После того, как девчонки объяснили, что при помощи людей с воли и сервиса «Озон» я теоретически могу получить какую угодно литературу, я начала составлять списки. По которым просила родных и друзей высылать мне книги. Поначалу я решила заказать все на тему тюрем, лагерей и прочей неволи. В этот список вошли Солженицын, Гинзбург, Шаламов, «Комната», Наташа Кампуш, Достоевский… Все это я уже читала, но сейчас, конечно же, прочитала бы уже по-другому. И прямо «изнутри» ситуации. Мне хотелось обнаружить нечто, ставшее для персонажей этих книг спасением в подобных обстоятельствах. Найти рецепт выживания и вцепиться в него…

Незадолго до моего заключения, готовясь к нашему кинопроекту про летчика Девятаева, который во время войны убежал из немецкого концлагеря, я прочитала книгу Виктора Франкла «Сказать жизни “Да!”» — об Освенциме. Я помнила, какой силой и желанием жить наполнила меня эта книга тогда, при первом прочтении. И вот, оказавшись в тюрьме, я страстно захотела ее перечитать. Там были строки, которые могли бы стать здесь мне мощной поддержкой.

Но поначалу мои родные и друзья очень долго не могли разобраться, как работает система заказов «Озон» для СИЗО. В письмах они сначала писали, что «магазин отменил заказ», потом — что «книги были заказаны, курьер дошел до ворот изолятора, но его не пустили». Дальше заказ нужно было отзывать, оформлять заново. Причем доставка шла через «Почту России», а все знают, как работает эта почта… В общем, я еще очень долго ждала свои первые книги. Но маленькая Фатимка как-то спросила моего совета по поводу книг, которые она тоже решила заказать через «Озон». Она сказала, что во время учебы в университете ей было как-то не до художественной литературы. И может тут как раз получится что-то наверстать в этой области. Я надиктовала ей то, что на мой взгляд могло бы понравиться юной девушке, и в том числе рассказала про книгу Виктора Франкла. И когда ей пришла посылка с книгами, там был и Франкл. И Фатимка, добрая душа, сначала отдала эту книгу мне.

Это была небольшая книга, с твердой обложкой цвета неба, и я ее прочла буквально за день. И весь второй день выписывала понравившиеся цитаты, а это практически полкниги. И насколько же созвучны были те строки тому, что я переживала! Насколько ощущения человека в фашистском концлагере были близки тому, что испытывают заключенные современного следственного изолятора! И там, и там — неизвестно, когда наступит конец и какой он будет. И ощущение этой неизвестности просто сводит с ума, так как человек по природе своей склонен планировать будущее. И прямое указание Франкла было следующим: нужно несмотря ни на что придумать, вообразить себе будущее и держать на него ориентир. И я, хотя бы сотой частью своего оглушенного мозга, стала пытаться это делать… В общем, эта книга стала для меня реальным источником сил в мои первые тюремные дни. Объяснив заодно эмоции, которые я испытывала в заключении. А также во многом расшифровав поведение окружающих… И еще — читаешь и убеждаешься, что человек — невероятно сильное существо, которое способно пережить все что угодно. Пережить и идти дальше…

Я думала, что читать такого рода литературу — это естественное желание… Но оказалось, что у большинства окружающих меня женщин, эти «тюремные» книги вызывали отторжение. «Зачем ты это читаешь? Мы и так в тюряге — не нужно об этом еще и читать!» И едва Фатимка взялась за Франкла, соседки велели ей немедленно бросить эту книгу. Она, миролюбивое создание, не стала спорить, и принялась читать что-то другое…

Потом, когда ко мне пришла вся заказанная «тюремная» литература: и «Крутой маршрут», и «Архипелаг ГУЛАГ», и «Колымские рассказы», и «Записки из мертвого дома» — никто, кроме меня, и не стал читать «такую жесть». Хотя обычно в СИЗО ценна каждая книга, и она ходит-бродит по рукам, по кругу, пока не оказывается прочитанной почти всеми…

В следующих партиях книг я просила присылать мне уже другое. Поначалу решила перечитать «список Бахмутского» — моего любимейшего профессора ВГИКа по зарубежной литературе. Именно под его гениальным кураторством я открыла для себя всю мировую литературу от Гомера до наших дней. Он преподавал настолько виртуозно, что литература для меня навсегда осталась главнейшим из искусств и наук. Так в СИЗО попали «Кандид» Вольтера, «Божественная комедия» Данте, «Доктор Фаустус» Манна, «Гроздья гнева» Стейнбека, «Жерминаль» Золя и далее по списку. Обычно, когда к человеку приходила посылка с книгами, все книгочеи начинали рассматривать новинки, занимая на них очередь и предвкушая предстоящее чтение. Но мои «одиозные» книги, в большинстве своем, ни в этой, ни в других камерах не вызывали особого интереса. Несколько человек брались за «Жерминаль» или «Гроздья гнева» и тут же бросали. «Слишком тяжело» — не в плане языка, а по содержанию.

