Анфиса расположилась на одном из нижних мест, а я — напротив нее, тоже снизу. Мы словно в карикатурном купе поезда.
Я застилаю постель, иду в туалет. Радуюсь, что пусть он и замызган, пусть с запашком, но находится в маленькой отдельной комнатке с дверью, с нормальным «человеческим» унитазом.
Мне очень хочется пить. Анфиса говорит, что единственное, что тут можно сделать, — это пить воду из-под крана, так как кипяток здесь не разносят. Она посоветовала налить воду в кружку и сначала дать ей отстояться. Наполнив кружку, я постигаю смысл ее слов: вода в ней — молочно-белая. Коктейль из хлорки? О-о-о…
Анфиса достает сигареты и спрашивает, направляясь в туалет:
— Ты куришь?
— Нет…
— Ого, тяжело тебе будет!
— Почему?
— Ну, понимаешь, в тюряге все курят… И в камерах все время дым стоит, будешь дымом дышать…
Анфиса закрывается в туалете. И вдруг я слышу, как она начинает кому-то кричать:
— Мишк! Ты там? А ко мне опять новенькую завели!
Глухой мужской голос отвечает что-то типа: «Красивая? Не хулиганьте там!»
Анфиса смеется, шутит в ответ, снова смеется, и этот незатейливый разговор длится довольно-таки долго.
Когда Анфиса выходит из туалета, поясняет:
— В соседней камере пацаны, познакомилась с одним…
— Как познакомилась? Где?
— Да нигде — только через туалет перекрикиваемся. Но он хороший пацан — вот сигареты передал.
— Но вы же громко кричите. А если услышат?.. Что будет?
— Да не услышат! Тут вообще никто не ходит. Даже если надо, не дозовешься никого…
Наконец, выключается свет, загорается ночник над дверью. Отбой. Нужно ложиться спать. Но легко сказать! К этому моменту я ощущаю, что в этой подвальной камере очень холодно. Не так как было в автозаке, но без куртки находиться тут невозможно. Выданное одеяло, напоминающее скорее кусок потертого серого драпа, совсем не греет. Постельное белье влажное. Что же делать? И я ложусь спать в куртке и в сапогах! Прямо на чистую простыню, отключив у себя в голове очередное цивилизационное клише.
И об этой первой ночи в СИЗО у меня в памяти осталось только вот это ощущение ядреного погребного холода. Того, как я старалась закутаться, натянуть на голову капюшон, превратиться в кокон. Возможно, фиксация на этих телесных переживаниях стала бессознательной уловкой моей психики, и это спасало меня от убийственной истерической реакции. Измотавшись за эти дни физически, то и дело промерзая насквозь, я достаточно резко закоченела не только телесно, но и эмоционально. Все внутри меня словно заморозилось, превратилось в лед, как у Кая после поцелуя Снежной королевы. Я сходу впала в это состояние «зомби», увидев в нем, пожалуй, единственное спасение. Понимая, что стоит только позволить этой глыбе начать таять, мой мозг и сердце просто взорвутся от яростного гнева и беспредельного ужаса…
Второй день в СИЗО
На следующий день, после подъема в шесть, когда включился верхний свет, а в дверь постучали с криком: «Подъем!», и после завтрака в семь, который снова привезла хозка и который состоял из довольно-таки приличной каши и чая, пришла дежурка, назвала мою фамилию, велела идти за ней.
В коридоре уже собралось человек пять самого разного вида и возраста: от бабки, похожей на бомжиху, до клубной «цыпы» в мини-юбке и на гоу-гоу каблуках. Но всех, в том числе и меня, объединял крайне помятый и измученный вид.
Нашу мрачную процессию повели по каким-то бесконечным и запутанным коридорам, через множество железных дверей и клеток.
Вот мы очутились в высокой круглой кирпичной башне, стали подниматься по железной лестнице, куда-то под купол. В темно-красных стенах башни на разных уровнях вставлены окошечки-амбразуры, выложенные цветными стеклами. На одном из уровней огромные чугунные колокола — они так близко, что можно разглядеть затейливую резьбу. Приятно запахло ладаном. Именно тут, видимо, за одной из запертых дверей, находится православный храм для заключенных.
Поднимаемся на последний этаж. Открывается дверь — и мы из краснокирпичных псевдовизантийских интерьеров попадаем в больничный коридор. Такой типично бездушно-совковый. Бледно-зеленые облупившиеся стены, двери врачебных кабинетов, покрытые десятком слоев белой краски. Ободранные дерматиновые лавки вдоль стен. В воздухе стоит характерный больничный запах нашатыря и хлорки. Именно здесь со всей очевидностью проступает истинный дух данного заведения. Ведь раньше здесь была вовсе не тюрьма, а ЛТП — лечебно-трудовой профилакторий. Для тех, кого насильно лечили от алкоголизма. Мужчин и женщин, допившихся до «белой горячки». Именно они, потерянные создания, жили в этих камерах-палатах, ходили по этим коридорам. В понятно каком состоянии. И в этом воздухе словно бы все еще витает что-то насильственно-нездорово-психическое…
Медосмотр — часть карантинной «передержки» людей, попадающих в изолятор, где можно выявить опасные для окружающих заболевания.
