Люси Рэдкомб

Шипы и розы

Пролог

Когда Кевин Холл бросил ее, Розлин в слезах позвонила Стюарту Роули.

Она и Стюарт дружили чуть ли не с пеленок. Их матери были соседками, а когда дети выросли, теплые отношения между ними не прервались. Они привыкли делиться друг с другом самыми сокровенными тайнами, и Розлин была уверена, что Стюарт поддержит ее в трудную минуту.

Когда он приехал, она была так поглощена собственным горем, что не обратила внимания ни на усталые складки, залегшие вокруг его губ, ни на трехдневную щетину на подбородке.

Она плакала, а он обнимал ее, шепча слова утешения, нежно гладил по голове, убирая со лба выбившиеся пряди, похлопывал по спине. Но Розлин все не успокаивалась, и на смену пальцам, поглаживающим мокрые от слез щеки, пришли его губы.

Наконец рыдания стали стихать, и она устало вздохнула.

— Что бы я без тебя делала? — Розлин поцеловала Стюарта в губы, вложив в этот поцелуй всю благодарность, тепло и нежность, переполнявшие ее сердце, и тут внезапное напряжение, сковавшее его тело, немедленно передалось ей. Испугавшись, что оскорбила его, преступив невидимые границы, она смущенно прошептала:

— Прости.

И тут, подняв взгляд, Розлин заметила в глазах друга такое странное выражение, что почувствовала непривычную слабость во всем теле. Ее просторная ночная рубашка сползла набок, глаза Стюарта метнулись к ее обнаженному плечу, и из его груди вырвался какой-то хриплый звук.

Поддерживая ее двумя пальцами за подбородок, он медленно склонил голову и ответил на поцелуй. Но вместо короткого, вполне целомудренного соприкосновения сомкнутых губ у него получилось нечто совсем иное, и Розлин испытала приступ самой настоящей паники.

— Ну что, тебе полегчало? — спросил он с легким смешком.

Она помотала головой.

Стюарт взъерошил ей волосы. Ну почему он вечно обращается со мной как с ребенком, с досадой подумала Розлин.

— А тебе?

Проанализировать причины охватившего ее возбуждения она даже не пыталась.

Ее руки нырнули под его рубашку, и она распластала ладони по его плоскому упругому животу, а потом передвинула их выше, на широкую крепкую грудь. Стюарт вздрогнул.

— Ты соображаешь, что делаешь?

Будь его тон ледяным, это остудило бы охвативший ее огонь, но он таким не был. И от теплого хриплого голоса Стюарта Розлин задрожала еще сильнее.

— Мы оба понимаем, что я делаю. — В ее голосе тоже появилась легкая хрипотца, но прозвучал он на удивление спокойно, хотя на самом деле она как будто опьянела от собственного безрассудства. — Меня больше интересует, что я сделаю дальше.

— Ты не в себе, — пробормотал он.

— И это замечательно. — Если бы она была «в себе», то чувствовала бы себя подавленной и несчастной.

— Ты сама не понимаешь, что делаешь.

— Я понимаю только то, что с этими пуговицами ужасно трудно справиться. Не мог бы ты мне помочь?

Стюарт грубо схватил ее за руки и отвел их от себя.

— Не играй со мной в эти игры.

Наверное, это был самый унизительный миг в ее жизни. В слабой надежде сохранить хотя бы остатки гордости Розлин освободилась от его хватки и закричала:

— Не смотри на меня так! Мне нужен всего лишь поцелуй, но, если это для тебя такая проблема, можешь не утруждаться!

Она не успела отойти даже на шаг, как Стюарт снова схватил ее за руку, стремительно развернул к себе, а потом обнял за талию и приподнял над полом, так что она оказалась прижатой спиной к стене.

Ей было стыдно посмотреть ему в глаза. Неудивительно, что он разозлился, подумала Розлин, ведь я веду себя как самая настоящая шлюха.

— Прости, не злись на меня, — пролепетала она.

— Злиться? Господи, Розлин, да разве я могу? Нет, не плачь, пожалуйста, дорогая. Этот Кевин… убил бы мерзавца своими руками! Я знаю, ты чувствуешь себя отвергнутой, но, поверь, тебе не нужно ложиться в постель с кем попало, чтобы доказать, что ты желанна. — Розлин хотела было возразить, но он закрыл ей рот поцелуем. — Я знаю, ты мне не поверишь, но без него тебе будет только лучше.

