?

— Понимаю, о чем ты думаешь. Когда родится ребенок, если тебе будет интересно, можешь сделать любые тесты и экспертизы, я не против. Но поверь, это твой ребенок.

Я сидел на кровати, прекрасно понимая, что чувствует человек, которого стукнули по макушке хрестоматийным пыльным мешком, слишком плотно набитым информацией. В голове пустота, во рту пересохло, чувств и мыслей никаких, только ушам щекотно от стекающих капелек пота.

— А теперь у тебя два варианта, — сказала Зои. — Дать мне денег на аборт, уйти и никогда больше мне не звонить. Либо просто дать мне денег. Много денег, потому что решение твоей проблемы стоит дорого.

— Мне нужно в душ, — сказал я.

Встал с кровати и ушел туда, где горячие струи хлещут по голове и плечам…

Где шум падающей воды заглушает звук мыслей, которые бьются внутри черепа, словно напуганные зверюшки…

Туда, откуда отчаянно не хочется выходить в мир, где тебе приходится принимать слишком тяжелые решения, о последствиях которых страшно даже подумать.

Глава 3. Зои

Если меня спросят, кто мой любимый литературный персонаж, я отвечу не раздумывая.

Миледи.

Да, та самая — отчаянная и хладнокровная бизнес-вумен из романа моего детства, который я перечитывала раз за разом. Леди Винтер, баронесса Шеффилд, королева Миэрина… хотя нет, это другое, но суть одна. Там тоже была крутая бабенка, которую завалил какой-то слюнтяй.

Но при этом я никогда не поверю, что четыре алкоголика и тунеядца смогли бы справиться с миледи, — как и в то, что такая волчица, как Мать драконов, могла подставить свое брюшко под кинжал короля тряпок. Истории, где крутых женщин сначала обманывают, а потом убивают, пишут мужчины.

В жизни все не так.

В жизни такая женщина, как миледи, до старости рулила бы и кардиналом, и королем, и всей Францией. Так же, как Мать драконов, хладнокровно управляла бы всей той сказочной страной — ну, может, на пару с пьяницей-королевой, которая тоже та еще просчитанная стерва…

Начавшийся дождь постучал в окно, и я оторвалась от размышлений на отвлеченные темы. Макс отмокал в ду́ше после моих слов, боясь оттуда выйти, так как здесь его ждали новые слова, от которых ему потом будет уже не отмыться. Но выйдет, никуда не денется.

И я знаю, что он скажет, потому что у него просто нет иного выхода.

Экран его телефона, который он оставил на кровати, загорелся зеленым. Сообщение от «Милая».

Я усмехнулась.

Явно не от меня — я у него в телефоне как «Иван Петрович, автосервис». Интересно, что ему пишет Вика?

Открываю сообщение…

Так.

Спокойно.

Кровь, бросившаяся в голову, и задрожавшие руки — это не про тебя!

Это не ты!

Это «Зойка-скунс», которую шпыняла и презирала в школе элита класса — сначала за то, что училась лучше многих и не давала списывать, а потом за то, что у нее первой в старших классах начали формироваться выпуклости и вогнутости, на которые слюнями исходили не только пацаны-ровесники, но и трудовик с физруком.

Ты — это Зои!

Та, которая в девятом классе хладнокровно сняла туфлю и пробила каблуком голову заводиле той самой классной элиты. Та, которая до этого несколько лет плакала в подушку от бессилия и однажды после очередной пощечины — не помню уже, словесной или реальной, — умерла. Сгорела, выжгла себя изнутри, когда в душе́ закончилась смазка из слез и, растрескавшись, развалилась на куски чаша терпения.

И тогда из этих обломков и пепла родилась я.

Зои.

Девочка, которая, пробив голову той стерве, посмотрела, как она корчится на кафельном полу туалета, размазывая по лицу сопли и кровь, — и хладнокровно ударила снова…

Руки перестали трястись почти мгновенно, мозг прояснился. Эта мантра — «Ты — Зои!» — работает всегда, когда из меня пытается прорваться наружу старающаяся ожить мертвечина, «Зойка-скунс», умершая в том школьном туалете…

Сейчас как никогда мне требовались ясный разум и решительность. Бывают в жизни мгновения, когда счет идет именно на секунды, которые с высокой вероятностью определят твою дальнейшую жизнь.

