Девушка принялась яростно стирать слезы, просившиеся при одном только воспоминании о том чёрном дне, когда хмурый высокий старик с короткой чертой меж бровей и седыми космами, лезшими из-под белой высокой шапки Ведателя, вступил на их крыльцо.

Отец Маритхи захотел призвать Бессмертных для освящения будущего супружества Маритхи и Игана, сына торговца с соседней улочки. Такой сговор уже не порвёшь так просто, не сломаешь. Пускай даже сгинет без известия кто-то из наречённых, все равно долгих восемь лет надо выждать, пока не наступит черед зазывать в дом нового супруга. Вот потому-то в жилище над мастерской и ждали Ведателя из Храма, что на холме за городом…

А пришёл другой, чужой. Какой-то странствующий старик, нашедший на ночь приют в здешнем Храме. Мать Маритхи даже губы поджала: столько снеди, столько золота в Храм снесли, а оттуда даже явиться не соизволили. Прислали взамен какого-то полунищего странника. Таких немало по всей Великой Аданте. Места им в Храме, что ли, не находится? Носит из города в город, как придорожную пыль. Таких бедняки только жалуют, потому что они платы большой за дела свои не берут. Ещё бы, если б дочка была из семьи Покровителя Ашанкара или торговца какого богатого, сам Первый Ведатель пришёл бы, не поленился. Или уж кто-нибудь из Вторых, не меньше, а не этот, почти нищий.

«Нищий». Так она и шепнула мужу, и Маритха хорошо расслышала, потому что стояла рядом. Старик ещё от дверей не отошёл, далеко от Маритхи стоял, не услыхать. Но расслышал и он. По-своему, не по-человечески, внутренним чутьём. Кинул недобрый взгляд, презрительно скривился, потом заперхал скрипуче так, жутко — засмеялся.

«Это так ты гостей принимаешь, что в дом привела твоя же нужда, твоё воспрошение? Так, женщина? Велика же твоя милость! — заперхал он снова. — Тогда и от меня прими подарок, моё благословение этому дому! Но прежде… Дочь не виновата в твоей глупости, и потому я не откажу по справедливости свидетельствовать её союз перед Бессмертными. Да будет он свят и нерушим! — Ведатель воздел худые руки, торчавшие из широких рукавов его ветхого одеяния, на мгновение закрыл глаза, потом вперился в лицо несчастной женщины. — Твою же Нить проклинаю словом Ведателя. Она истончится и порвётся до срока. Не больше года пройдёт, увидишь! Таково моё знание о твоей судьбе, таково твоё наказание. Капля за каплей истечёшь, песчинка за песчинкой размечет ветром!.. Если меня не умилостивит время и опять не занесёт в этот город. Лишь тогда я вновь явлюсь под этой крышей!»

Он резко вскинул руку; приковывая к месту отца Маритхи, готового кинуться к гостю и просить, молить о снисхождении, потом повернулся спиной и исчез, не затворив дверей. Молчание немного постояло в душном воздухе, и люди один за другим потекли наружу. Какой уж праздник? Ушёл отец Игана со своим братом и двумя старшими сыновьями. Иган, виновато поглядывая на Маритху, потоптался немного и последовал за ними. Бочком выползла Ниха, старшая сестра наречённой, придерживая свой огромный живот. Хорошо ещё, прямо тут не разродилась от такого-то…

Отец Маритхи скоро опомнился и кинулся в Храм искать оскорблённого старца, но след его уж потерялся в холмах за Ашанкаром. Несчастный умолял Первого Ведателя Храма вступиться перед Бессмертными, не отрезать Нить Судьбы глупой женщины, но получил отказ. Каждому — своё. Устами Ведателей говорят Бессмертные, их глазами глядят, их дар направляют. Они определяют, кому молиться в Храме, а кому по свету странствовать, кому носить богатые одежды, а кому до века бедствовать. Оскорбили старика — вот его и ищите, его и молите о прощении, только тогда вина будет оплачена. Никто, кроме него, теперь за эту женщину перед Бессмертными не заступится. Так сказал Первый Ведатель. А ведь отец ничего не пожалел, ни даров, ни денег, чтобы только увидать его, только говорить с ним, только воспрошение изложить.