На этот раз она все-таки возразила, замотав головой. Стюарт отстранился, но лишь чуть-чуть. Губы ее сами собой приоткрылись, и он принял это приглашение. Даже не просто принял, а перехватил у нее инициативу.

Розлин еще не приходилось испытывать ничего даже отдаленно напоминающего ощущения, которые она испытала под натиском его губ и языка. Зубы Стюарта нежно прикусывали ее губу, а язык исследовал глубины рта, смакуя его вкус. Все ее тело охватил жар, голова пошла кругом.

— Это безумие! — простонал он, но не прервал своей страстной атаки.

Потом он обхватил ее за бедра, прикрытые лишь тонкой ночной рубашкой, и Розлин вздрогнула.

— Как хорошо… Не останавливайся! — умоляюще прошептала она.

Это было не просто хорошо, а восхитительно, безумно, эротично! Еще никогда в жизни Розлин не испытывала столь мощного приступа желания. Когда ее ступни оторвались от пола, она инстинктивно обхватила Стюарта ногами за талию, выгнула спину и прижалась к нему так тесно, как только могла.

— У тебя такая нежная кожа!

Стюарт провел языком вдоль ее ключицы, и Розлин тихонько всхлипнула от наслаждения. Не выпуская ее из объятий, он прошел в спальню, и вскоре они оба уже лежали на узкой кровати.

Если бы она опомнилась хоть на секунду и осмыслила тот факт, что это Стюарт снимает с нее через голову ночную рубашку, что это его язык пробует на вкус каждый дюйм ее ноющих от желания грудей… но у нее в голове не осталось ни одной связной мысли.

И он сам находился во власти столь же мощной, слепой страсти. Когда Розлин лихорадочно, обрывая пуговицы, стащила с него рубашку и тихо выругалась, наткнувшись на препятствие в виде пряжки ремня, Стюарт взял решение этой проблемы на себя, а она стала поощрять, — а может, наоборот, отвлекать его, — покрывая поцелуями сильные плечи. Наконец он лег рядом, и Розлин нетерпеливо прижалась к нему.

Ее бедра оказались в плену его рук, а ноздри с наслаждением вдыхали теплый запах возбужденного мужского тела. Последние остатки самоконтроля покинули Розлин, и от ее скованности не осталось и следа. Ей хотелось прикасаться к нему, пробовать на вкус это сильное тело. Стюарт дразнил ее умелыми ласками до тех пор, пока с губ Розлин не стали срываться хриплые стоны.

Она знала, что у Стюарта был большой опыт по части секса, но в его движениях не было ничего заученного. Его острая реакция была искренней, сильные руки дрожали, тело вибрировало от напряжения, как будто он преодолевал незримый барьер.

Кульминацией их бурного, ничем не сдерживаемого соединения стала столь же бурная разрядка.

Проснувшись ночью, Розлин пыталась понять, что же произошло.

Я кричала, вспомнила она, а это так на меня не похоже. И вдруг она резко села в кровати.

Тут проснулся Стюарт. Он перекатился на бок, положил бедро поверх ее ног, и, пригвожденная к кровати его тяжестью, Розлин услышала сонный шепот:

— Что ты сказала?

— Я ничего не говорила.

— Говорила. Ты сказала: «Я кричала».

— Чушь.

Она попыталась натянуть на себя сбившуюся простыню.

— Нет, правда. Ты сказала…

Розлин не надо было напоминать, что она говорила. Эти слова и так прочно врезались ей в память.

— Замолчи! — взвизгнула она и обеими руками зажала ему рот. Губы Стюарта раздвинулись, и Розлин почувствовала, как его язык щекочет ей ладонь.

Слова она еще могла отрицать, но как не признать, что это прикосновение подействовало на нее возбуждающе? Она упала на кровать, Стюарт подвинулся, и получилось так, что вместо пальцев возле его губ оказалась ее нежная грудь. Впрочем, похоже, он не возражал против такой замены.

