Я задумываюсь, не замешан ли в этом Рик.
— Спасибо, Дарио. Мне пора идти, но я должна тебе выпивку.
— Удачных выходных, подруга.
— Тебе тоже. До встречи.
К тому времени, когда Рик возвращается к дивану, его бледность немного настораживает. Я забираю у него костыли, и когда он осторожно опускается обратно, его дискомфорт очевиден. Чтобы отвлечь Рика, я спрашиваю, что вдохновило его стать шеф-поваром. Может быть, в этом есть доля любопытства, но в ответ он дружелюбно улыбается. Я присаживаюсь, и Рик немного рассказывает мне о своем детстве. В школе он был странным, и некоторые сверстники смеялись над ним из-за того, что он проводил время на кухне за приготовлением пищи. Однако его это не остановило, и отрадно слышать, что он воплотил свою мечту в реальность. Такое чувство, что мы просто два старых друга, которые наверстывают упущенное, и я наслаждаюсь общением, хотя часть меня задается вопросом, разумно ли это.
— Думаю, пора снова наложить лед на лодыжку. Как ты себя чувствуешь? — Направляясь к морозилке, я осознаю, что для нас обоих день пролетел незаметно.
— Спасибо, Лейни. Лодыжка снова начинает пульсировать, но она уже не такая распухшая, как раньше. Пока ты достаешь пакет со льдом, не могла бы ты открыть бутылку вина? Не знаю, как тебе, а мне не помешало бы немного подкрепиться. Это может помочь притупить боль.
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Его улыбка обезоруживает, и я вижу, как он благодарен за компанию.
— По-моему, звучит заманчиво. Хм, ты ведь не принимал никаких обезболивающих или медикаментов? — уточняю я, стараясь, чтобы мой голос звучал сочувственно, а не властно.
— Я не полный слабак, за исключением тех случаев, когда дело касается моей мамы, которая временами является силой, с которой приходится считаться. Мне просто жаль, что ты здесь застряла, и, пожалуйста, не думай, что тебе обязательно оставаться и портить себе пятничный вечер.
— Если бы я была дома, я бы сидела перед телевизором с бокалом в руке и расслаблялась после выматывающей недели. Но, по крайней мере, моя неделя закончилась не так плохо, как твоя, — сочувствую я.
— Что ж, это научит меня в следующий раз быть более осторожным.
Стоя спиной к Рику, я достаю из морозилки пакет со свежим льдом и поворачиваюсь посмотреть на него, стараясь не выдать удивления по поводу его признания.
— Где мне найти вино?
— В холодильнике есть белое, а на винной полке под островом — красное. Выбор за тобой, со мной все просто. Бокалы — в настенном шкафу рядом с окном в дальнем углу.
— А, вот оно. — Я беру бутылку красного, скользнув взглядом по этикетке и отметив, что оно с селекционного виноградника, о котором, как я слышала, говорят. — Значит, ты сам это сделал? — Я разыскиваю бокалы, а затем откупориваю бутылку вина, старательно избегая смотреть в сторону Рика.
— Кое-кто разозлил меня прошлой ночью, и ему не понравилось, когда я посоветовал ему уйти, пока я его не вышвырнул. Честно говоря, это был не самый красноречивый момент в моей жизни. Когда он не внял моему предупреждению, я замахнулся кулаком, но он увернулся, и я упал, выставив себя полным дураком. К счастью, вокруг было всего несколько человек, которые могли стать свидетелями того, что произошло. Бывают моменты, когда я перехожу на повышенные тона на кухне, но за ее пределами меня мало что может вывести из себя.
— Но все-таки вывело?
С его губ срывается протяжный вздох.
— Насколько я могу тебе доверять, учитывая, что ты — журналист?
Я иду к нему, держа в каждой руке по бокалу, и на мгновение останавливаюсь.
— Ты много встречал журналистов, которые пообещали бы твоей матери, что останутся, чтобы уберечь тебя от неприятностей?
Он опускает голову в притворном смущении.
— Значит, между нами?
— Абсолютно.
Я протягиваю ему бокал вина, ставлю свой на кофейный столик и возвращаюсь за пакетом со льдом.
— Мне нелегко заводить друзей. В прошлом я прошел трудный путь, и это научило меня быть осторожным. Я предпочитаю держать свою личную жизнь в секрете.
Я могу только догадываться, что он имеет в виду время, когда работал с Мартиной Альварес в «Рае для гурманов». Должно быть, Кэти для него — как спасательный круг, поскольку в ту минуту, когда она появилась в его жизни, эта новость затмила все возможные предположения о том, что произошло.
Я возвращаюсь и кладу пакет со льдом на полотенце поверх его лодыжки.
— Держи и не забывай шевелить пальцами ног.
— Ненавижу чувствовать себя беспомощным. Хочешь верь, хочешь нет, но у меня тоже нет привычки врать своей матери. Но мои родители почти год планировали эту поездку, и я ни за что не собирался лишать их ее только потому, что выставил себя идиотом.
