Фильм был про какого-то придурка, который путешествовал автостопом по Северной Америке и умер на Аляске. Я сидел как на иголках, все ждал, когда же кончится эта нудятина. А вот Анна, судя по тому, что за все время она почти не шелохнулась, была в восторге.

Я уже начал думать, что она из тех фанатов, что остаются в кресле до самого конца, в благоговейном восторге дожидаясь последней строчки титров, но ошибся: как только картинка на экране сменилась черным фоном, она встала и взяла пальто.

— Ну и как тебе? — спросил я, когда мы поспешно спускались в бар.

— Кошмар, — отрезала она. — С первой и до последней минуты.

— Серьезно?

— Да. Чудовищный фильм.

В крошечном лобби-баре стояло старинное пианино. Мы заняли столик рядом с ним.

— Забавно, — сказал я. — Я-то думал, тебе нравится.

— Отнюдь. Главный герой мне сугубо неприятен. Путешествует в свое удовольствие, не удосужившись предупредить родителей. Главное, что ему хорошо, а на всех остальных начхать.

«Начхать». Услышь такое мои товарищи детства, уж они бы повеселились.

— Но он отказался от материальных благ, деньги сжег — разве не круто? — Мне доставляло удовольствие подтрунивать над ней. Анна сняла очки, протерла их кусочком ткани и убрала в футляр, который выглядел так, будто достался ей от прабабушки.

— Да что в этом крутого-то? — яростно возразила она, и на ее щеках вспыхнул румянец негодования.

Тут она посмотрела на меня, прищурилась, и я подумал, что сейчас она снова достанет очки.

— Все ясно, ты надо мной издеваешься, — улыбнулась она. — Но тут ведь правда ничего крутого нет. Его родители тяжело трудились, чтобы их сын ни в чем не нуждался, а он взял и все бросил, объясняя свой поступок какой-то дурацкой идеей — незрелой и неубедительной. Безнадежно избалованный и эгоистичный человек.

Тут подошла официантка с нашими напитками, и Анна осеклась, словно ей стало неловко. Когда мы снова остались одни, она спросила:

— А тебе фильм понравился?

— Ничуть, — ответил я. — Я еле до конца досидел.

Лицо Анны просияло.

— Очень рада это слышать.

— Что он там постоянно твердил? «Каждый день стремись к новым горизонтам»?

— Вот-вот, — подхватила Анна. — Нравоучительная банальщина в духе нью-эйдж.

— А знаешь, что было действительно смешно?

— Что?

— Он так упорно шел к своей мечте — жить там, где не ступала нога человека, — а в итоге облажался из-за того, что попросту не подготовился как следует.

— Точно, — рассмеялась Анна, и ее голубые глаза весело заблестели в оранжевом полумраке бара. — Господи, так и есть: он был совершенно не приспособлен к подобной жизни. Если бы он сначала спросил совета у бывалых людей — экспертов по выживанию в условиях дикой природы, например, — то, может, и не умер бы.

— Каких-каких экспертов?

— По выживанию в условиях дикой природы, — повторила она упрямо. — Я уверена, что такие специалисты существуют.

И сделала крошечный глоток из своего бокала. Она была очень красива: изгиб рта говорил о том, что она любит улыбаться; в глазах вспыхивали задорные искорки. Нет, она явно была слишком хороша для меня. Наверняка она уедет в Лондон и выйдет замуж за одного из тех парней, что с детства по ней сохнут.

— Расскажи о себе. Где твои родители? — спросила Анна, и тут только до меня дошло, что я в открытую на нее пялюсь.

— У меня остался отец в Ромфорде.

Пауза, еще один маленький глоток.

— А мать? Они развелись?

— Нет, мама умерла. Мне было пятнадцать.

— О, прости, — поспешно сказала она. — Это очень грустно.

— Да ничего, — ответил я. — Ты ведь не виновата.

Я ухмыльнулся, и она, оценив шутку, улыбнулась в ответ.

Я не любил рассказывать о том дне, когда вышел из школы и увидел за оградой отца в его лучшем костюме. Он не стал ходить вокруг да около: «Маме на работе стало плохо, — сказал он, — обширный инсульт». А они все время шутили, что первым из них умрет он.

— А ты откуда? — спросил я у Анны.

— У нас в Суффолке дом. Правда, домом его можно назвать с большой натяжкой — слишком уж редко мы в нем бывали.

— Ну да, непростое, наверное, это дело — иметь несколько домов: приходится разрываться.

Сам не знаю, почему я это сказал. Хотел непринужденно пошутить, а получилось как-то пошло и зло.

Анна зыркнула на меня из-под бровей и быстро отхлебнула из бокала, как будто торопилась допить и уйти.

— Вообще-то, Роб, если хочешь знать, в «Редене» я училась только потому, что получала там стипендию, а у моих родителей нет за душой ни гроша.

— Извини, я… я не это имел в виду. — Я запнулся. Анна хмурилась, не в силах скрыть раздражение.

