— Зачем вы слушаете беглого раба, господин чэн-сян?

— Ван Цзы-фу и другие уже сознались. Лишь вы один упорствуете.

Телохранители по знаку Цао Цао схватили Дун Чэна, а слуги бросились в спальню искать указ и письменную клятву заговорщиков. Под стражу были взяты семья Дун Чэна и все его домочадцы. С указом императора и клятвой, написанной на шелке, Цао Цао вернулся к себе во дворец и стал обдумывать план свержения Сянь-ди и возведения на престол другого императора.

Поистине:

Порой ни к чему не вели императорские указы,
Но клятву одну подписал — все беды обрушились сразу.

О судьбе императора Сянь-ди вы узнаете из следующей главы.

Глава двадцать четвертая,

из которой читатель узнает о том, как злодеи убили Дун Гуй-фэй, и о том, как Лю Бэй потерпел поражение и бежал к Юань Шао

Когда Цао Цао заговорил о свержении императора Сянь-ди, Чэн Юй стал отговаривать его:

— Вы можете заставить трепетать всех и повелевать Поднебесной лишь потому, что действуете от имени ханьского императора. Сейчас князья еще не успокоились, и такой шаг, как свержение государя, обязательно послужит поводом к войне.

Цао Цао вынужден был отказаться от своего намерения. Он ограничился лишь тем, что приказал казнить пятерых заговорщиков с их семьями у четырех ворот столицы, не щадя при этом ни старых, ни малых. Всего было казнено более семисот человек. Все жители и чиновники, видевшие это, проливали слезы. Потомки сложили стихи, в которых оплакивали Дун Чэна:

Опять удостоен большого почета
Кто раз императорский поезд спасал,
Слова Сына неба ушли за ворота.
Был в поясе послан секретный указ.
Душою болел он за счастье страны,
И в снах своих даже свергал он злодея.
Зато его верность и ныне живет
И в тысячелетья войдет не тускнея.

Есть и другие стихи, в которых оплакиваются Ван Цзы-фу и его единомышленники:

Собою пожертвовать, чтоб послужить государю,
Они присягали и стойко сдержали обет.
И верности ради семей своих не пожалели,
За это их слава гремит уже тысячи лет.

Казнь Дун Чэна и других заговорщиков не умерила гнева Цао Цао. Он отправился во дворец, чтобы убить Дун Гуй-фэй, младшую сестру Дун Чэна и любимую наложницу императора. Сянь-ди осчастливил ее — она была беременна на пятом месяце.

В тот день император пребывал во внутренних покоях и беседовал с императрицей Фу, сокрушаясь о том, что до сих пор от Дун Чэна нет никаких вестей. Неожиданно к ним ворвался Цао Цао с искаженным от гнева лицом и с мечом в руках. Император побледнел.

— Государю известно, что Дун Чэн замышлял мятеж? — без всяких предисловий начал Цао Цао.

— Но ведь Дун Чжо убит! — удивился император.

— Не Дун Чжо, а Дун Чэн!

— Нет, нам ничего не известно.

— Забыли о прокушенном пальце и кровью написанном указе? — гремел Цао Цао.

Император молчал. Цао Цао распорядился привести Дун Гуй-фэй.

— Она на пятом месяце, пожалейте ее! — молил император.

— Я сам уже был бы мертв, если бы небо не разбило их планы! — не унимался Цао Цао. — Оставить эту женщину, чтобы она потом натворила мне бед?

— Заточите ее до родов во дворце. Убить ее вы и после успеете, — просила императрица Фу.

— Сохранить ее выродка, чтобы он мстил за свою мать! — упорствовал Цао Цао.

— Умоляю, не выставляйте на позор мое тело, когда я умру, — рыдала Дун Гуй-фэй.

Цао Цао велел подать ей белый шелковый шнур. Император со слезами говорил несчастной:

— Не сердись на нас, когда будешь в стране Девяти источников [В стране Девяти источников — т. е. когда умрешь.].

И у него ручьем покатились слезы. Императрица Фу тоже заплакала.

— Вы ведете себя как дети! — разгневался Цао Цао и приказал задушить Дун Гуй-фэй за воротами дворца.

Потомки сложили об этом такие стихи:

Напрасно правителя милость снискала прекрасная дева!
Погибла несчастная! В жертву принесено семя дракона.
Не в силах отвесть ее гибель, руками лицо закрывая,
Безмолвно рыдал император, печалью своей удрученный.

— Казнить всех, кто из родственников императора по женской линии войдет во дворец без моего разрешения! — заявил Цао Цао дворцовой страже. — А тех, кто проявит попустительство, рассматривать как соучастников!

После этого Цао Цао набрал три тысячи верных ему телохранителей и поставил во главе их Цао Хуна.

— Я расправился с Дун Чэном и его сообщниками, — сказал Цао Цао Чэн Юйю, — но ведь Ма Тэн и Лю Бэй тоже из их числа. Оставить их в живых невозможно!

— Ма Тэн в Силяне, тут надо быть осторожным, — ответил Чэн Юй. — Мне думается, что следовало бы в письме поблагодарить его за труды, чтобы у него не возникло никаких подозрений, а потом завлечь в столицу и здесь убить… И Лю Бэя в Сюйчжоу тоже нелегко одолеть — его войско расположено «бычьими рогами». Нельзя забывать, что Юань Шао из Гуаньду замышляет нападение на столицу. Стоит нам напасть на Лю Бэя, как он обратится за помощью к Юань Шао, и тот не пропустит случая напасть на нас врасплох. Что тогда будет?