И потянулись дни. Сразу ничего ужасного не случилось, но в маленьком домике над мастерской поселился страх. А потом мать начала таять. Сначала незаметно, затем, трепеща с каждым днём все больше, сильнее стала хворать. Не было сил, все тело изболелось, изгорелось. Маритха взяла дом под свою руку, потому что мать то в возбуждении бегала комнатушками, приготавливая все для скорого прихода Ведателя, то сидела неподвижно, с утра до вечера уставясь в одну точку, что-то шептала. И так изо дня в день. Но старик не шёл, а время бежало. Он правильно увидел её судьбу. До года ей всего пары дней не хватило. Ах, мама, что же ты наделала… Да кто же знал, что они не только видят судьбу человеческую, а и менять могут… проклинать… Ах, мама…

— Чушь!

Пробудил Маритху от воспоминаний тот же насмешливый голос. Она и не сообразила, что всхлипывает у него за спиной.

— Горячечный бред глупой женщины!

Как же она его ненавидит! Как ненавидит! Почти как того старика.

— И ты думаешь, Маритха, что у этого глупого обидчивого старика на самом деле была такая сила? Такая недоступна почти никому из смертных!

Как же она ненавидит… Маритха непонимающе качнулась, когда до неё добрался смысл его последних слов. Зачем он хочет её запутать? Как будто она собственными глазами не видела, собственными ушами не слышала.

— Как это — никому? Он сказал — и она умерла! — яростно бросила девушка в спину Ведателю, в его дорогое одеяние, что, наверно, и давало ему право издеваться над бедной девушкой, встреченной в пустоши.

— Простые Ведатели не так сильны, как ты думаешь, женщина, — качал головой незнакомец, не давая себе труда обернуться. — Они лишь видят, да и то — не всегда! И далеко не всё! — Он хмыкнул. — И далеко не все из них.

— Она умерла! Умерла она, понятно тебе?! Или ты не слышишь, что говорю!! — зло выкрикивала Маритха.

— А теперь меня послушай: это был всего лишь простой старик… простой Ведатель. И ему не по силам чужие судьбы менять, чужие Нити рвать по своему желанию. Не по силам, Маритха! Ты слишком хорошо помнишь и день тот, и гостя этого — я мог ясно различить старика в твоих образах. Достаточно, чтобы видеть. Так же, как тебя сейчас. — Он обернулся, глаза сощурились до щёлок, словно ему на морозе смотреть неловко. — Он не столь могуч, сколь ловок, как многие его собратья. Не зря годами странствовал по Великой Аданте.

— А как же… как же…

Сбитая с толку девушка не знала, что и думать. Уверенный и вечно насмешливый голос как-то быстро переложил все, что она знала, на иной лад. Против воли Маритха слушала своего попутчика, позабыв про свою к нему ненависть.

— У твоей матери уже тогда был недуг. Вот его-то старик и увидел, а дальше всласть попользовался знанием. В месть его обратил.

Ведатель умолк, но Маритха не смогла разлепить непослушные губы, чтобы спросить…

— Одно здесь правда — не будь его пророчества, женщина бы дольше протянула, гораздо дольше. Она сама себя по капле выпила, Маритха, Сама себя так быстро погубила. Старик лишь камень толкнул. Вот и обвалилось.

«Откуда же ты знаешь?» — ломала голову девушка.

— Знаю, — сказал он. — Знаю. Уж поверь мне.

И она поверила тотчас. Он знает. Да, знает. Все они, Ведатели, связаны. Все дела друг друга им ведомы. Только вот зачем их попутчице случайной открывать? Проклятый, проклятый старик! Ненавижу! Ненавижу! И ведь никакой ему выгоды с выходки злой! Никакой!

— А вот тут ты ошибаешься, женщина, — опять раздался надоевший голос.

Как же глупо она попалась, связавшись с Ведателем! Ни словечка, ни мыслишки от него не утаишь. Как будто совсем голая, да ещё в такой мороз! Надо про себя повторять слова какие-нибудь простые, вот, например…

— А хочешь ему отомстить, Маритха? — внезапно уронил Ведатель.

Девушка застыла, сразу позабыв о своём намерении мысли от чужака прятать.

— А как? — осторожно спросила она у спины, маячившей в прорези меховой завесы.

