Мои конвоиры недовольны — кто-то из них прохлопал мою доставку. И теперь они мрачно рассуждают: «Суд закончится после восьми, значит — пока вернемся обратно в «Печатники», встрянем в самую очередь, и эта история надолго!» «А могли бы уже ехать сейчас назад!» — злобно добавляет «старшой» Николай…

И я понимаю, что мой адвокат, получается, ждет меня уже более пяти часов. Да и все мои друзья, которые должны были прийти на заседание, тоже все эти часы торчат в суде.

А еще меня окончательно прибивает то, как уверенно конвоиры планируют мою обратную доставку в изолятор. И ничуть в этом не сомневаются! Как будто это дело уже заранее решено, а постановление — напечатано и подписано.

Но дело и правда было решено… Когда меня привели в зал Тверского суда, там был только Марк с помощниками, но моих друзей и близких уже не было. Меня завели в клетку. Марк успел шепнуть, что все ждали меня до шести вечера — а дальше в суде посетителям находиться нельзя, и поэтому им пришлось уйти…

Суд прошел минут за десять. Основное время заняло красноречивое выступление Марка. Прокурор же сказал только стандартное: «Ходатайство о продлении ареста поддерживаю…» — и судья удалился в совещательную комнату.

Через минуту судья вышел уже с постановлением о продлении ареста, которое, видимо, было распечатано еще днем, когда он «продлевал» остальных фигурантов дела. Прочел вслух с пулеметной скоростью — и… все. Меня снова арестовали на месяц!

Вопреки мрачным прогнозам конвоиров мы вернулись в «Печатники» задолго до отбоя. Когда я вошла в камеру, Тамара сказала:

— Продлили все-таки… На сколько?

— На месяц…

— А… Ну это у всех так. Потом продлят сразу на три месяца… Подельников видела?

— Нет… Я была одна.

— Ну это у многих так… Потом будут возить уже с подельниками…

И Тамара во всем оказалась права.

На следующий суд по мере пресечения — через месяц — меня «заказали» уже с утра. Было почти лето, жарко, поэтому я не взяла верхнюю одежду, а только пакет с шоколадкой и литровым «Мажителем». Девчонки подсказали: «Все равно это на целый день, так что бери с собой что-то пожевать…»

Меня погрузили в задний отсек маршруточного автозака, мы постояли какое-то время в очереди на выезд, а когда выехали и помчались по шоссе, я решила, что в суде мы окажемся минимум через час. И давай пить свой «Мажитель». От волнения я никак не могла остановиться и все отхлебывала и отхлебывала из коробки. Пока вдруг не поняла, что выпила… почти весь литр напитка. И очень скоро об этом пожалела. Да еще как!

Несмотря на мигалки, мы успели встрять в солидные пробки и хорошенько в них постоять. И вскоре я почувствовала, что неплохо бы мне попасть в туалет…

Через два часа мы затормозили, «старшой» вышел, а потом вернулся, злобно матерясь: «Ну все, пиздец! Встряли! Перед нами восемь машин!» Остальные тоже разразились руганью, и я поняла, что происходит что-то не то…

— Извините, а мы у суда, да?

— Нет! Мы на «Бутырке»… За подельниками твоими приехали…

— А когда приедем в суд?

— Когда, когда… Дай бог, через часа два…

Ого, подумала я. Я не вытерплю! Да я уже — лопаюсь! Нет, тут не до церемоний, нужно проситься в туалет немедленно!

— Извините, мне надо в туалет. Пожалуйста!

— Да ты что? Куда мы тебя поведем? Мы в городе сейчас! Терпи до суда…

— Я не могу… Если бы могла, то не просила бы, поверьте.

— Ну не знаю… Может, когда заедем вовнутрь… За ворота… Попробуем что-то придумать.

На «Бутырку» мы заехали только через… часа три. И я хорошо запомнила каждую минуту этого стояния перед воротами. Это была поистине пытка. Настоящая физическая пытка, только опосредованная.

В этом дремучем автозаке не было кондиционера, и когда машина вставала — воздух прогревался до каления. Было очень душно, несмотря на распахнутые окна. И все конвоиры очень скоро повыпрыгивали из салона на улицу — походить-поразмяться, поболтать с коллегами из других машин. Они милосердно открыли дверь в мой отсек и даже дверь автозака, чтобы я совсем не задохнулась.