Однажды, уже в большой камере, одна цыганка, увидев у меня в руках «Божественную комедию», оживилась и, к моему величайшему удивлению, попросила почитать. Я тут же отдала. Она честно старалась читать, но дошла только до того места, где заканчивались мои подчеркивания. Я со своими личными книгами не церемонилась и всегда делала пометки. Дальше Данте надолго залег у нее где-то под подушкой, а потом со вздохами был возвращен. Как выяснилось, эта цыганка узнала о «Божественной комедии» из пресловутого сериала «Великолепный век», который здесь запоем смотрели всеми камерами, причем из года год. Были те, кто смотрел эту сагу уже по третьему-четвертому кругу. И как оказалось, некий персонаж сериала все время цитирует Данте и носит с собой «Божественную комедию». Что и вызвало такой забавно-просветительский всполох.

Потом уже, покончив со «списком Бахмутского», я стала просить высылать мне какие-нибудь громкие новинки, букеровских номинантов, бестселлеры последних лет. И тут мои сокамерницы были вознаграждены. «Девушку в поезде» с удовольствием прочитали абсолютно все вокруг. На нее моментально выстроилась очередь: «Кто следующий читает “Девушку в автозаке”?» — так в шутку стали называть эту книгу. Ее прочитала даже моя соседка-пенсионерка, которая кроме православной литературы вообще ничего не брала в руки. А по поводу «Заххока» Медведева ко мне даже подходили и жаловались: «…Ну вот, оборвалось на самом интересном месте! Скажи автору, чтоб писал продолжение!» Я сначала не понимала, в чем дело. Но потом выяснилось, что соседки решили, что это книга написана моим личным знакомым. Так как на первой ее странице было посвящение: «Людмиле с любовью!»

Как правило, я читала от трех книг одновременно. Когда у меня появилась английская грамматика, то по утрам, на свежую голову я корпела пару часов над упражнениями. Потом уже брала какую-нибудь книгу для «ума» — типа «Сила воли и самоконтроль», «Как работает мозг» или «Как мы принимаем решения»… Затем читала художественную литературу. Однако мимо меня постоянно курсировали другие потрясающие книги, которые мне не хотелось упускать, и я хваталась за них с какой-то неуемной жадностью. Это были и тюремно-библиотечные книги, в основном старая добрая русская классика, из советских фондов, 50–60-х годов издания. Иногда ни разу не открывавшиеся, пожелтевшие от времени. Книги выдавались на месяц, и в каждом новом каталоге было то, что мне хотелось почитать или перечитать. Я, кстати, наивно полагала, что в тюрьме обязательно должно иметься собрание сочинений Ленина, или «Капитал» Маркса. И где как не тут наконец полистать эти талмуды? Но, увы, ничего подобного не было…

Более интересные книги появлялись другими путями — по «межкамерным связям». В первую очередь — через «дороги». Иногда в одной «дорожной» поставке бывало книг по пятнадцать. И с чтением таких книг не следовало затягивать. Так, все камеры, к примеру, обошли тома «Шантарама» и приключенческий «Мотылек». «Тюремные люди» Ходорковского [Внесен Минюстом в реестр иностранных агентов.] — вот эту брошюру, как ни странно, читали с удовольствием. Может, из-за громкого имени ее автора. Бесчисленные любовные романчики, детективчики… Помимо «дорог», межкамерная связь осуществлялась через выезды на суды и выходы в следственные кабинеты или в медсанчасть. И во всех этих ситуациях между заключенными шел обмен книгами. То есть в камеру отовсюду попадали пачки новых книг, которые нужно было успеть «схватить» и быстро прочитать. Именно так, к примеру, я впервые прочитала почти всего Несбе…

Довольно-таки скоро у меня накопилось огромное число моих собственных книг, присланных с «Озона». И из них штук десять стабильно лежали непрочитанными, ведь новые книги мне доставляли постоянно, и я просто не успевала до них добираться. За два года семь месяцев у меня образовалось около семи больших ашановских сумок с вещами. И в них половину места занимали книги, хотя я все время что-то отдавала в «камерную» библиотеку, и вообще раздаривала всем подряд.

Хранение книг под конец стало самой настоящей головной болью. И не только для меня. В большой камере было достаточное число таких же фанатов чтения, как и я — со своими залежами литературы. В итоге камера «бурлила и пенилась» от книг. А с каждым новым начальником отношение к книжному «наводнению» все ужесточалось. Особенно красноречивым этот паводок бывал после обысков — когда вскрывались и потрошились все сумки, а книги разбрасывались во все стороны. И тогда дежура́, глядя на эти завалы начинали возмущаться: «Что это такое! У вас слишком много книг! Так нельзя!»