— Подарок богов, — прошептал он, прежде чем сомкнуть губы вокруг набухшего розового соска. На этот раз в его ласках не было прежней нетерпеливой настойчивости, но у Розлин, распластанной поверх его тела, не могло возникнуть ни малейших сомнений в силе его желания. Она застонала и попыталась приподняться на локтях.

— Мы не можем…

Но он уже накрыл руками ее ягодицы, нежно поглаживая их.

— Почему же? Это будет не так уж трудно и почти наверняка приятно.

Розлин ахнула, почувствовав, как его язык описал круг вокруг ее соска.

— Ты невероятно чувствительная, особенно здесь.

— Не только здесь, везде.

Во всяком случае, с тобой, мысленно добавила Розлин.

Это произнесенное шепотом признание вызвало его самодовольное мужское урчание.

— Значит, мне придется быть очень внимательным. Скажешь мне, если я что-то пропущу.

— Ты не можешь говорить такие вещи.

— Почему? Тебе не нравится это слышать? — поддразнил ее Стюарт.

Все тело Розлин трепетало, и от нарастающего возбуждения ей уже становилось трудно дышать.

— Ты меня просто жалеешь.

— Не путай вожделение и жалость.

— Так это вожделение?

Стюарт потянул Розлин вниз, пока ее лицо не оказалось на одном уровне с его лицом, груди не прижались к его груди, а колени не уперлись в матрац по обе стороны от его бедер.

— Зачем искать определение тому, что так приятно? От тебя пахнет мной, у тебя мой вкус…

Стюарт провел языком по ее шее, и, похоже, это ему понравилось, — во всяком случае, Розлин почувствовала, как напряглась его плоть.

— Я хочу…

— Что, радость моя? Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Она почувствовала на щеке его теплое дыхание, и он погладил нежную кожу с внутренней стороны ее бедра. — Может, я лучше скажу, что нравится мне?

Эти слова подействовали на нее, как самая смелая ласка, и вскоре она уже горячо отвечала на его прикосновения.

— Я хочу… я хочу делать с тобой все, — со стоном прошептала Розлин. — И хочу, чтобы ты делал все со мной.

Это стало концом ее сопротивления и началом… Розлин не смогла бы дать определения тому, что последовало дальше. Она только знала, что это было нечто гораздо более интимное, чем их предыдущее бурное соитие, — скорее, какое-то долгое чувственное познание, при котором слова обладали не меньшей силой, чем прикосновения.

А какие это были слова!.. При одном воспоминании о том, что она говорила, Розлин бросало в жар. Она даже не подозревала, что мужчина способен на столь эротичные фантазии, но каждое слово, каждый звук, теплым медом стекающий с его губ, возбуждали ее все сильнее.

1

Стюарт Роули пригладил пятерней взлохмаченные темные волосы и озадаченно уставился на спящую женщину. Он знал, что, когда она проснется и откроет глаза, они окажутся глубокого зеленого цвета с золотистыми крапинками.

Когда она проснется… Он прижал к губам кулак, сдерживая стон.

Женщина заворочалась во сне, перевернулась на спину и закинула руки за голову, и ее пальцы утонули в пышной массе спутанных рыжих кудрей. При этом простыня сползла с ее стройного тела.

Стюарт, который как раз собирался сделать что-нибудь разумное и решительное, — к примеру, одеться, — замер.

Даже самый взыскательный поклонник женской красоты не смог бы не оценить этого тела, подумал Стюарт, припоминая, что ее груди отлично умещаются в его ладонях, и… Стоп! — поспешно сказал он себе, не стоит думать об этом, сейчас нужно рассуждать спокойно и здраво. Но соблазнительное зрелище, представшее его глазам, мешало сосредоточиться.

Глаза женщины сонно приоткрылись и встретились с его взглядом, а пухлые губы тронула мечтательная улыбка.

— Привет, Стюарт, — сонно прошептала она, потягиваясь, но вдруг застыла и широко распахнула глаза. — Стюарт?! — Ее взгляд спустился по его загорелому телу, и с губ сорвался сдавленный стон. — Надеюсь, мы?.. — начала она и, все поняв, жалобно простонала: — О Господи, что мы наделали!

Стюарт опустил глаза и невольно снова залюбовался ее телом. Проследив направление его взгляда, Розлин поспешно натянула простыню до самого подбородка и бросила на него такой взгляд, что он почувствовал себя закоренелым преступником.

