«Читай и качайся»

На прогулке каждый придумывал сам, чем ему заниматься. Я поначалу просто ходила кругами — то одна, то вслед за кем-то. Что ж, такое кружение в тюремном дворике — это классика. И на эту тему мне даже вспомнилась черно-белая иллюстрация из детской книжки про Чиполлино каких-то 50-х годов издания. Потом постепенно я стала находить варианты физических упражнений, которые можно было бы делать в этих двориках. Махи ногами, отжимания от стены и так далее. Здесь имелись небольшие железные клетки примерно метр на метр, похожие на те, что в зверинцах. Для совсем строго наказанных заключенных. Но эти клетки никогда не использовались. И на их прутьях вполне можно было подтягиваться, делать упражнения на пресс. Нужно было только включить фантазию и настойчивость. Пацаны в этих двориках как раз-таки очень усердно тренировались. Они приносили сюда двухлитровые бутылки из-под колы, наполненные водой. Вместо гирь и гантелей. И достигали впечатляющих результатов!

Помню совет, данный мне как-то одним из «бээсников»: «В тюрьме самое правильное — читать и качаться!» То есть — в крайне критической ситуации — быть максимально продуктивным. И глядя на умиротворенные довольные физиономии местных пацанов, на их накачанные тела, я понимала, что у них это прекрасно получается. И я все пыталась понять: как им это удается? Почему в тюрьме пацаны в большинстве своем словно вдруг мобилизуются и прогрессируют, в отличие от большинства женщин? Расспрашивала на эту тему тех девчонок, чьи мужчины: братья, женихи, друзья — так же сидят по СИЗО. И информация была достаточно однозначной: пацаны за решеткой чувствуют себя намного лучше, чем женщины…

Тюрьма — это абсолютно агрессивная среда, равная, по моему мнению, войне, с ее нескончаемым ощущением смертельной опасности. Что делает типичный мужской организм в такой среде? Он нападает. Реакция нападения — мчаться, бороться, то есть выплескивать адреналин и негатив куда-то вовне. Для организма это более здоровая реакция. А состояние защиты и осады вредит организму. Особенно на длительные сроки. Поэтому для мужчин-воителей такие адские условия — это, скорее, родная стихия. Рефлексия слетает с них, как осенняя листва. Остаются задорный цинизм и серия непрерывных раундов: со следствием, служащими СИЗО, судами, системой в целом. В промежутках между раундами — качание тела и мозгов. Никаких тебе тут: «Быть или не быть?» Однозначно — «Быть!»

В тюрьме мужчине приходится жить по режиму, нет доступного алкоголя, почти нет случайных половых связей. В тюрьме он абсолютно легитимно может перестать париться насчет крутизны тачки, повышения по службе, шубы для жены, айфонов для детей и прочего, что мотало ему нервы на воле. Он выпадает из беличьего колеса, и может, наконец, абсолютно расслабиться. И если включает мозг, бросает курить, начинает качаться, если его поддерживают с воли — а 90 % мужчин получают такую поддержку: еду, витамины, книги — то его организм в таких условиях начинает покрываться здоровыми мышцами, а мозг — новыми нейронными сеточками.

Но я не мужчина. И вся моя реакция на тюрьму была абсолютно защитно-женской: хотелось сжаться в непрерывных рыданиях, свернуться в клубочек, впасть в анабиоз и очнуться только на свободе. И только из какого-то необъяснимого упрямства я решила не поддаваться слабости и начать делать тут что-то правильное и полезное… А в ситуации, когда тебя замуровывают в тесную камеру, — самым полезным было выходить гулять. И я заставляла себя это делать. Вопреки всему — плохому настроению, плохому самочувствию. Это было правильно… «Читать и качаться»…

Я старалась двигаться везде, где выпадала возможность, везде, где находился хоть метр пространства. Я стала делать упражнения повсюду — конечно же, следя за тем, чтобы никому не мешать при этом физически. Повсюду, куда меня засовывала система. В автозаках, на «сборках», в подвалах суда, в коридорах СИЗО, даже в клетках, где проходили видеоконференции. Везде, где меня ставили на долгую паузу тупого ожидания. Все сидели, стояли или лежали. А я — занималась… И людям вокруг по большому счету было все равно, что ты делаешь, при условии, что ты никого не задеваешь. Но главное — мне самой было все равно, что на меня в этот момент кто-то смотрит. Срабатывала привычка жить под круглосуточным видеонаблюдением…

Помню однажды, во время одной из видеоконференций, где можно часами наблюдать за заключенными из других московских СИЗО — словно в условном шоу «Дом-2» — я увидела, как некий парень, видимо, устав сидеть в своей клетке, встал и начал отжиматься. Прямо во время видеотрансляции. И чихать он хотел, что все служащие Мосгорсуда, и все сотрудники изоляторов Москвы на него глазеют. И я очень хорошо понимала в тот момент, что им движет…

После прогулки нас тем же путем повели обратно на спецблок. Когда мы шли мимо двориков «для больших камер», было слышно, какой там стоит адский шум-гам. Разносились громкие крики — это перекрикивались-переговаривались заключенные в соседних двориках, слышались удары мяча — кому-то там разрешали брать мяч и играть. И все это перекрывала громкая музыка из динамиков по периметру постройки — играла какая-то попсовая музыкальная волна. Эта какофония была настолько обыденной для прогулочных двориков, что на нее никто не обращал внимания.