Возможно, Рик действительно выставил себя немного дураком, и Дарио упоминал, что перед потасовкой произошла ссора.
Взяв бокал с вином, Рик похлопывает по сиденью дивана рядом с собой.
— Если мы собираемся говорить начистоту, давай устроимся поудобнее.
Я осторожно опускаюсь рядом с ним, не желая беспокоить его вытянутую ногу.
— Что заставило бы тебя доверять мне? Надеешься выведать мои темные секреты? — спрашиваю я.
Кажется, Рик находит это забавным.
— А у тебя есть темные секреты? Извини, но я в это не верю.
Я бросаю на него испепеляющий взгляд:
— На самом деле больше, чем ты можешь себе представить.
Он поднимает бокал, и мы чокаемся.
— За демонов, которых мы изо всех сил стараемся держать на расстоянии, и за ангелов, которые нас спасают.
Мое сердце начинает бешено колотиться в груди. Разум твердит, что в этом нет ничего личного, но почему пульс учащается, когда его глубокие карие глаза изучают мое лицо? Он разговорился, и сейчас мы просто два человека, признающиеся друг другу, что наша жизнь была нелегкой.
— Ну так что, поделишься? — спрашивает он, когда я откидываюсь на подушки.
— С чего бы мне начать? Мой отец — Майк Саммерс. Слышал о нем?
Рик немедленно поворачивает ко мне голову:
— Правда? Конечно, слышал. Я следил за этим делом в газетах.
Похоже, он потрясен.
— Ага. И я встала на его сторону, когда все от него отвернулись, а моя мать поспешила уехать во Францию, потому что ей было невыносимо видеть, как его подвергают гонениям.
Рик делает большой глоток из бокала.
— Должно быть, это было нелегко пережить. Чем он сейчас занимается?
— Он писатель, пишет под псевдонимом. Он все еще в поиске, но его теории заговора теперь превратились в художественную литературу.
Я вижу, что это было последнее, что Рик ожидал услышать.
— И отношения, в которых я состояла два года, распались примерно в то же время. Похоже, мой бывший возлюбленный с годами сильно изменился. Когда дело коснулось выживания в трудные времена, он оказался не таким уж милым.
Рик печально качает головой:
— Мне жаль это слышать, Лейни. Ты заслуживаешь лучшего.
— Я знаю. Но мы не всегда получаем то, чего заслуживаем, мы получаем то, что жизнь определяет как необходимое, чтобы сделать нас сильнее.
— Ты действительно в это веришь? — недоверчиво спрашивает он.
— Ну, отец учил меня, что не всегда можно верить тому, что видишь. А моя мама, ну, она считает, что люди просто забыли, что на самом деле важно в жизни. Вот почему сейчас она проводит кулинарные мастер-классы в Ле Кротуа и учит людей выращивать собственные продукты. Это интересно — быть воспитанной родителями, которые не всегда сходились во взглядах на возможные решения некоторых жизненных проблем. Но я получила ценный урок.
— Какой именно? — хмурится Рик.
— Каждый имеет право на собственное мнение. И кто я такая, чтобы кого-то судить, когда и сама что-то делаю неправильно.
Легкая улыбка, появившаяся на моих губах, полна иронии.
— Теперь я чувствую себя виноватым в том, что проигнорировал свое чутье и внезапно усомнился в тебе. Один раз ты меня уже выручила, и второй раз должен был мне что-то сказать, верно? Я должен извиниться перед тобой, Лейни.
— Все в порядке. Я понимаю. Именно поэтому я решила сменить направление своей карьеры. Мне просто нравится еда. И как журналист, я выяснила, что газеты с плохими вестями продаются лучше, чем газеты с вестями радостными. Я не всегда хорошо чувствовала себя со своей работой, и то, что я делаю сейчас, на мой взгляд, является шагом вперед.
— Иметь совесть нелегко. Похоже, в наши дни многие обходятся без нее.
На короткое мгновение мы замолкаем, прежде чем Рик поворачивается и смотрит на меня напряженным взглядом.
— У Кэти есть две совершенно разные стороны. Фасад, который она показывает миру, когда выставляет себя напоказ, — это ее броня. А еще есть скрытный человек, прячущийся в тени и сражающийся в битве, которая бушует внутри нее. — Его голос звучит отстраненно, озабоченно.
— В битве? — мягко переспрашиваю я.
— Дети-звезды редко сами выбирают свой жизненный путь. На заднем плане всегда есть кто-то, кто подталкивает их вперед и использует. Разве можно поверить, что это нормально или полезно для здоровья, когда ребенок оказывается в центре внимания? За современным миром так сложно угнаться. Примерно с пятилетнего возраста слово «нормальность» применительно к жизни Кэти вообще потеряло смысл.