Лючия Сен-Клер Робсон
Дорога Токайдо
Роман о феодальной Японии.
Посвящается Брайану, моему спутнику на жизненном пути
Предисловие автора
Прежде всего, я хочу поблагодарить доктора Кондо за советы во время написания этого романа. Являясь прекрасным знатоком японской истории и культуры, он оказал мне неоценимую помощь. Если в тексте имеются ошибки или неточности, за них отвечаю только я.
Кроме того, мои японские друзья всячески ободряли меня, когда я исследовала историю сорока семи самураев, лишившихся господина. В 1970 году семья Накацу из Ивакуми любезно позволила мне пожить в чайном домике в их обворожительном саду, где я не могла не проникнуться очарованием Японии. За двадцать лет чувство не только не выветрилось, но стало еще сильней. В том году Сидзуко из Осаки, выдающаяся преподавательница искусства изготовления кукол, делала все возможное, чтобы помочь мне, иностранке, сориентироваться в лабиринте японских общественных отношений. С той поры она остается моим истинным другом и наставницей. В Осаке мой давний друг Масааки Хираяма и его семья приняли меня в своем доме как родную. Масааки помог мне собрать необходимую информацию и не однажды сопровождал в такие места, куда трудно добраться даже по прекрасной японской железнодорожной сети. Любые слова признательности этим людям за терпеливое великодушие будут недостаточными. Добавлю также, что многие японцы отнеслись ко мне по-дружески во время моего путешествия по их стране. В столь кратком вступлении невозможно перечислить все имена, но я всегда буду помнить их доброту.
Пояснения
В феодальной Японии сутки делились на двенадцать частей, из них шесть членили день и шесть — ночь. Продолжительность каждой части менялась в зависимости от времен года, но приблизительно соответствовала двум европейским часам. Каждый такой японский «час» имел свое название.
От полуночи до 2 ч. ночи — «час Крысы».
От 2 ч. ночи до 4 ч. утра — «час Быка».
От 4 ч. до 6 ч. утра — «час Тигра».
От 6 ч. до 8 ч. утра — «час Зайца».
От 8 ч. до 10 ч. утра — «час Дракона».
От 10 ч. до полудня — «час Змеи».
От полудня до 2 ч. дня — «час Лошади».
От 2 ч. до 4 ч. дня — «час Овцы».
От 4 ч. дня до 6 ч. вечера — «час Обезьяны».
От 6 ч. до 8 ч. вечера — «час Петуха».
От 8 ч. до 10 ч. вечера — «час Собаки».
От 10 ч. вечера до полуночи — «час Свиньи».
«Часы» часто отмечались ударами храмовых колоколов. В европейскую полночь начинался «девятый» час, в два часа ночи — «восьмой», в четыре утра — «седьмой», и так до «четвертого часа», который кончался в полдень. Потом отсчет повторялся снова. В этом романе время измеряется по старой японской системе, то есть два с половиной японских часа в тексте будут означать пять полновесных наших часов, а первая четверть часа Крысы — половину первого ночи.
Расстояния в романе измеряются в ри, эта единица равна примерно 2,44 мили, или 4 км. Тё равняется примерно 325 футам (107 м). Сяку равен футу (около 31 см), а сун (примерно 3,03 см) — дюйму.
Каждый день — это путь, и сама дорога — дом.
Басё, 1689
15 ГОД ГЕНРОКУ, ГОД ЛОШАДИ (1702)
Не давай замереть мысли
Возле комнаты Кошечки в доме «Благоуханный лотос» шла игра в «голых островитян». Пять куртизанок третьего разряда из числа подопечных старой Кувшинной Рожи танцевали под резкие ритмичные удары ручного барабана и отрывистые звуки струн сямисэна [Сямисэн — японский щипковый трехструнный музыкальный инструмент. Ближайший европейский аналог сямисэна — лютня. Относится к традиционным японским музыкальным инструментам (здесь и далее прим. ред.).] Когда музыка прекращалась, женщины застывали на месте, и если какая-либо из них шевелилась, она должна была скинуть с себя что-нибудь из своих одежд.
По мере того как чаши рисового вина пустели и молчаливые слуги вновь наполняли их, танцовщицам становилось все труднее оставаться неподвижными, когда умолкал барабан. У ног женщин лежали, как сверкающие воды разноцветного озера, их шелковые верхние и нижние одежды и длинные парчовые пояса. Жесткие белые хлопчатобумажные носки с широкими верхами скользили по волнам этого озера, словно утки.
Игра дошла уже до того момента, когда в нее включаются гости. Один из них, кажется, танцевал, набросив нижнюю одежду куртизанки себе на голову. Кошечка слышала хихиканье хозяйки этого наряда, которая пыталась вернуть похищенное.
