Ночь застала их в городке возле слияния Вороньей реки с Коноплянкой, милях в пятнадцати от цели и под ее территориальной юрисдикцией. Хотя вряд ли можно было потеряться, следуя по долине Коноплянки вверх по течению, где река вытекала из большого озера рядом с Мартенсбриджем, Тринкер решил, что не следует рисковать прибыть после закрытия городских ворот, и вместо этого организовал для них импровизированное, но бесплатное размещение в местной дамской школе.

Дамская школа, посвященная Дочери Весны, походила на школу в Гринуэлле, которую в детстве посещал Пен, и представляла собой несколько комнат на первом этаже дома, где жили учителя. Она не предназначалась для странников, в отличие от большого дома Ордена Дочери прошлой ночью — где Пен сумел продать сыр трапезной, тем самым значительно увеличив свой запас наличных, — но для него все равно освободили отдельную спальню. И вряд ли потому, что он был самым почетным гостем.

Для заключенного с ним хорошо обращались, но его статус сомнений не вызывал. Он проверил крошечное окошко в четырех этажах над улицей. Если тюремщики полагали, что это его удержит, значит, они не подумали о его худощавом телосложении и годах, которые он провел, взбираясь на деревья, чтобы спастись от Дрово, или карабкаясь по горам во время охоты. Он мог за секунду ускользнуть от них… но куда ему идти?

Это было все равно что дожидаться целителя в тот раз, когда он сломал руку. Неуютно, но никак нельзя поторопить события. Только продолжить путь к тайнам Мартенсбриджа.

Он лег и попытался уснуть, однако несколько минут спустя обнаружил, что делит постель с семейством блох. Он шлепнул себя, потер укушенное место, повернулся на другой бок. А может, с целым блошиным гуляньем. Будут ли они праздновать всю ночь? Он пробормотал проклятие, когда одна блоха укусила его за икру, положив начало банкету.

— Нужна помощь? — спросила Дездемона. В ее голосе явственно слышалось веселье.

Пен зажал себе рот рукой.

— Тише! — встревоженно прошептал он. — Уилром спит прямо за дверью. Он услышит. — И подумает… что?

Дездемона послушно перешла на шепот:

— Мы можем уничтожить блох, знаешь ли.

Пен этого не знал.

— Это разрешено?

— Не только разрешено, но даже поощряется. За годы мы расправились с целыми армиями блох. Считается, что вредители не обладают защитой богов, даже Бастарда, которому принадлежат. И эта магия безопасна, она нисходящая, от порядка к беспорядку.

— В моей постели беспорядок уменьшится.

— Но увеличится в блошиной жизни, — прошептала в ответ Дездемона. Губы Пена самовольно растянулись в ухмылке. — Самое резкое падение, от жизни к смерти.

Последние слова вызывали тревогу — как, впрочем, и блохи.

— Действуй, — прошептал Пен и замер, пытаясь ощутить, что сейчас произойдет.

Пульсирующий жар, едва заметная волна тепла, пробежавшая по телу. Ее направление было неясным, хотя она скорее шла от его спины к матрасу, чем от груди к потолку.

— Двадцать шесть блох, два клеща, три жука и девять вшей, — сообщила Дездемона с удовлетворенным вздохом, словно женщина, попробовавшая сладкий заварной крем. — И множество яиц моли в шерстяной набивке.

На взгляд Пена, его первой магии не доставало очарования.

— Я думал, ты не занимаешься подсчетами, — сказал он.

— Ха. — Пен не мог сказать, был ли этот возглас раздраженным или довольным. — А ты внимательный, да?

— Я… вынужден быть таким в настоящее время.

— Неужели, — выдохнула она.

Пусть его постель лишилась обитателей, но он по-прежнему был не один. Пену также пришла в голову запоздалая мысль, что он не знает, могут ли демоны лгать. Всегда ли они говорят правду своим седокам — или могут их обманывать? Могут ли они кроить ткань фактов в соответствии со своими целями, упуская важную информацию, чтобы добиться обратного эффекта? Дездемона была… личностью, он решил для простоты считать ее личностью, которой он не мог задать этот вопрос. Точнее, задать он мог, а она могла ответить, но это ему не поможет.

Вместо этого он спросил:

— До Ручии ты тоже принадлежала, э-э, тоже жила с храмовой чародейкой?

— Хелвия была целителем-хирургом, — ответил голос Хелвии — можно с тем же успехом думать о ней как о Хелвии — с обнадеживающе местным говором Листа. — Занимала высокое положение в Ордене Матери.

— Как и я, Амберейн, до нее, — произнес голос с сильным дартакийским акцентом. — В храмовой школе в Саоне.

— Я думал, ты говорила, что… целители лечат, а чародеи разрушают, — озадаченно сказал Пен. — Как ты можешь быть и тем и другим?

— Мы можем творить и восходящую магию, но цена будет очень высока, — ответила Дездемона.