Но проблема с туалетом полностью затмевала всю эту жару и духоту… Я старалась максимально расслабиться, почти не дышать, не шевелиться… И хотя мой мочевой пузырь раздулся до небывалых для меня размеров, и я все думала: «Еще чуть-чуть и все прорвется наружу…» — но я выдержала. В общем, возможности человеческого организма нами и впрямь недооцениваются…

Когда подошла очередь нашего автозака, и мы подъехали было к шлюзу, перед нами вдруг возникла огромная фсиновская фура, требуя пропустить ее «по зеленке». Мы дали задний ход, и я даже застонала от разочарования. Водитель посмотрел на меня сочувственно: «Все понимаю, но сама видишь, что происходит…» Они действительно ничего не могли поделать. В городе выпустить меня из автозака было невозможно. Да и куда идти? «Бутырка» находится в самом центре Москвы, вокруг нее — жилые дома, дворы, детские площадки — и все это заполнено обычными гражданами…

Наконец, мы въехали в шлюзовой отсек. И, несмотря на пограничное состояние, в котором я находилась, мне очень хорошо запомнилось представшее передо мной зрелище.

Так же, как в «Печатниках», все мои конвоиры и водитель покинули автозак, и я осталась в нем одна. Резко пахну́ло псиной. Почти вплотную к дверям стояло сооружение наподобие металлических строительных лесов, выкрашенных красной краской. В нижнем ярусе находились клетки с овчарками, которые заливисто лаяли. Всего собак было около десяти.

По боковой лесенке данной конструкции поднялся сотрудник «Бутырки» — проверить крышу автозака. А в салон вошла девушка с фонарем. Рукава ее рубашки были закатаны по локоть, и оба ее мускулистых предплечья были покрыты сплошными цветными татуировками. Выбритые виски, длинная лихая челка на один глаз — выглядела она очень живописно.

Наконец, досмотр позади, мы подъезжаем к дверям бутырской «сборки». И тут выясняется, что моих подельников даже еще не «заказали».

Николай яростно матерится:

— Опять, мать ее, забыла позвонить!

— Кто? Дарина?

— Ну а кто ж!..

— Ну наша мадамка в своем стиле…

И конвоиры издевательски смеются. А я понимаю, что, получается, пока моих подельников «закажут», приведут на «сборку», выведут к автозаку, может пройти куча времени. И снова напоминаю про туалет. «Старшой» чешет голову:

— А до суда ты не дотерпишь? Тут рядом же…

— Нет! Нет! Вы что? Вы же обещали! Я сейчас разорвусь!

— Ну ладно, Санек, своди. Все равно еще час тут проторчим…

Ничего себе, думаю: «Они что, если бы не задержка с доставкой, не повели бы меня в туалет? О-о-о!» И, скорее всего, так и было бы!.. Хотя потом я узнала от опытных сидельцев, что по закону конвой обязан предоставлять заключенному возможность посещать туалет каждые три часа. И если они этого не делают, нужно спрашивать номер значка конвоира и грозить жалобами. Но тогда я этого не знала и взывала исключительно к их человечности. Пыталась пробудить жалость. И они сжалились!

Санек пристегнул меня к своему наручнику и повел к дверям местной «сборки». Архитектура «Бутырки» красноречиво вопила о своей древности… Красная деревянная дверь была очень высокой, метров семь, арочного типа. И на итальянский манер в ней была прорублена другая дверь — уже человеческих размеров. В нее-то мы и вошли.

Оказались в огромном холле с высоченными округлыми потолками. Прошли через рамку. Конвоир меня отстегнул, и я наконец попала в туалет. Это был просто восхитительный момент! Момент величайшего облегчения! Вот уж точно, чтобы заставить человека почувствовать себя по-настоящему счастливым, нужно дать ему хорошенько помучиться, а потом вернуть все как было. Этого будет достаточно!

Назад я шла, паря словно на крыльях. Даже этот Санек повеселел, глядя на блаженное выражение моего лица. Мы шли не спеша, и я смогла оглядеться. «Бутырка» отличалась от «Печатников» не только старинной архитектурой. Здесь здание тюрьмы стояло посередине двора, а сам двор был огорожен высокой стеной. Причем двойной, и внутренняя стена была сетчатой. Между стенами шла узкая «полоса отчуждения», и я увидела, как за сеткой ходят вооруженные охранники с собаками…

Где-то через час привели моих подельников. Меня же при этом посадили в «стакан». Потому что я была одна, а их — трое. Им и достался большой отсек.

…В летний сезон в тесном железном «стакане» автозака катастрофически не хватает кислорода. И хотя на дворе солнечно, в «стакане» — темно, словно в гробу. И только через круглый глазок на двери пробивается солнечный луч. И проявляется на противоположной стенке в виде ярких цветных кружков стробоскопа. Я сижу, едва дыша, прислонив голову к стене, не сводя глаз с этих пляшущих пятен. Голова кружится, сознание ускользает, перед глазами начинают скакать уже не только эти стробоскопические шары, а пятна и мушки, сопровождающие обычно сильную усталость или физическое напряжение. Или же это какие-то другие пятна, идущие из моей головы. А может и из сознания — то ли пятна, то ли образы…