— Так хочешь? Или нет?

— Как? — настойчиво повторила Маритха.

— А это уж совсем не твоё дело. — Он хмыкнул вновь, как будто весь их мучительный… дурацкий этот разговор несказанно его забавлял. — Так хочешь или нет?

«Все они — одно. Скажу, что хочу, и этот меня тоже проклянёт, как старик мою мать…» — не успела она удержаться.

— А скажешь «не хочу» — я твой обман издалека увижу, — подхватил он невысказанное. — Кажется, ты вовсе не глупа, а ничего так и не уразумела. Мне совершенно нет дела до какого-то старика. Что и кому он сделал — тоже не моя забота. Тебя пожалел, Маритха, потому и предложил.

«Пожалел…» Не жалеют с таким холодом в голосе. Не жалеют с издёвкой! Да ещё первых встречных. Нет, тут что-то другое скрыто.

— У меня правда ничего нет, — нерешительно протянула Маритха, не зная, что ему ответить. — Кроме меня…

— У тебя вообще нет ничего, что бы мне пригодилось, женщина. Потому не суши понапрасну свой разум. Так желаешь или нет?

— Нет, — против воли выдавила девушка и тут же пожалела.

— А как же иначе! Столько лет свой страх лелеяла — сразу не отбросить, — усмехнулся незнакомец.

— Первый в Храме Ашанкара сказал: каждому — своё, — безжизненно прошелестела Маритха, отчаянно сожалея о своей глупости.

Подумаешь, Ведатель. И правда — чего уж бояться-то? Однако боязно…

— Да, — его высокая шапка качнулась вперёд, — каждому. Твоя мать своё получила. Ты, я вижу, тоже. И ему, старику твоему, тоже обрести своё… было бы полезно. Ты зря отказалась, Маритха. Щедрость в нашем мире — вещь редкая. Вряд ли кто-нибудь ещё предложит тебе подобное. До самого конца.

Такая редкая, что в неё не верится, подумалось Маритхе. И никогда не поверится.

— Ведь я-то от него благо получила, — упрямо качнула она головой. — Он наш с Иганом союз освятил, не отказался.

— Открой глаза, Маритха!

Ведатель рассмеялся. Так же хорошо, как в самом начале. Без едкости и презрения, открыто, беспечно. Как почти никто никогда не смеётся.

— До чего же ты глупа, если веришь в свои слова! — Внезапно, словно дубиной, огрел он девушку, уже было заслушавшуюся. — Освятил, говоришь? И где он, твой Иган? Освятил? И почему тогда ты в пустоши, а не в постели с мужем? Отчего не нянчишь первенца, а рвёшься в Табалу, пограничный город, где находит приют всякий сброд?

— Его отец послал! — вскрикнула Маритха. — За золотом!

Этот человек отнимал у неё последнее, что осталось в этом мире, её Игана. Отнимал то, что никто не в силах отнять, потому что подарено Бессмертными, и теперь её навсегда. Её, целиком и без раздела.

— Табала, женщина, не тот город, где свято чтят традиции, взлелеянные в Храмах. И Ведатели, что там обретаются, не похожи на других. Они… — хмыкнул опять незнакомец, — практичнее. Хитрее. Оказавшись там, я не стал бы надеяться на слова, сказанные три года назад в Ашанкаре.

— А ты из Табалы? — с трудом выговорила девушка, не желая понимать остального.

— Нет.

— Тогда откуда знаешь?

— Бывал. И не раз. Сама увидишь.

И больше ни слова.

Теперь Маритха уже не могла успокоиться. Встревожил, взбередил все раны, все тёмные подозрения и замолчал! Она ведь и сама все гадала, с чего бы отец Игана решился так нежданно услать её наречённого, да ещё в такую даль, будто во всей Великой Аданте не нашлось другого места. Зачем ему пытать удачу далеко в приграничье? Ведь Игану и так причитается половина мастерской отца Маритхи. Да ещё половина дома. Вот как принесёт вместе с ней дары в Храм Бессмертных, так все это ему и отойдёт. С чего вдруг торговец так озаботился судьбою младшего сына, когда все только про старших и думают?