— Лю Бэй храбрец, это бесспорно, — возразил Цао Цао. — Тем более ударить на него надо теперь же, а не ждать, пока у него вырастут крылья, тогда с ним трудно будет бороться. Юань Шао нам бояться нечего — он хоть и силен, но нерешителен.

В эту минуту вошел Го Цзя, и Цао Цао обратился к нему:

— Я хочу идти в поход на Лю Бэя. Скажите, следует ли мне в этом случае опасаться Юань Шао?

— Юань Шао непостоянен и недоверчив; советники его соперничают между собой. Одним словом, он нам не страшен, — заявил Го Цзя. — Что же касается Лю Бэя, то он не успел еще завоевать сердца своих новых воинов. Можете идти на восток и решить все в одной битве.

— Я тоже так думаю, — заявил Цао Цао.

Вскоре двести тысяч воинов пятью отрядами двинулись на Сюйчжоу. Это стало известно Сунь Цяню, который поспешил донести о положении дел Гуань Юйю в Сяпи и Лю Бэю в Сяопэе.

— Надо обратиться за помощью к Юань Шао, — сказал ему Лю Бэй, — иначе придется туго.

Он послал Сунь Цяня с письмом в Хэбэй. Сунь Цянь сначала повидался с Тянь Фыном, чтобы заручиться его поддержкой, и тот представил его Юань Шао.

Юань Шао выглядел изнуренным, одежда его была в беспорядке.

— Почему вы, господин, в таком унынии? — спросил Тянь Фын.

— Я скоро умру.

— К чему такие речи? — изумился Тянь Фын.

— У меня пять сыновей, — ответил Юань Шао, — и самый младший из них наиболее умный. Только он может понять мои стремления. Но он болен, его мучают язвы, судьба его предрешена, и у меня нет никакого желания вникать в другие дела.

— Цао Цао выступил в поход против Лю Бэя. Сюйчан опустел. Если собрать людей и ворваться туда, можно защитить Сына неба и спасти народ. Не упускайте случая, князь!

— Я это знаю, — промолвил Юань Шао. — На душе у меня очень неспокойно — боюсь, что нас постигнет неудача.

— Что же вас смущает?

— Из пяти моих сыновей только один — незаурядный человек. Случись с ним несчастье, и моя жизнь кончена.

Решительно отказавшись двинуть войска, Юань Шао заявил Сунь Цяню:

— В случае затруднений пусть Лю Бэй переходит ко мне, я найду средство ему помочь.

Тянь Фын, ударив посохом о землю, горестно заметил:

— Из-за болезни ребенка потерять такой случай в великом деле жаль, очень жаль!

Тянь Фын вышел, еле волоча ноги и тяжко вздыхая. Сунь Цяню ничего не оставалось, как только вернуться в Сяопэй и обо всем рассказать Лю Бэю.

— Что же делать? — взволновался тот.

— Не печальтесь! — успокоил его Чжан Фэй. — Войска Цао Цао утомлены после долгого похода. Надо напасть на них и разбить, прежде чем они раскинут лагерь.

— Тебя считали только храбрецом, но, захватив Лю Дая, ты доказал, что умеешь прибегать к хитрости. И то, что ты мне сейчас предлагаешь, вполне соответствует тому, что написано в «Законах войны» [«Законы войны» — общее название канонических книг по военному искусству, куда входили сочинения китайских военных теоретиков древности.].

Лю Бэй восхищался своим младшим братом и выделил ему войско для разгрома вражеского лагеря.

В то время, когда Цао Цао вел свои войска к Сяопэю, подул сильный ветер. С треском сломалось древко одного из знамен. Цао Цао остановился и созвал советников, чтобы выяснить у них, к счастью это или к несчастью.

— С какой стороны налетел ветер и какого цвета было знамя? — спросил Сюнь Юй.

— Ветер юго-восточный, знамя красно-синее, в форме зуба, — отвечал Цао Цао.

— Это значит, что ныне ночью нападут на наш лагерь, — заключил Сюнь Юй.

Цао Цао кивнул головой. Вскоре подошел Мао Цзе:

— Только что юго-восточный ветер сломал красно-синее знамя. Как вы считаете, господин чэн-сян, к счастью это или к несчастью?

— А как вы полагаете? — поинтересовался Цао Цао.

— Думаю, что ночью будет нападение на наш лагерь!

— Само небо предупреждает меня! Надо принять меры! — воскликнул Цао Цао.

Он разделил войско на девять отрядов; один отряд остался устраивать лагерь, а остальные сели в засаду в разных местах.

Луна в ту ночь светила слабо. Лю Бэй и Чжан Фэй выступили в поход. Сунь Цянь остался охранять Сяопэй.

Чжан Фэй решил действовать самостоятельно. Он повел вперед легкую конницу и внезапно ворвался в лагерь Цао Цао. Там почти никого не было, за исключением нескольких пеших и конных воинов. И вдруг со всех сторон вспыхнули огни, раздались крики. Чжан Фэй понял, что попал в ловушку, и повернул обратно. На него ударили сразу с нескольких сторон. Чжан Фэй бросился вправо, наносил удары влево, прорвался вперед, но воины его, прежде служившие под началом Цао Цао, быстро сдались в плен.