Потом позволил ему бежать и сам побежал рядом, не выпуская узды, и все время ласково поглаживал коня, успокаивал его. А когда увидел, что Букефал успокоился, дышит глубоко и ровно, Александр сбросил с себя плащ и прыжком взлетел на коня. Конь рванулся. Александр сначала слегка сдерживал его, натянув поводья, а когда почувствовал, что конь рвется бежать, дал ему волю, да еще и крикнул на него, ударив по бокам пятками. Конь, вскинув голову, птицей полетел по зеленой равнине.

У Филиппа дрогнули и сомкнулись брови. Все кругом умолкли, затаив дыхание, охваченные тревогой и страхом. Александр уходил из их глаз, исчезая в знойном мареве долины. Казалось, что он сейчас исчезнет совсем и больше не вернется.

Прошло несколько страшных мгновений. И вот вдали снова показался всадник на вороном коне. Конь бежал красиво, словно летел на невидимых крыльях, а мальчишка сидел на нем как влитой — сияющий, гордый, торжествующий.

Царская свита закричала, приветствуя Александра. А Филипп прослезился.

Когда Александр соскочил с коня, Филипп обнял его и поцеловал.

— Ищи, сын мой, царство по себе, — сказал он, — Македония для тебя слишком мала.

Аристотель

Хоть и мало Филипп бывал дома, но за развитием и воспитанием сына он зорко следил.

Чем старше становился Александр, тем серьезней задумывался Филипп: кого пригласить к Александру учителем? Александра учат музыке, декламации. Он много читает. Ему еще только тринадцать лет, а он уже отлично стреляет из лука, бросает копье, скачет на лошади, как самый опытный конник. А бегает он так, что никто из товарищей не может его догнать…

Но все это поверхностно и примитивно по сравнению с тем, что может дать человеку настоящая эллинская культура. Сам Филипп был хорошо образован и хотел, чтобы сын его получил такое же образование и, если можно, еще лучшее.

Кого пригласить? Характер у его сына таков, что не каждый с ним справится, — пылкий, своенравный. Глядя на его горделивую осанку, слыша зачастую строптивые его речи, Филипп не раз бормотал себе в усы слова Софокла: «…Кормило нужно тут и твердая узда».

Как-то Филиппу случилось встретиться с атарнейским царем Гермием, который был его союзником.

Между деловыми разговорами Филипп спросил, не знает ли Гермий достойного учителя, которого можно пригласить к Александру.

— Знаю! — живо ответил Гермий. — Таким достойным учителем может быть мой друг и родственник Аристотель.

Аристотель! Теперь и Филипп вспомнил о нем. Отец Аристотеля Никомах когда-то жил в Македонии при дворе царя Аминты, отца Филиппа.

— Аристотель? Так ведь мы росли вместе с ним! Да, этот человек будет хорошим учителем и воспитателем. Я уже наслышан о нем, о его мудрости, о его учености!

Аристотель в это время жил в городе Митилене, на Лесбосе. Сюда и прибыли к нему посланцы Филиппа с приглашением в Пеллу.

Аристотель тогда был очень занят — он наблюдал жизнь морских животных и писал о них книгу. Остров, омываемый прозрачно-синей водой Эгейского моря, очень подходил ему для его занятий.

Но Филиппу он отказать не мог. Потянуло в знакомые места, озаренные светлыми воспоминаниями о днях юности, когда мир казался загадочным и прекрасным. Как-то выглядит сейчас Филипп? Он был рослый, красивый и очень любил военную науку. И недаром — Филипп стал завоевателем. Как смеялся он, бывало, над Аристотелем, вечно размышлявшим о непонятных вещах — об устройстве Вселенной. Куда уходит солнце и откуда появляется? На чем держатся звезды?

С тех пор прошло немало лет. Аристотель многое понял, до многого додумался. Многое изучил.

А Филипп завоевал много городов, покорил много народов. Ну что ж, каждый делает свое дело.

Аристотель не раздумывая собрался в путь и отправился в Пеллу.

Александр с затаенным волнением ждал нового учителя. Когда во дворе по каменным плитам застучали копыта лошадей, Александр вышел из мегарона и встал под портиком. Ему хотелось увидеть Аристотеля прежде, чем тот увидит его.

Люди, сопровождавшие Аристотеля, помогли ученому сойти с коня — видно было, что этот нарядно одетый, небольшого роста человек не очень-то ловок в обращении с лошадьми.

Ему было лет сорок. Горбоносое лицо с очень маленьким ртом. На широком лбу с морщинами уже сквозят залысины, белокурая борода аккуратно подстрижена…

Аристотель отряхнул свой алый, с черной каймой плащ, поправил золотую цепь на груди, оглянулся и тут же увидел Александра. Александр покраснел и выступил вперед. Они секунду смотрели друг на друга. Александру показалось, что небольшие темно-голубые глаза Аристотеля глядят в самую глубину его души, его мыслей…

Не успели ученик и учитель и слова сказать, как во двор вышел Филипп. Он встретил Аристотеля самой любезной из всех своих улыбок, обнял его и поцеловал.