Маритха мерно покачивалась на тёплой спине тарпа, но сон больше не шёл, как ни гнала она непрошеные мысли. Даже заёрзала, так захотелось спросить у спутника… Нет, не надо. Хоть бы словечко…

— Ведь ты же не глупа, совсем не глупа, женщина. Тебе ли не знать, что Ведатели редко дурные вести вслух возглашают. Кто же захочет родниться с такой семьёй, как ваша? После такого пророчества? Кто захочет взять на себя чужое проклятие? Отец твоего наречённого не захотел, сам он — тоже. Никому не нужно такое счастье. Лучше бы старик не освящал вашего союза, помилосердствовал. Тогда твой Иган взял бы себе другую, а не бежал бы в такую даль. В Табалу скрылся, на самый край света, надо же!

— Он не такой! Он обещал! — почти простонала Маритха.

В ответ незнакомец только рассмеялся, равнодушно, мертво. Так, что кровь заледенела, а в пустоши и без того студёно.

— Он не мог меня обмануть, — беспомощно повторила девушка. — Он слово дал перед Бессмертными. И потом перед Храмом обещал, что вернётся.

— Значит, тебе не о чем беспокоиться! — снова насмешничал Ведатель. — Но почему ты не ждёшь его в Ашанкаре, а бродишь по пустоши? Зачем тогда отправилась за ним, в далёкий путь?

— Мне негде было ждать, — процедила Маритха.

Отец её умер полгода назад, и муж Нихи, старшей сестры, взял под свою руку весь дом и мастерскую. Он не стал её продавать, нанял человека, не такого уж знатного мастера, как отец, но дело понемногу шло. Маритхе из этого всего ничего не досталось. Пока Иган не вернётся и права свои не объявит. Женщине только то полагается, что при муже перепадёт. Таковы законы Бессмертных. А до тех пор, пока Иган не отыщется — жить Маритхе при родичах в бывшем отцовском доме… а теперь уже сестры… да не сестры, а мужа её. Она там почти как прислуга. А как ещё пять лет пройдёт и истечёт срок сговора, так она ни с чем и останется, служанкою Нихи. Сестриных детей будет нянчить, мужу её угождать. Если кто-нибудь не подберёт. А кому такая нищая нужна? Вот и решилась она в Табалу пробираться, Игана разыскивать.

— Что же не передала ему весть через родных? Зачем сама в путь тронулась?

— Отец его сказал — не шлёт вестей мой Иган. А сам имеет ли от родичей — никто не знает. Уж слали ему весточки, слали…

Незнакомец только воротом всколыхнул, но ничего про это не сказал, хотя Маритха вся в слух обратилась. Вместо этого:

— Не женский путь. И как ты решилась, Маритха? И чем ты только всем им платила: проводникам, торговцам, хранителям?

Маритха вспыхнула. Решилась она на этакое дело от отчаяния. Когда муж Нихи начал одаривать её непрошеными взглядами да ещё когда застал одну в кладовой… Хорошо, что Ниха тут же рядом случилась и шум услыхала, да плохо, что ни одному словечку сестры не поверила. Злобу затаила. Вот с того дня и началось у сестёр… Хуже смерти такая жизнь. Однажды Ниха бросила в пылу ссоры: Маритху она в доме не оставит, даже прислужницей, если Иган за наследством не явится. Оставшиеся пять лет истекут — и выгонят вон. Пускай на улице тот подбирает, кому эдакая понадобится.

Да что ж это такое — как ни держи тайные мысли, а нет-нет и мелькнут, выскочат из закоулка, как ночные злодеи!

А этот Ведатель, он… да, он все знает, все видит. Наверняка увидал и эти мешочки с золотым песком, что Маритха нашла, когда комнату родительскую прибирала. Как положено, на третий день, как мать схоронили. Разрезала соломенный тюфяк, чтобы по-новому набить его дряхлое нутро, и вдруг к её ногам упал мешочек кожаный, и тут же другой. Никого ведь рядом не было… вот Маритха и не удержалась, припрятала, ничего отцу не сказала. До самой его смерти молчала. Откуда у матери столько песка золотого оказалось, ей было неведомо. Но от матерей не остаётся наследства, стало быть, и спроса с Маритхи нет, и делить находку ни с кем не нужно, а в жизни разное случиться может. Вот и случилось. А откуда вдруг у матери богатство такое — девушке дела нет. Перед Бессмертными Маритхе в том ответ держать не придётся.