Для этого нас по очереди начали прогонять через кабинеты стоматолога, флюорографии и дерматолога. Стоматолог, молоденькая блондинка, внимательно осмотрела мои зубы, с любопытством прощупав руками все пломбы и коронки: «А это что? А это?» Меня порадовало, что она хотя бы была в синих одноразовых перчатках. Флюорографию делала плотно сложенная девица в знакомой зеленой форме — юбка, косынка… Хозка? Дерматологом оказался коренастый, крайне подвижный мужчина восточного типа. Как выяснилось, он к тому был же заместителем начальника медсанчасти СИЗО. Все звали его попросту Равиль.
Равиль сидел за столом и что-то быстро писал. Не глядя на меня, спросил, есть ли какие жалобы. Я рассказала про свои суставы. Однажды во время съемок мне пришлось долгое время работать под проливным дождем. С тех пор и мучилась, была вынуждена пить хондропротекторы. Ежедневно. Равиль развел руками — мол, у нас нет таких препаратов, извини. И все — на этом медосмотр закончился.
Когда я и мои спутницы одна за другой закончили с кабинетами, поначалу мы скучковались у выхода из медкрыла. Так как было сказано: «Ждите, сейчас вас заберут».
Но прошел примерно час, а нас никто так и не забирал. И постепенно все разбрелись по медкоридору. Кто прикорнул на лавке, кто пошел искать туалет, кто присел на корточках у стены.
Стоять столбом на одном месте было невыносимо, и я тоже решила прогуляться. Под потолком вдоль одной из стен шли очень узкие окошки — как потом выяснилось, они выходили на «волю», на Шоссейную улицу, где находилось СИЗО-6. Коридор был достаточно длинный, с кучей дверей. Встречались таблички: «Терапевт», «Гинеколог», «Процедурная»… Вдоль стен висело несколько тематических стендов с картинками: о СПИДе, алкоголизме, вакцинации…
По коридору то и дело сновали люди в медформе — врачи и медсестры. Также все время прибывали и отбывали другие заключенные — их приводили дежура, оставляли, а потом забирали. Я не могла оторвать взгляда от этих женщин. Они резко отличались от напуганных карантинных барышень, во-первых, своим совершенно расслабленным, даже довольным видом. Многие оживленно болтали. Даже хохотали. Только потом я поняла, что внешняя веселость этих женщин совершенно не соответствует их реальному настроению.
Многие из них были в дорогой одежде, с чистыми ухоженными волосами. Большинство — аккуратно накрашены. У одной из них, загорелой стройной брюнетки с длинными шелковистыми локонами, словно бы сошедшей со страниц светской хроники, замечаю бутылочку питьевого йогурта. И не выдержав, подхожу:
— Извините, пожалуйста, не скажете, а откуда здесь берут эти йогурты? — я уже просто изнемогаю без молочных продуктов. И увидеть здесь — на фоне диеты из каш, чая и воды из-под крана — настоящую «Активию» было для меня равно чуду!
— В интернет-магазине. Ты с карантина что ль, новенькая?
— Ага.
— Скажешь родственникам положить тебе деньги на счет и сможешь покупать что захочешь. Это просто…
Мы промаялись в медкрыле еще часа два, не меньше. И когда дежурка привела нас обратно, уже раздавали обед. После еды меня и других карантинных снова куда-то повели. Финальной точкой маршрута стал кабинет в узком коридорчике, к дверям которого выстроилась длинная, более тридцати человек, очередь.
Пристраиваюсь в конце. Проходит более часа в ожидании. Женщины одна за другой заходят в эту дверь, а потом отходят в другой конец коридора. И вот наступает моя очередь. Захожу в небольшой кабинет. Дежур делает знак встать перед столом, на котором лежит куча папок — личные дела заключенных. За столом сидят трое мужчин в форме. Тот, кто с краю, строго говорит:
— Назовитесь.
— Вебер…
— Полностью! Фамилия, имя, отчество!
— Вебер Людмила Владимировна…
— Статья.
— Э… Статья?
— Статья, по которой обвиняетесь?
Ощущение некоего странного экзамена. И я понимаю, что не выучила этот билет. В постановлении о моем аресте было перечислено много разных статей, но я даже не стала вчитываться в эти цифры! Не то что бы запоминать! Я бормочу:
— Э… Извините, я не знаю… Э… «Убийство»?..
