Люси Эдлингтон

Портнихи Освенцима: правдивая история женщин, которые шили, чтобы выжить

Посвящается портнихам и их семьям

Вступление

— Трудно в это поверить, да?

Это едва ли не первое, что мне сказала миссис Когут после того, как ее гостеприимная и дружелюбная семья радушно приняла меня в ее доме. Вот она — низенькая, смышленая женщина в свободных брюках, блузке и бусах. У нее седые короткостриженые волосы и розовая помада. Ради нее я облетела половину земного шара — с севера Англии в скромный дом в холмистой местности неподалеку от Сан-Франциско, штат Калифорния.

Мы пожимаем руки. В этот момент история становится чем-то реальным, осязаемым — это больше не архивы, стопки книг, ткани и дизайны платьев, на которые я обычно полагаюсь при написании работ или создании презентаций. Я знакомлюсь с женщиной, которой удалось выжить в месте, ставшем синонимом ужаса.

Миссис Когут садится за покрытый кружевной скатертью стол и предлагает мне домашний яблочный штрудель. Во время наших бесед она сидит на фоне книг вперемешку с букетами цветов, красивой вышивкой, семейными фотографиями и разноцветной керамической посудой. Первое интервью мы начинаем расслабленно, рассматривая журналы по пошиву одежды 1940-х годов, которые я принесла ей показать, затем изучаем стильное красное платье военных годов из моей собственной коллекции.

— Качественная работа, — говорит она, пробегая пальцами по декоративным фрагментам платья. — Очень элегантно.

Удивительно, как стремление красиво одеваться может объединять людей разных поколений, жителей разных континентов. За нашей любовью к стилю и мастерству пошива одежды стоит нечто куда более серьезное: много лет назад миссис Когут обращалась с тканью и одеждой в совершенно другом контексте. Она — последняя оставшаяся в живых портниха модного ателье в концлагере Освенцим.

Модное ателье в Освенциме? Само словосочетание звучит ненормально. Я была поражена, когда впервые увидела упоминание так называемого «Верхнего ателье», изучая связи Третьего рейха и модной индустрии для написания книги о международной торговле текстилем в военные годы. Очевидно, что нацисты осознавали, как важна одежда, и понимали, как использовать ее в качестве отражения статуса. Об этом свидетельствует привлечение ставшей узнаваемой формы на массовых публичных собраниях. Униформа — классический пример использования одежды для поддержания групповой идентичности и гордости, вызываемой принадлежностью к группе. Нацистская экономика и расовая политика были направлены на получение выгоды от модной индустрии, а награбленные средства использовали для финансирования вооруженных сил. Магда Геббельс, жена коварного министра пропаганды Гитлера, славилась своей элегантностью и была совершенно не против ношения сделанной евреями одежды, несмотря на то что евреям пытались ограничить доступ к мануфактуре. Эмми Геринг, жена рейхсмаршала Германа Геринга, расхаживала в краденых вещах, хотя утверждала, что не знает, откуда берется ее одежда. Ева Браун, любовница Гитлера, обожала моду настолько, что ее свадебное платье доставляли к невесте через горящий Берлин.(Кстати, за несколько дней до их с Гитлером самоубийства и капитуляции Германии.) На свадьбу Ева также надела туфли от Ferragamo [Nazi Chic, Irene Guenther.].

И все же — модное ателье в Освенциме? Эта мастерская заключала в себе так называемые ценности Третьего рейха: качество привилегии и потворства своим желаниям в связке с мародерством, унижением и массовыми убийствами.

Ателье в Освенциме открыла Хедвига Хёсс — жена коменданта лагеря. И если само наличие модного ателье в лагере смерти не показалось вам достаточно гротескным, вы все поймете, когда узнаете, кто там работал: почти все швеи были еврейками. Их привезли туда нацисты, и в конце всех ждало уничтожение, согласно «окончательному решению». К ним присоединились нееврейки — коммунистки из оккупированной Франции, которых тоже ждала смерть за сопротивление нацистам.

Эта группа стойких порабощенных женщин моделировала, сшивала и вышивала платья фрау Хёсс и других эсэсовских жен — они создавали прекрасную одежду для тех, кто их даже за людей не считал; для жен тех, кто посвятил себя уничтожению евреев и политических противников нацистского режима. Для портних в Освенциме шитье стало надеждой на спасение от газовых камер и печей.

Портнихи, создавая прочные связи, основанные на дружбе и верности, таким образом противились попыткам нацистов унизить их и лишить их человечности. Под шум швейных машинок эти женщины составляли планы сопротивления и даже побега. В этой книге — их история. Перед вами не художественное изложение событий, все происшествия и диалоги полностью основаны на показаниях, документах, материальных доказательствах и воспоминаниях, пересказанных членам семьи или мне лично, и подтверждены архивными документами.

Узнав о существовании ателье, я взялась за подробное исследование этого вопроса, вооруженная лишь базовой информацией и списком имен: Ирена, Рене, Браха, Катька, Гуня, Мими, Манси, Марта, Ольга, Алида, Марилу, Лулу, Баба, Боришка. Я уже почти отчаялась найти другую информацию, не говоря уже о полных биографиях портних, как вдруг мой роман для подростков, действие которого происходит в вымышленной версии этого ателье, привлек внимание нескольких семей в Европе, Израиле и Северной Америке. Начали приходить электронные письма:

«Моя тетя была портнихой в Освенциме».

«Моя мама была портнихой в Освенциме».

«Моя бабушка возглавляла ателье в Освенциме».

Внезапно у меня появилась связь с семьями настоящих портних из Освенцима. Знакомство с их историями одновременно шокировало и вдохновило меня.

Поразительно, но одна из портних оказалась все еще жива и более чем открыта к общению — это уникальный свидетель, некогда находившейся в месте, отразившем всю жестокость нацистского режима. Миссис Когут, которой на момент нашей встречи было 98 лет, принимается рассказывать, прежде чем я успеваю задать первый вопрос. У нее невероятный диапазон воспоминаний: от гор конфет и орехов, подаренных в еврейский праздник Суккот, до эсэсовца, лопатой ломающего шею ее однокласснице в Освенциме — просто за то, что она заговорила во время работы.

Миссис Когут показала мне фотографии себя в молодости. До войны она — подросток в опрятном вязаном свитере с цветком магнолии в руках. На послевоенном фото она в шикарном плаще в знаменитом стиле New Look Кристиана Диора. По фотографиям ни за что не догадаешься, какие ужасы перетерпела эта женщина в годы войны.

Нет ни одной фотографии из тысячи страшных дней, проведенных в Освенциме. Миссис Когут рассказывает, что каждый день она могла бы умереть тысячу раз. Она переходит от одного воспоминания к другому, перебирая пальцами кайму штанов, делая острые и прямые складки — выражение эмоций, обычно тщательно скрываемых. Английский — ее пятый язык, она выучила его за долгие годы, проведенные в США. Она с легкостью переходит с одного языка на другой, я изо всех сил стараюсь не отставать. У меня наготове ручка, тетрадь и длинный список вопросов. Миссис Когут тыкает в меня пальцем, пока я вожусь с записью видео на телефоне.

— А ты слушай! — приказывает она.

Я слушаю.