— Часть целительства состоит в разрушении, — сказала Амберейн. — Камни в мочевом пузыре. Уничтожение кист и опухолей. Ампутации. Многие более тонкие операции.

— Глисты, — вздохнула Хелвия. — Ты не поверишь, сколько людей страдает от глистов. Не говоря уже о блохах, вшах и прочих паразитах. — Она сделала вдох и добавила: — Вот почему, когда время Хелвии вышло, мы перепрыгнули не в молодого целителя, которого нам подготовили, а в Ручию. Нам так надоели глисты! Ха!

Прежде чем Пен успел спросить, что сделала Ручия, чтобы стать столь привлекательным седоком, новый голос вставил замечание на языке, которого он не знал.

— Кто это был?

— Аулия из Браджара, — ответила Дездемона. — Добрая храмовая женщина. Она не знала вельдского, только ибранский. Со временем ты научишься ее понимать. А до нее была Умелан из Рокнари.

— Рокнари! — изумленно воскликнул Пен. — Я думал, еретики-кватренианцы не признают Бастарда. Как она встретила демона на Архипелаге?

— Это долгая история, которую, не сомневаюсь, она тебе расскажет — со всеми подробностями, — как только ты овладеешь ее языком, — пообещала Дездемона.

Я овладею ее языком? Пену показалось, что она уже овладела его языком, поскольку использовала его для чего-то весьма напоминавшего язвительный ответ.

— Можешь рассказать вкратце? — попросил Пен.

— Она родилась на Архипелаге, попала в рабство во время набега и была куплена Мирой, которой мы тогда принадлежали, знаменитой куртизанкой из Адрии, города на лагуне. Мира была необученной, но умной; мы считаем ее лучшим седоком, что у нас был до сих пор. Когда Мира умерла, мы перепрыгнули в Умелан, которая сбежала домой, чтобы обнаружить, какая скорбная участь ждет чародеев на этих островах.

Воображение Пена, зацепившееся за слово «куртизанка», поспешило наверстать упущенное.

— И что это за участь?

Не то чтобы он собирался отправиться на эти острова.

— Иногда их сжигают заживо, но чаще отвозят в открытое море и бросают за борт с привязанной подушкой, которая медленно впитывает воду и тонет. К тому времени как чародей умрет, лодка отойдет достаточно далеко, чтобы демону некуда было перепрыгивать, кроме рыб.

Пену показалось, что они с Дездемоной вместе вздрогнули, представив эту картину, пусть и по разным причинам.

Рот Пена выдал тираду на том странном языке, слов он не понял, но скорбные интонации были очевидны. Умелан добавила свое мнение?

— Когда ее палачи уплыли, но она еще не успела утонуть, ее заметила проходившая мимо галера из Браджара. Спасение оказалось не намного лучше плена, но нас высадили на берег живыми в Браджаре, и за неимением лучшего варианта мы стали молельщицей в доме Ордена Бастарда. Там было… хорошо. — Последовала небольшая пауза. — Впервые нас понимали.

Пен посчитал на пальцах. Список был неполным.

— А до, э-э, Миры из Адрии?

— Рогаска, служанка при дворе герцога Орбаса. Он подарил ее Мире. До нее — Вазия из Патоса в Седонии, наш первый седок, умевший читать и писать, — вдова, тоже что-то вроде куртизанки, в духе того города. Именно по этой причине она умерла в роскоши при дворе Орбаса. Иносказательно выражаясь.

Пен моргнул. Седония? Для него это была сказочная страна, место столь далекое, что там могли происходить истории, в чудесности которых никто не мог усомниться. А еще говорили, что там тепло. Он был впечатлен. И испытывал зависть. Это существо видело места и людей, о которых Пен не мог даже мечтать.

— До нее — Литикон, мать семейства из седонийских северных провинций; до нее — Шугана, женщина из горной деревушки. Она убила старую львицу, когда та напала на ее коз, в одиночку, ржавым копьем. Она была хорошим седоком, несмотря на невежество. До нее — обитавшая в холмах дикая кобыла, которую убила и съела львица. А до нее… мы не знаем. Возможно, белый бог.

— А ты, э-э, ты… — Пен не знал, как лучше выразиться. — Ты испытала все эти смерти?

Ответ был сухим, как пыль:

— В некотором смысле.

Но не уравновешивающие их рождения. Правда, он своего тоже не помнил.

Пен осознал, что пока в нем живет это создание, у него никогда не будет недостатка в сказках на ночь, хотя после этих сказок он может лишиться сна.

Но только не сегодня. Он непроизвольно зевнул, устраиваясь в своей теплой, лишенной блох кровати. Пока он засыпал, его голос продолжал шептать незнакомые слова, подобно горному ручью.

Пен проснулся с эрекцией, сонно перекатился на спину и сунул руку под одеяло. Комната казалась теплой, сумеречной, тихой и безопасной.