Сейчас было именно оно.

То самое определяющее мгновение.

Потому что на экране смартфона была фотография теста с двумя полосками. И подпись под ним: «Ты знаешь, что это значит. И что надо делать — тоже знаешь».

Сообщение было адресовано не мне, но я, как и любая женщина, была в курсе, что означает это фото.

И да, Вика была права дважды.

Я знала, что мне надо делать. Без той подписи под фотографией, может, тормозила бы пару драгоценных секунд, а с ней — будто подруга подсказала.

Подкинула инструкцию.

Подтолкнула к движению в правильном направлении…

— Я знаю, — прошептала я, нажимая на цифровые буквы на экране. — Конечно, я знаю, Вика, что делать. Спасибо за подсказку, подруга.

На долю секунды мой палец завис над символом отправки, но это было не замешательство, а некий акт самолюбования, что ли. Так победивший гладиатор, занеся меч над побежденным, застывает в великолепной позе, чтоб зрители могли насладиться видом его прекрасной фигуры. Думаю, и миледи, и кхалиси гордились бы такой ученицей.

Я касаюсь экрана, и мое сообщение, подобное смертоносной, разящей молнии, уносится сквозь пространство. А потом я просто стираю из памяти телефона и входящее сообщение, и отправленное, после чего кладу телефон на то же место.

И закрываю глаза…

Представляю, как Вика открывает сообщение…

Понимаю, что чувствовал тот гладиатор, вонзая меч в беспомощного, израненного противника, которого он победил в честном бою.

Восторг победы.

И жалость к побежденному.

Потому удар милосердия всегда должен быть беспощадным, убивающим сразу и неотвратимо.

Она читает…

Сначала не понимает — ждала другого ответа.

Перечитывает.

Отбрасывает телефон в сторону так, что разбивается экран, закрывает лицо руками.

И рыдает…

Слабый противник.

Уже убитый, но пока не осознающий этого…

Ничего. Скоро придет понимание своей смерти — и тогда не исключаю, что Вика сама наложит на себя руки. Она всегда была нежной и оттого истеричной натурой, ищущей облегчения в слезах.

Тем, кто давно разучился плакать, проще.

Им не нужны ни сочувствие, ни жалость к самим себе. Они просто принимают удар, поднимаются — и идут себе дальше.

К своей цели.

А их враги просто смотрят на клинок, погружающийся в их тело, как быки, умирающие на бойне. Может быть, Вика и сейчас на него смотрит через экран подобранного разбитого телефона:

«Между нами все кончено. Не звони мне больше. Документы на развод пришлю. Убирайся к черту из моей жизни. Со своим выродком разбирайся сама».

Пять предложений — пять ударов, и самый страшный — последний. Я знаю Вику, знаю, как она мечтала о ребенке. Без пятого удара она еще могла бы попытаться выяснить отношения и позвонить Максу. Но она никогда не позвонит мужчине, оскорбившему еще нерожденного.

Слишком романтична.

И слишком глупа для этой жизни…

— Что-то хорошее приснилось?

Я вздрагиваю, открываю глаза.

Макс.

Вытирается полотенцем, ничего не стесняясь, — нарцисс долбаный. Не знаю даже, на сколько процентов я врала, говоря, что люблю его. Его накачанное тело, пресс и все, что болтается под ним, мне определенно нравились. И его банковские счета нравились определенно. А все остальное так ли уж важно в мужчине? Они все жрут как кони и гадят как свиньи в чужие жизни, нимало не заботясь о последствиях своих испражнений. Просто животные, которых нужно уметь правильно доить и умело использовать. И что мешает любить такое животное, гладить его по холке и чесать ему подбородок? Причем таких животных у тебя может быть целое стадо…

— С чего ты взял?

— Ты лежала с закрытыми глазами и улыбалась.

— Правда? Может, действительно задремала и не заметила. Ну, что ты решил?

Макс подходит к окну, открывает его. Порыв ветра в облаке из капель дождя и запахов осенней листвы врывается в комнату, хлещет ледяным веником по лицу Макса. Тот вздрагивает — не ожидал такой резкой пощечины от природы, закрывает створку. Так часто случается в жизни: надеешься получить глоток свежего воздуха перед тем, как выдохнуть его вместе со словами, которые так трудно произнести, — а вместо этого получаешь по морде.