Когда я содержалась на спецблоке, все мои прогулки проходили в основном в тишине, и я долгое время не слышала никакой музыки. На первый взгляд, это вроде бы ерунда, есть вокруг тебя музыка или нет. Более-менее приемлемая, та, что ложится тебе если не на душу, то хотя бы на ухо… Но! Если учесть, что все мы давно уже живем с наушниками в ушах, под непрерывный фоновый саундтрек, причем специально подобранный, то не следует недооценивать его внезапное полное отключение. Этот элемент жизни в тюрьме терялся безвозвратно.

Я очень скучала по «своей» музыке. Но даже не представляла насколько, пока однажды, когда нас в очередной раз вели мимо «больших» двориков, не услышала вдруг из динамиков вместо вечного «Русского радио» — низкобасовые звуки deep-house. Некто, выбирающий радиоволны, вдруг выбрал соответствующий deep-house канал… И у меня совершенно непроизвольно вдруг выступили слезы… Значит, «тот» мир все еще существует… Я очень старалась гнать от себя мысли о том, что осталось за воротами тюрьмы, мысли о «том» мире. Чтоб не спятить! И вдруг «тот» мир так пронзительно, «во весь голос» о себе — раз! — и напомнил…

Книги

Когда мы вернулись в камеру, соседки показали мне полку с «камерными» книгами и журналами. Их можно было свободно брать и читать. Главное — «не загибать страницы и не мять». Я давно уже отвыкла от бумажных книг и тем более от такого трепетно-бережного отношения к ним и была приятно удивлена, так как книги всегда были важнейшей частью моей жизни.

Хорошо помню первую мою сизошную книгу — это был Акунин [С 18 января 2023 г. внесен в перечень террористов и экстремистов Росфинмониторинга.], из серии про Фандорина. Я читала все эти тома давным-давно, но это не помешало отдаться книге со всем вниманием, даже с жадностью.

В тюрьме от чтения не отвлекали ни интернет, ни сериалы, ни друзья. Напротив, самое интересное и манящее было теперь на страницах книг. И процесс чтения приобретал уже другое качество. Это было почти полное погружение в текст. И когда попадались книги, которые я читала впервые, то в промежутках между чтением или засыпая, я думала о них — что же там будет дальше? Куда забросит героя? И это было такое давно забытое чувство! Чувство чистой радости от чтения…

В основном, мне все-таки довелось перечитывать. Однако я находилась в экстремальных условиях, и знакомые страницы воспринимались тут совершенно по-новому. Глаз выхватывал строчки и фразы, которые раньше ускользали. И вот что удивительно — почти во всех текстах, которые мне попадались, и в книгах, и в журналах, я стала вдруг находить для себя некие слова поддержки. Слова, которые подсказывали, как себя вести. Что-то мне объясняли, куда-то направляли. И эти фразы очень сильно меня утешали и подбадривали. И вот наткнувшись в своем первом Акунине на строки: «Когда на благородного мужа обрушивается несчастье, первое, что он делает, — говорит судьбе «спасибо» и пытается извлечь пользу из новых обстоятельств», — я решила записать эту цитату в общую тетрадь в клеточку, которую мне отдала Тамара. Мелким почерком, в каждой клеточке — для экономии пространства… С того момента я стала выписывать понравившиеся мне цитаты из всего, что я читала. Я не вела в СИЗО никаких личных дневников, но вела «дневники цитат». И таких общих тетрадей по 90 страниц у меня за все время оказались исписанными аж шесть штук!

Что неудивительно — ведь я стала читать всегда и везде, где только получалось. Я всегда носила с собой книги. Зная уже, что обязательно где-то придется зависнуть в ожидании. Вызывают в медсанчасть, на получение посылки, на видеоконференцию, выводят ли на обыск, или на прогулку — ты уже знаешь, что на обратном пути можешь застрять в коридоре на час-другой. И берешь с собой книгу. А уж при выездах в суд я брала с собой по две-три книги одновременно. И дежура при личных досмотрах недоумевали: «Зачем тебе столько книг, Вебер? Да еще и газеты?!»