— И пока ты не начал доказывать, что тебе жилось намного хуже, знай: мои родители были миссионерами, и большую часть детства я провела в Кении, в таких трущобах, по сравнению с которыми твой муниципальный район покажется оплотом роскоши и безопасности.

Она отвернулась, и некоторое время мы молчали.

— Ну прости, у меня и в мыслях не было тебя задеть, — сказал я.

Анна вздохнула, нервно покрутила в руках меню. Потом улыбнулась и снова повернулась ко мне:

— Это ты прости. Зря я на тебя набросилась. Видишь, не только тебя может занести не туда.

Этим вечером мы начали целоваться, едва переступив порог спальни. Через несколько головокружительных минут Анна отстранилась, и я уже испугался, что она передумала. Однако после непродолжительной паузы она стала раздеваться, ничуть не смущаясь моего присутствия, а я наблюдал за ней, скользя взглядом по стройным бедрам, аккуратным грудкам, бледным тонким рукам. Раздевшись догола, она сложила одежду ровной стопкой на моем письменном столе.

Еще подростком я уяснил одну истину: близость не терпит суеты. Продвигайся к цели осторожно, миллиметровыми шажками, и будь готов к тому, что в любой момент можешь совершить ошибку и остаться ни с чем. Однако с Анной все вышло наоборот. Она оказалась ненасытной и раскованной, что никак не вязалось с ее образом благопристойной тихони. Она жаждала лишь удовольствия, и мне, тогда еще плохо знающему женщин, это показалось любопытным: я думал, что так самозабвенно предаваться сексу свойственно только мужчинам. Отгородившись от мира наспех задернутыми шторами, мы наслаждались друг другом до самого рассвета, пока наконец, взмокшие и вымотанные, не провалились в сон.

В зале пахло резиной и потом. Я ждал Анну. В спортивной одежде — футболке с эмблемой «Вест-Хэма» и шортах «Умбро» — мне было слегка не по себе, но очень уж не хотелось, чтобы Анна считала, будто я только и делаю, что целыми днями торчу у монитора. Поэтому я и согласился на партию в сквош: Анна говорила, что пару раз играла в него в школе.

Примерно вечность спустя она появилась: в широких мужских шортах и белой блузке — ни дать ни взять звезда большого тенниса из 20-х.

— Ну что опять не так? — вскинулась она.

— Ты о чем? — Я изо всех сил старался не рассмеяться.

— Можно подумать, ты одет по стандарту. Тут тебе не футбольное поле, между прочим.

— Да я вообще молчу, — запротестовал я, улыбаясь и отводя взгляд.

— Тогда, может, начнем? — предложила она, обеими руками вцепившись в ракетку.

Мы начали потихоньку разогреваться. Анна неистово размахивала руками, практически не попадая по мячу. Даже подавать у нее толком не получалось.

— В очках мне было бы проще, — заявила она, снова отправив мяч в потолок.

Мы помучились еще некоторое время, но перейти от этого безобразия к нормальной игре нам так и не удалось.

— Ну хорошо. Я соврала, — призналась наконец Анна, после того как в очередной раз упустила мяч.

— Соврала?

— Я никогда не играла в сквош.

— Да ты что? — Я чуть было не поперхнулся от смеха.

— Лола мне сказала, что сквош простой, любой дурак может освоить. Видимо, не любой.

Жаль, я ее тогда не сфотографировал. Она была безумно хороша: ее ноги в темных фланелевых шортах казались еще бледнее, на щеках с ямочками выступил румянец.

— А ты правда до этого всего несколько раз играл? — спросила Анна.

— Раза три-четыре, еще в школе дело было.

Она замолчала, прикусив губу.

— Честно говоря, я спорт терпеть не могу.

— А мне казалось, ты хочешь поиграть, — удивился я, обнимая ее за плечи.

— Нет, я думала, это ты хочешь, — ответила она, тихонько постукивая ракеткой по ноге. — Я боялась, что ты решишь, будто я веду малоподвижный образ жизни.

Я непроизвольно улыбнулся. «Малоподвижный образ жизни» — ну кому еще придет в голову такое сказать? Вяло покидав мяч еще минут пять, мы наконец плюнули на сквош и вышли из зала на улицу.

Солнце палило нещадно. Мы взобрались на невысокую стену, с которой открывался вид на огороженную хоккейную площадку. Там бегали дети — малыши и несколько подростков, — очевидно, это было что-то наподобие спортивного лагеря.

Мы оба решили, что на лето останемся в Кембридже, а жить будем на остатки наших кредитов на учебу. Анна сказала, что хочет узнать, каково это — побыть в Кембридже туристом, а не студентом. Раньше она не могла позволить себе такую роскошь — приходилось денно и нощно трудиться, чтобы в итоге получить диплом с отличием первой степени. Поэтому мы плавали на лодке, гуляли вокруг колледжей, днем бродили по музею Фитцвильяма, а по утрам отправлялись в ботанический сад. Но большую часть времени мы просто не вылезали из постели.