Орико закончил чтение письма и вздохнул.

— Что, королева Иста по-прежнему грустит? — спросил он.

— Естественно, она печалится по поводу разлуки с детьми, — уклончиво ответил Кэсерил.

— Этого я и боялся, — отозвался король. — Но тут уж ничего не поделаешь. Лучше пусть она грустит в Валенде, а не в Кардегоссе. Я не хотел бы видеть ее здесь. С ней слишком… трудно.

Потерев нос тыльной стороной ладони, король чихнул.

— Напишите их светлости провинкаре о моем к ней почтении, уверьте ее, что ее внук и внучка находятся под моей братской защитой и покровительством, а их судьба — главная моя забота.

— Я собираюсь писать ей вечером — известить о нашем благополучном прибытии. И передам ваши слова.

Орико, кивнув, вновь потер переносье и, прищурившись, взглянул на Кэсерила.

— Я вас знаю? — спросил он.

— Не думаю, господин мой. Вдовствующая провинкара недавно назначила меня секретарем при принцессе Изелль. В юности я служил провинкару Баосии в качестве пажа, — добавил он.

Он не упомянул свою службу при ди Гвариде — факт, который мог заставить короля включить свою ближнюю память. Хотя вряд ли он различал кого-нибудь из той толпы придворных, которая окружала ди Гвариду! А если король не узнал его — в немалой степени благодаря его нынешнему облику (борода, седеющие волосы, весь его потрепанный жизнью вид), — то и другие, надеялся Кэсерил, не узнают. А интересно, сколько он сможет прожить здесь, в Кардегоссе, не называя своего имени? Менять же его, увы, слишком поздно!

Но некоторое время он, тем не менее, мог побыть анонимом — Орико удовлетворенно кивнул и отпустил его.

— Увидимся на банкете. Скажите моей сестре, что я с нетерпением жду нашей встречи.

Кэсерил, почтительно поклонившись, вышел.

Он шел к воротам замка и в беспокойстве покусывал нижнюю губу. Если на банкете вечером будет присутствовать весь двор, то явится и канцлер Марту ди Джиронал, правая рука и постоянная поддержка короля. А там, где появлялся канцлер, обязательно оказывался и его брат, лорд Дондо.

Может быть, они меня тоже не узнают? Прошло два года с момента падения (постыдная сделка) Готоргета и еще больше — с того ужасного случая в палатке безумного принца Олуса. Появление кастиллара Кэсерила для этих могущественных лордов не может стать значительным событием. Да и откуда им знать, что он понял причину того, что его продали на галеры? Если он не станет привлекать к себе внимание, ничто не напомнит им о том, что они наверняка благополучно забыли. И он будет в безопасности.

Тщетные надежды.

Он сгорбился и ускорил шаги.

Вернувшись в свою комнату, Кэсерил принялся осматривать свой коричневый шерстяной камзол и черный плащ, намереваясь надеть их на банкет. Но, подчиняясь поступившему сверху приказу, который принесла запыхавшаяся служанка, он принялся доставать из багажа более нарядное платье: бледно-желтую с голубыми полосами тунику с вставками бирюзовой парчи и темно-синие панталоны из запасов старого провинкара, все еще пахнущие специями, вместе с которыми они были упакованы для защиты от моли. Башмаки и меч завершили облачение придворного — вполне приличное, хотя и не было на нем ни колец, ни цепей.

Повинуясь настойчивому требованию Тейдеса, он отправился на верхний этаж, чтобы осведомиться, готовы ли дамы, и увидел, что его наряд формирует с их одеждой вполне гармоничный ансамбль. Изелль была одета в свои лучшие бело-голубые платье и плащ, а Бетрис и гувернантка принцессы — в бирюзовые и темно-синие наряды. Кто-то посоветовал принцессе не слишком увлекаться украшениями, и она ограничилась тем, что пристало носить девушке: бриллианты в ушах, брошь на груди, пояс с эмалями да парочка колец. Остальное несла на себе Бетрис, позаимствовавшая украшения у принцессы. Кэсерил же удовлетворился тем что есть, иначе говоря, ничем.

Всего раз семь-восемь дамы спохватывались — что-то было не так надето или забыто из одежды и украшений, и вот уже Кэсерил повел их вниз, присоединиться к принцу и его свите, состоящей, по старшинству и важности, из ди Санды, баосийского капитана гвардейцев и его сержанта — оба в парадной форме, с мечами, украшенными драгоценными камнями. Шелестя дорогими тканями и позвякивая украшениями, блестящая процессия, предводительствуемая королевским пажом, двинулась к дверям тронного зала.

