Но всему прекрасному приходит конец. Ей — объясняет, извиняясь, Марина — пора идти на официальный ужин в Сант-Анджело. Это будет скучища, и она бы с удовольствием осталась, но она член оргкомитета Венецианской биеннале и поэтому…

— Per favore, Marina. Capisco [Пожалуйста, Марина. Я понимаю (ит.).], — говорит Ринат, вываливая весь свой запас итальянского с галантной, как ему представляется, улыбкой.

— Твой акцент, Ринат! Perfezione! [Бесподобно! (ит.)] — Она замолкает и заговорщически улыбается. — Слушай, а вдруг ты совершенно случайно завтра в обед свободен?

— Совершенно случайно — да.

— Превосходно. Давай встретимся в одиннадцать на выходе из отеля к реке. Я с удовольствием покажу тебе, что такое… настоящая Венеция.

Они поднимаются из-за стола, и она уходит. На белой льняной скатерти — четыре пустых коктейльных бокала. Три — его, один — ее. Солнце уже почти село и еле выглядывает из-за устрично-розовых перистых облаков. Ринат оборачивается подозвать официанта, но тот уже здесь — невозмутимый и неприметный, словно гробовщик.

Автобус ползет улиткой. Еву никто не удостаивает вниманием, кроме одного пассажира с явными отклонениями — тот упорно ей подмигивает. Вечер выдался теплым, и в салоне стоит тяжелый дух сырых волос и несвежего дезодоранта. Ева быстро пролистывает «Ивнинг Стандард»: новости, вечерние приемы и серийные адюльтеры в Примроуз-Хилл, и, добравшись наконец до объявлений о недвижимости, предается их изучению.

Разумеется, они с Нико не могут позволить себе столь соблазнительно представленное там жилье — об этом нет и речи. Все эти викторианские промышленные и складские помещения, переосмысленные в виде светлых сказочных квартир. Все эти панорамные виды на реку сквозь огромные окна, обрамленные сталью и зеркальным стеклом. В то же время Ева отнюдь не вожделеет их в смысле желания обладать. Она, скорее, заворожена их безлюдностью и неправдоподобием. Они притягивают ее как своего рода декорации к другим, воображаемым, жизням, которыми Ева могла бы жить.

Без четверти девять (ну, может, чуть позже) вместо обещанных восьми она добирается до их съемной однокомнатной квартиры и, продираясь сквозь горы обуви, велосипедных принадлежностей, «амазоновских» упаковок, сваленной одежды, идет на манящий аромат еды с кухни. Обеденный стол накрыт на двоих, здесь же — бутылка испанского вина и грозящая вот-вот рухнуть стопка математических учебников. Немузыкальное насвистывание и шум воды в ванной указывают на то, что Нико принимает душ.

— Извини, что опоздала, — кричит она. — Вкусно пахнет. Что это?

— Гуляш. Откроешь вино?

Ева даже не успевает достать из ящика стола штопор — сзади раздается лихорадочное цоканье по полу, и мимо нее по воздуху пролетают две фигуры явно нечеловеческого вида и приземляются прямо на стол, обрушивая стопку книг. От шока Ева застывает как вкопанная. Бутылка катится по столу и вдребезги разлетается на кафеле. Еву с любопытством разглядывают две пары серовато-зеленых глаз.

— Нико!

Тот неторопливо выходит из ванной в шлепанцах и с повязанным вокруг талии полотенцем.

— Любовь моя. Вижу, ты уже познакомилась с Тельмой и Луизой.

Он переступает через растущее винное озеро и целует Еву. Та не реагирует, только сверлит Нико взглядом.

— Луиза неуклюжа. Думаю, именно она…

— Нико. Пока я тебя, б…, не убила…

— Это нигерийские карликовые козы. Нам больше никогда не придется покупать молоко, сливки, сыр и мыло.

— Нико, слушай внимательно. У меня был жуткий день, а все наше бухло до последней капли — эта лужа на полу, так что сейчас я иду за вином. Когда вернусь, мне хотелось бы сесть за стол, попробовать твой гуляш, выпить бутылочку-другую красного и расслабиться. А об этих двух животных на столе мы больше не говорим ни слова, поскольку к тому времени они растают в воздухе, словно их никогда не существовало, ладно?

— Э-э… Ладно.

— Ну вот и славно. Вернусь через десять минут.

Когда она возвращается с двумя бутылками, кухня наспех, но более-менее пристойно прибрана, в поле зрения — никаких коз, а Нико полностью одет. Сердце Евы замирает и в то же время готово выскочить из груди, когда она замечает, что Нико надушился одеколоном «Аква ди Парма» и натянул джинсы «Дизель». Они никогда не произносили этого вслух, но Еве известно: именно эти джинсы с именно этим одеколоном после шести часов означают, что Нико настроен романтически и что вечер закончится в постели.