Незнакомец опять над чем-то смеялся, но девушка в этот раз была готова и встретила его хохот со спокойствием, таким же ледяным, как пустынные сумеречные холмы, в которых затерялись двое путников. Пускай веселится, раз охота есть. И чему тут насмешничать?

— Вот уж не думал, что встречу такую, как ты, женщина! — уронил Ведатель.

— Какую это? — вырвалось против воли.

— В каком мире ты живёшь, Маритха? Ты давно уже не девчонка, ещё вчера игравшая на улочках Ашанкара. И ты не глупа. Вижу, что не глупа. А я не ошибаюсь. Но в жизни своей ты лишь раз обошлась без глупости!

Маритха было вспыхнула вновь, но злость её почему-то растворилась, так и не закипев. Словно на морозе замёрзла. Это ведь не простой человек сказал. Это Ведатель. И всю её жизнь он видит намного лучше самой Маритхи. Всего один раз? Когда же? Против воли внутри копошилось любопытство.

— Когда золото себе оставила.

Девушка растерянно моргнула, уставилась сквозь прорезь в его спину. Нет, Ведатели это не люди, это какие-то… это… Аж слезы навернулись. Сидит себе, под поступь тарпа качается, взглядом в сумеречные холмы уткнулся… Даже назад глянуть брезгует. Злые слова роняет. И что за дело ему до Маритхи, до судьбы её, однако нет… выпытывает, вытягивает, повеселиться хочет. Не попади она впросак с проводником да тарпом его, старым и больным, что свалился посередь пути да в придачу ещё хозяина насмерть задавил, и не было б у пришельца никакого права над нею издеваться.

Ведатель оглянулся, отогнул меховой полог небольшой рукавицей. Только сейчас девушка заметила, что поводья вольно лежат на спине тарпа, а руки незнакомца свободны.

— Я всерьёз, Маритха. Ничуть не смеюсь над тобой, — насмешка, видно, у него в крови, не то что в голосе. — Умно — лишь раз. Глупо — трижды. Первый раз — когда со своим золотом осталась у сестры в прислужницах да нахлебницах. Второй — когда тронулась в такую даль за бывшим наречённым. Третий — когда дала себя в пути столько раз обмануть, что твой кошель почти пуст. Как будто и не было твоего богатства. Один амулет против горакхов чего только стоит!

Да разве… Как же ей отцовский дом сестре оставить? Вот так, запросто? Да, в пути обманули, и не раз… Так ведь ей из Ашанкара ездить почти не приходилось. И ведь знала, что её надувают, обкрадывают, да сделать ничего не могла… Не сворачивать же назад с полдороги? Да и куда назад? Некуда. Сюда добралась — и то хорошо, так в чем же её глупость?

А то, что в путь тронулась… Да ведь нет у неё никого, кроме Игана, ни единого человека на этой земле. Что ей делать? Покровителя искать? Против Бессмертных это. Пять лет ещё ждать. Пять долгих лет. Ветром много песку унесёт. И золото может утечь меж пальцев. Как пришло случайно, так и уйдёт. Вот и решилась. Зато теперь она почти у ворот Табалы. Рядом с Иганом, только рукой махнуть.

— Нет в Табале твоего Игана, Маритха, — без тени сочувствия бросил Ведатель, оборачиваясь к меховой завесе, за которой скрывалась девушка.

Вот тут-то она и застыла. Только руки противной мелкой дрожью затряслись. Всю дорогу девушка гнала саму мысль про то, что может так случиться. Верила, что тут её Иган, как в силу Бессмертных. А можно ли верить этому насмешнику?..

— Не хочешь — не верь, — беспечно ответствовал Ведатель, отворачиваясь. — Но ты напрасно обыщешь весь город. А когда закончится последнее золото и медь в твоём кошеле — попадёшь на Улицу Любви. Если повезёт. Все-таки постоянный заработок.

Зимний ветер со свистом носился по сумрачной мёрзлой пустоши.

Сердце упало в глубокую яму. Маритха даже подумать не могла, что будет делать дальше. Ответа все равно не найти. Нет, она будет Игана искать! Что бы ни сказал первый встречный Ведатель.