Кошечка сидела на коленях и смотрела на своего умирающего гостя. Она воспринимала звуки веселья словно шум далекого водопада или урагана. Куртизанка все еще не сняла с себя шелковое платье цвета лаванды и тяжелый парчовый пояс. Поверх платья был накинут плотный сатиновый плащ цвета сливы, по которому бродили павлины и летали малинового цвета кленовые листья, — этот плащ защищал Кошечку от прохлады одиннадцатого месяца. Свисавшие до пола тяжелые рукава плаща были аккуратно сложены крест-накрест, словно у важной гостьи на чайной церемонии.
Мягкий свет напольной лампы выхватывал из мглы длинную наклонную линию шеи Кошечки — подъем к блеснящим черным петлям и крыльям ее прически. Воротники ее одежд, откидываясь к спине, открывали самую соблазнительную часть женского тела — чувственный изгиб у основания шеи. Лицо Кошечки, своей изящной формой напоминавшее семечко дыни, ярко блестело. Огонь лампы отражался золотистыми точками в ее темно-карих глазах.
Это были «глаза ласточки» — длинные и с косым разрезом. Черные брови Кошечки, расширяясь на кончиках, как два пера, изгибались симметричными дугами, словно усики бабочки-шелкопряда. Ученые, определявшие характер человека по его внешности, считали, что такие брови бывают у людей, которые сами принимают решения и всегда выполняют их. Узкий нос с высокой переносицей и полные маленькие губы отбрасывали тень на белоснежную щечку.
Кошечка была столь же образованна, сколь и красива. Она являлась тайной дочерью князя Асано и его «жены вне дома» (то есть младшей жены), с малых лет изучала музыку, литературу и другие искусства и никогда не думала, что ей придется совершенствовать свои таланты в «доме выбора» в веселом квартале Эдо. Ужасная трагедия навлекла немилость властей на ее родителей.
Год назад Кошечка, настоящее имя которой было Кинумэ — Золотая Слива, — пришла сюда пешком: в Ёсиваре, веселом квартале Эдо, паланкины были запрещены. Она пряталась под полосатым дорожным плащом и широкополой плетеной шляпой из осоки. Два бывших носильщика сундуков ее покойного отца плелись за ней, таща на палке большой плетеный короб. В нем находились шелковые платья и пояса Кошечки, ее любимые книги и свитки, набор лакированных косметических принадлежностей и несколько дорогих ей безделушек и вещиц.
Кошечка сама подписала контракт с хозяйкой гостиницы «Карп», где решила поселиться. К тому времени, когда убитая горем мать узнала, что натворила дочь, было слишком поздно что-либо менять.
Когда высокие деревянные сандалии девушки застучали по синевато-серым плиткам, устилавшим пол прихожей «дома выбора», ее вдруг охватил такой ужас, что она чуть не повернула обратно. Но характер, доставшийся Кошечке от отца, не позволил чувству возобладать над рассудком. С той поры страх, горе и одиночество надежно таились под маской спокойствия на ее очаровательном лице.
В тогдашней Японии был распространен обычай принимать новое имя, начиная важное дело. Дочери князя, вынужденной скрывать свое происхождение, этот обычай играл на руку. Куртизанка по прозвищу Ржанка стала называть свою подругу Конэко — «Кошечкой».
Ржанка произносила это новое имя нежно, и оно прижилось. Другие девушки заведения стали звать Кинумэ Кошечкой, потому что она была изящна, держалась в стороне ото всех и была непредсказуема в своих поступках. Но печаль Золотой Сливы так и не отлегла от сердца, не ушла вместе с прежним именем, поэтому все, что могла позволить себе Кошечка — это лишь встречать удары судьбы без ропота и жалоб, как и положено отпрыску благородного рода.
Кошечка исполняла свои обязанности в доме выбора «Благоуханный лотос» с изяществом и сдержанностью, присущими женщинам ее происхождения и воспитания. Она уже получила здесь второй разряд, но предпочитала играть роль таю — куртизанки высокого класса. Молодая женщина поражала гостей глубиной ума, вела себя церемонно, говорила мало, и мужчине нелегко было понравиться ей.
Было известно, что Кошечка часто отказывала мужчинам в своей благосклонности — эту роскошь позволяли себе только таю. И гостям Кошечки всегда приходилось долго ухаживать за ней, прежде чем она соглашалась развязать свой пояс. Так случилось и в этот вечер. Однако, похоже, сама судьба избавила ее от необходимости высокомерно, но вежливо отказать сегодняшнему гостю.
Скромно подобрав ноги под себя так, чтобы одна обтянутая белым чулком ступня лежала на другой, Кошечка сидела, откинувшись на пятки. Холодные тугие переплетения толстых и жестких циновок-татами, покрывавших деревянный пол, слегка прогибались под давлением ее ступней и колен. Кошечка едва заметно наклонилась вперед, чтобы как следует рассмотреть гостя.
Сначала она с облегчением подумала, что он напился до беспамятства разбавленным водой сакэ старой Кувшинной Рожи. Это было бы совсем неплохо: гость оказался одним из тех мужчин, у которых беспамятство являлось самым желанным для окружающих состоянием.