В этот день они долго сидели в мегароне с кубками вина, вспоминали дни своей далекой юности. Аристотель переоделся к обеду. Поредевшие пряди завитых волос он начесал на лоб, чтобы скрыть залысины. На руках у него сверкали перстни с крупными драгоценными камнями. Аристотель следил за своей внешностью и любил одеваться пышно.

— Как ты вспомнил обо мне? — спросил Аристотель. — Ученых в Элладе много. Например, великий философ Платон. Я сам хотел у него учиться, но когда я приехал в Афины, оказалось, что он отправился в Сицилию.

— А, Платон! — усмехнулся Филипп. — Философ, который утверждает, что человек — это животное двуногое и беспёрое… Я слышал, что Диоген принес ему ощипанного петуха и сказал: «Вот человек Платона!»

Оба рассмеялись.

— Но мне кажется, что он более созвучен твоему этосу, Филипп.

— Моему этосу, моему характеру. Почему же?

— Ты царь. И ты поймешь его. «Смешна огромная толпа, — говорит он, — которая думает, что она хорошо может судить о том, что гармонично и ритмично, а что нет».

— Он прав. Потому Афины и проигрывают битвы, что там управляет толпа.

— Эллины проигрывают битвы, потому что они разрозненны. Если бы эллины составляли одно целое государство, они могли бы властвовать над всей вселенной.

— Пока они объединятся — а этого никогда не будет, — вселенную буду завоевывать я.

— Да, я слышал о твоих… так сказать… блистательных делах. Кстати, ты разорил Стагиру, родину моих отцов.

Филипп сделал грустное лицо.

— Да, — вздохнул он, — я разорил Стагиру. И очень сожалею. А что было делать? Город сопротивлялся. Но то, что я разорил, я же могу и восстановить. — И переменил разговор: — Так ты спрашиваешь, почему я пригласил именно тебя? Во-первых, потому что слава о твоей учености уже широко идет по всей Элладе. Во-вторых, твой отец был другом моего отца, а ты был моим другом. В-третьих, мне посоветовал обратиться к тебе Гермий, атарнейский царь. Ведь ты одно время жил у него. И кажется, вы с ним в родстве?

Аристотель опустил глаза, словно разглядывая светящееся в золотой чаше вино.

— Несчастный Гермий погиб. Ты знаешь об этом?

— Я знаю. Персы увезли его в Сузы. Пытали и потом казнили.

— За связь с тобой, Филипп.

— За связь со мною!.. Я царь в своем царстве. Он был царем в своем царстве. Все царства так или иначе общаются между собой!

— Но его обвинили в том, что он вместе с тобой составил заговор против Персии.

Филипп возмущенно пожал плечами:

— О чем ты говоришь? Я не знаю ни о каком заговоре!

Аристотель внимательно поглядел на него. Единственный глаз Филиппа, голубой, как небо, светился искренним недоумением.

Но Аристотель видел, что Филипп откровенно обманывает его.

— Ну как твоя склонность к философии? — снова переменил разговор Филипп. — Большую ли услугу оказала она тебе в жизни?

— Может быть, она-то и оказала мне самую большую услугу, — задумчиво ответил Аристотель. — Эта наука помогает думать, размышлять, наблюдать… Чему же ты хочешь, чтобы я учил твоего сына?

— Всему, что знаешь сам. А главное — воспитай его настоящим эллином.

— Но как же иначе, Филипп? Эллины остаются эллинами. А варвары — варварами. И забывать этого нельзя.

— Вот что еще меня очень сильно интересует, — сказал Филипп, — как ты смотришь на устройство государства? Может быть, ты демократ, Аристотель?

— Я думаю, Филипп, — осторожно ответил Аристотель, — что самое лучшее устройство государства — это небольшой полис: то есть государство-город, в котором первое место принадлежит средним слоям населения — не очень богатым, не очень бедным. Ведь хорошее государство больше всего стремится к тому, чтобы все в нем были равны и одинаковы…

— Значит, ты считаешь монархию противоестественным политическим строем?

Филипп напряженно ждал ответа.

— Я считаю, что монархия — это нормальный строй, — уклончиво сказал Аристотель, — ненормальным строем я считаю тиранию. Тирания — это строй противоестественный. Ведь тиран должен все время следить за своими подданными — чем они занимаются, о чем говорят… Ему приходится возбуждать среди своих подданных взаимную вражду, чтобы эта вражда не обратилась против него самого. Тиран разоряет своих подданных, чтобы содержать для себя охрану да и чтобы народ, занятый заботами о повседневном пропитании, не имел досуга замышлять заговоры против своего правителя.