— Не раздувай из мухи слона, — попытался успокоить ее он. — Все не так уж плохо.

— Не так уж плохо?! — воскликнула Розлин.

Рехнулся он, что ли? — подумала она. Это не просто плохо, это катастрофа!

— Ты меня ненавидишь, но я тебя не виню. Я вполне это заслужил, — пробормотал Стюарт убитым голосом.

— Не говори ерунды, я вовсе тебя не ненавижу, — возразила Розлин.

Какими же бестолковыми бывают порой мужчины, думала она. Неужели Стюарт не понимает, что все изменилось и теперь уже никогда не будет, как раньше? Они уничтожили нечто ценное и редкостное ради нескольких мгновений…

Однако первый раз это длилось куда дольше, чем несколько мгновений, а уж во второй… Розлин затопила жаркая волна воспоминаний, и она из розовой стала пунцовой.

— Правда? — с облегчением вздохнул Стюарт. Однако он не собирался увиливать от ответственности. — Но я бы тебя понял, если бы ты все-таки меня возненавидела. Я самым отвратительным образом воспользовался ситуацией.

— Что-то не припомню, чтобы я отбивалась, — сухо возразила Розлин.

Он отвел взгляд.

Ну вот, подумала Розлин, теперь он даже не смеет смотреть мне в глаза. Господи, что же мы натворили! Один неверный шаг, и конец дружбе длиною в жизнь!

— Дело не в этом, — сурово сказал Стюарт. — Во всем виноват я один.

— Ты хоть представляешь, как нелепо выглядишь, когда произносишь эти патетические монологи, стоя в чем мать родила?

Розлин не удержалась от того, чтобы окинуть восхищенным взглядом его великолепное тело. Разумеется, это восхищение имело чисто эстетический характер. Она села в постели, закрываясь простыней, как плащ-палаткой.

— Ради Бога, Розлин, я пытаюсь сказать, что мне очень жаль! — воскликнул Стюарт с растущим раздражением.

— Очень мило!

— Что ты имеешь в виду?

— Неужели тебе было так плохо со мной? — От обиды у Розлин задрожала нижняя губа.

— Ты сама знаешь, что нет.

— Хорошо, прекрасно, восхитительно… — прошептала она, отводя взгляд, с ужасом думая: Господи, что я мелю?

Стюарт облокотился на спинку, и кровать скрипнула.

— Ты плачешь? — спросил он.

Она всегда горячо спорила с друзьями, утверждавшими, что между мужчиной и женщиной не может быть платонической дружбы, и заявляла, что Стюарт — ее лучший друг, а то, что он при этом еще и мужчина, — просто случайность.

Розлин почувствовала, как он протянул руку вдоль спинки кровати над самым ее плечом и тут же отдернул ее, и ей еще сильнее захотелось плакать. Уже то, что он раздумывал, прикоснуться ли к ней, и решил, что не стоит этого делать, доказывало, насколько все изменилось…

— Все началось с объятия, — пробурчал Стюарт. И все же кое-что не изменилось: он по-прежнему читает мои мысли, отметила про себя Розлин. — Этот мерзавец причинил тебе такую боль, что мне захотелось тебя утешить. И что же я сделал? — Он в сердцах стукнул кулаком по ладони.

— Ты-то как раз пытался вовремя остановиться. — Это воспоминание заставило ее снова покраснеть. — А я тебе не позволила, так что не казнись.

Интересно, осталась ли на его рубашке хоть одна пуговица, подумала она, вспоминая, как срывала с него одежду.

— Мужчина не должен пользоваться слабостью женщины, — упрямо настаивал на своем Стюарт.

— Ну хорошо, ты мерзавец, подонок, скунс вонючий. Тебе от этого легче? — кисло поинтересовалась Розлин и добавила: — Почему ты считаешь, что случившееся должно отразиться на нашей дружбе? Мы же не собираемся превратить это в привычку.

Я, конечно, рассуждаю чисто теоретически, но зачем хохотать так безудержно? — мысленно возмутилась она.

— Ты права. — На этот раз Стюарт все-таки обнял ее за плечи, но Розлин не расслабилась в его руках. — Нам надо просто забыть об этом.