Ева называет эти штаны «секс-джинсами», а у нее самой нет никакого эквивалента. Никаких туфель типа «трахни меня», кокетливых платьев или атласно-кружевных трусиков с лифчиками. Ее рабочий гардероб безлик и утилитарен, и в другой одежде она чувствует себя глупо и неловко. Нико не устает повторять, как она прекрасна, но Ева не слишком ему верит. Она допускает, что Нико и впрямь ее любит (он повторяет это так часто, что трудно усомниться), но вот за что — это остается для Евы полной загадкой.

Они беседуют о его работе. Он преподает в местной школе, и согласно его теории подростки из семей победнее, которые в магазинах расплачиваются наличными, гораздо успешнее справляются с задачами на устный счет, чем ребята более обеспеченные, которым родители дают банковские карты.

— Они называют меня Боратом [Персонаж псевдодокументальной кинокомедии, где роль главного героя исполняет британский комик Саша Барон Коэн. Его персонаж — казахстанский журналист, путешествующий по США.], — говорит он. — Как думаешь, это комплимент?

— Высокий, восточноевропейский акцент, усы… Никуда не денешься. Но им с тобой просто повезло, ты же знаешь.

— Неплохие ребята. Они мне нравятся. А как прошел день у тебя?

— Жутко. Говорила по телефону через преобразователь речи.

— Маскировала голос или просто для прикола?

— Маскировала. Нужно было, чтобы чувак не понял, что с ним говорит женщина. Я хотела звучать как Дарт Вейдер.

— Не буду даже пытаться это представить… — Он смотрит на нее. — Думаю, ты подружишься с девочками. Честное слово.

— Какими девочками?

— С Тельмой и Луизой. С козочками. Они очень милые.

Она закрывает глаза.

— Где они сейчас?

— В своем домике. В садике.

— У них есть домик?

— Он продавался вместе с ними.

— То есть ты их и впрямь купил? И они у нас навсегда?

— Любовь моя, я всё подсчитал. Нигерийские карлики — самая богатая на удой порода, а весят они всего тридцать с лишним кило — это когда вырастут, а значит, сена им нужно очень мало. Молочными продуктами мы обеспечим себя полностью.

— Нико, эта жопа мира называется Финчли-роуд, а не сраный Котсуолдс [Живописный скотоводческий район в центральной Англии.].

— Кроме того, нигерийские карлики…

— Прошу, не называй их так. Это козы, точка. И если ты думаешь, что я каждое утро — или пусть не каждое, а хотя бы одно — буду вставать и их доить, то ты рехнулся.

Вместо ответа Нико поднимается из-за стола и идет в крошечную, вымощенную плиткой зону, которую они называют садиком. Еще мгновение, и Тельма с Луизой радостно и резво вбегают в кухню.

— Боже мой, — вздыхает Ева, и ее рука тянется к бокалу.

После ужина Нико моет посуду, затем отправляется в ванную, где освежает парфюм, споласкивает руки и мокрыми пальцами поправляет прическу. Вернувшись, он обнаруживает Еву уснувшей на диване — чайная ложка в одной руке, а другая свисает, сжав креманку с мороженым. Тельма удовлетворенно улеглась рядом, а Луиза, упершись передними копытцами в диван, длинным розовым язычком подчищает остатки тающего лакомства.

Обдумывая, как одеться для утреннего рандеву, Ринат Евтух останавливает выбор на спортивной рубашке от Версаче, шелковых слаксах и мокасинах из страусовой кожи от «Сантони». Часы «Ролекс Субмаринер» из чистого золота — завершающий штрих к образу человека, который обладает хорошим сдержанным вкусом, но которому лучше ни в коем случае не трахать мозги.

Марина Фальери заставляет его ждать полчаса, ждать, стоя под железным навесом на выходе из отеля к воде. Лениво прогуливающиеся сзади двое охранников в обтягивающих мускулы костюмах скучающе наблюдают за узким каналом. Мстительный Катин настрой полностью унять не удалось, но ее гнев слегка поутих после обещания, что ее фото будет на развороте, а то и на обложке русского «Плейбоя». Подобные вопросы отнюдь не в компетенции Рината, но с этим он разберется позже — каждому овощу свое время. В настоящий же момент Катя надежно пристроена в салоне красоты отеля «Даниэли», где ее волосы подвергаются восстанавливающим процедурам с участием алмазного аэрозоля и экстракта белого трюфеля.

Примерно в половине двенадцатого элегантный белый мотоскафо [Узкий быстроходный катер.], покачиваясь на волнах, появляется из-под низкого мостика и причаливает у гостиничной пристани. За штурвалом — Марина в полосатой футболке и джинсах, ее темные волосы колышутся у плеч. На руках — и Ринату это безотчетно кажется очень сексуальным — водительские перчатки из мягкой кожи.

— Итак. — Она поднимает солнцезащитные очки. — Ты готов узнать la vera Venezia? [Настоящую Венецию (ит.).]

— Еще как. — Шагнув в своих новых мокасинах на лакированную палубу красного дерева, Ринат на мгновение теряет равновесие. Телохранители рефлекторно подаются вперед, но он, балансируя, ступает к Марине и на миг опирается тяжелой рукой о ее плечо.

— Прошу прощения.

— Ничего страшного. Это твои ребята?

— Да, из моей службы безопасности.