Она, несомненно, так и поступила бы, однако судьба распорядилась иначе.

— Хорошо прогулялась, дочка?

— Прекрасно, папа. — От ветра щеки Розлин разрумянились. — Я зашла дальше, чем собиралась. — Она расстегнула куртку и откинула назад упавшие на лицо волосы. — Во сколько нас ждут у Роули?

— В половине восьмого. Ты не слишком устала?

— Ой, папа, да не суетись ты вокруг меня! — взмолилась Розлин.

Его забота уже начинала ее тяготить.

— Но ты же собиралась в эти выходные отдохнуть, — нахмурился Дик Браун, глядя на дочь.

— Я и так совсем обленилась, — рассмеялась она.

Поднимаясь по лестнице, Розлин мысленно прикидывала, что из имеющейся одежды подойдет для неофициального ужина у соседей. Видимо, скоро ей придется всерьез заняться своим гардеробом. Розлин считала, что зеленая шелковая блузка свободного покроя ей очень идет, но, увидев свою шестнадцатилетнюю сестру в мини-юбке и облегающей трикотажной блузке, выставляющей напоказ пупок, сразу почувствовала себя ужасно старой и необъятной, как слон.

— А ты не замерзнешь, Далси? — небрежно поинтересовался Дик Браун, стараясь не смотреть на голый живот младшей дочери.

Та переглянулась с сестрой и усмехнулась.

— Папа такой тактичный! А ты как думаешь, Рози? — Она покрутилась на высоких каблуках модных туфель.

— Ты потрясающе выглядишь, — честно ответила та.

— Знаю. — Далси самодовольно оглядела себя в зеркале. — А ты немного растолстела.

— Спасибо за комплимент, — грустно усмехнулась Розлин.

— Далси! — укоризненно воскликнул Дик.

— Шучу, шучу, папа!

— Дай-ка, дорогая, я тебя рассмотрю как следует. — Элли Роули положила руки Розлин на плечи, всматриваясь в ее лицо.

— Можно мне пройти, тетя Элли? — кротко спросила та.

— Твоя мама, упокой Господи ее душу, надеялась, что я за тобой присмотрю. Правда, Мартин?

— Конечно. Но хватит держать гостей на пороге, жена. Впусти их наконец в дом.

В гостиной старинного викторианского особняка уютно потрескивал камин. Элли Роули была лучшей подругой матери Розлин, а этот дом с детства стал ей родным.

— Рози! — крикнула Далси, входя в гостиную первой. — Почему ты нам не сказала, что Стюарт тоже будет здесь?

— Я не знала, — слабо откликнулась Розлин.

Только титаническое усилие воли и крепкая рука дяди Мартина помогли ей переступить порог и войти в комнату.

Далси повисла на шее у Стюарта и пожаловалась:

— Она никогда нам ничего не рассказывает. Мы все думали, что ты в командировке.

Все еще обнимая его одной рукой, другой Далси кокетливо поправила свои вьющиеся волосы и улыбнулась. Недавно она решила, что ей нравятся зрелые мужчины, а Стюарту было уже почти тридцать.

Розлин словно сквозь пелену тумана наблюдала, как ее отец шагнул вперед и обменялся рукопожатием с высоким стройным мужчиной, стоявшим к ней спиной.

— Я читал твою статью об условиях жизни в лагерях беженцев. Сильно написано, — похвалил Дик Браун.

— Я работал в паре с очень хорошим фотографом.

— Он скромничает, — с нежностью глядя на Стюарта, сказала Элли Роули. Она заслуженно гордилась репутацией сына, известного своими журналистскими расследованиями. — Вы знаете, что он работает над новой книгой?

— Видали мы таких скромников. — Мартин усмехнулся, но Розлин знала, что он не меньше жены гордится сыном. Последний сборник статей Стюарта целых три месяца продержался в списке бестселлеров, что было редкостью для книги, названной критиками «серьезной».

Повернувшись к отцу, Стюарт увидел Розлин. Улыбка не сбежала с его лица, но как будто примерзла к нему. Розлин почувствовала в ней фальшь, но, тем не менее, позавидовала его самообладанию. Впрочем, он-то знал о ее приходе заранее. Ей хотелось расхохотаться, но она сдержалась: время для истерики было самое неподходящее.