На мгновение их задержал комендант замка, чтобы перестроить в порядке, предписанном правилами придворной иерархии, после чего двери тронного зала отворились, прозвучал звук рога, и комендант объявил — четко и громогласно:

— Принц Тейдес ди Шалион! Принцесса Изелль ди Шалион! Сэр ди Санда…

И дальше — по мере установленного порядка:

— Леди Бетрис ди Феррей! Кастиллар Люп ди Кэсерил! Леди Нан ди Врит…

Бетрис краем глаза взглянула на Кэсерила. Во взгляде ее сверкнули искорки смеха, и она спросила:

— Люп? Ваше первое имя — Люп? На одном из древних языков это означает волк!

Кэсерил решил, что в данной ситуации у него есть законный повод не отвечать — не до этого! В зале толпились придворные лорды и леди, шелестели шелк и бархат, позвякивали бриллианты; воздух был напитан ароматами духов и всеобщим возбуждением. В этой толпе его одеяние выглядело вполне приличным; если бы он оделся в свой обычный черно-коричневый наряд, то смотрелся бы как ворона на сборище павлинов. А здесь даже стены были драпированы красной парчой.

На возвышении в конце тронного зала, осененном шатром из красного шелка, украшенного золотым шитьем, на позолоченных креслах восседали король Орико и королева Сара. Вечером Орико выглядел лучше, чем днем, — чисто умытый, в аккуратных одеждах, с легким румянцем на пухлых щеках. На голове его, в полном соответствии с замшелыми средневековыми обычаями, красовалась золотая корона. Королева была одета в весьма элегантное алое платье, в тон с одеянием супруга. Сара сидела подчеркнуто прямо, даже несколько чопорно, как показалось Кэсерилу. Ей было около тридцати пяти, и ее былая красота и свежесть несколько потускнели, а на лице застыло какое-то деревянное выражение, и Кэсерил понял, насколько смешанные чувства владеют королевой во время королевских приемов. Будучи так долго бесплодной, она понимала, что не исполнила своей главной обязанности по отношению к Шалиону, и склонна была винить исключительно себя. С другой стороны, когда Кэсерил был близок ко двору, он слышал разговоры, что у Орико не было и внебрачных детей, хотя объясняли это, как правило, его образцовой верностью жене и приверженностью исключительно брачному ложу. Приглашение ко двору принца Тейдеса можно было воспринять как публичное признание печального фиаско, которое королевская семья потерпела в весьма частном секторе своей государственной деятельности.

Принц и принцесса подходили к королю и королеве по очереди. С монархом и его супругой они обменялись родственными поцелуями, хотя полный ритуал приветствия предполагал целование лба, рук и ног. Но сегодня церемония шла по облегченной программе. Каждый же член свиты Тейдеса и Изелль должен был, преклонив одно колено, целовать руку короля и королевы. Рука Сары под поцелуем Кэсерила была холодна, как воск.

Кэсерил, стоя позади Изелль, тайком потирал спину, готовясь к проходу вереницы придворных, ни одному из которых принц и принцесса не имели права отказать в приветствии, а также пусть и малом, но знаке внимания. Дыхание замерло в груди Кэсерила, когда он увидел, кто из придворных первым приближается к Тейдесу и Изелль.

Марту ди Джиронал был одет в полный мундир генерала святого военного ордена Сына, и преобладали в его одеянии коричневый, оранжевый и желтый цвета. С тех пор, как Кэсерил последний раз видел генерала три года назад, получая из его рук ключи от Готоргета и полномочия командира гарнизона, ди Джиронал изменился не сильно. Суховатый, с седеющими волосами, холодным взором, налитый энергией и неулыбчивый — такой же, как и в те дни. Широкая перевязь, на которой висел меч ди Джиронала, была украшена изготовленными из эмали и драгоценных камней символами Сына, а также изображениями оружия, животных и кубков. Тяжелая золотая цепь канцлера Шалиона висела на шее генерала.

Руки его украшали три перстня с печатями: один — с печатью его собственного дома, один — Шалиона и один — ордена Сына. И больше никаких украшений: никакие драгоценные камни не затмили бы блеск власти, воплощенной в поясе, печатях и цепи канцлера.

В генеральских одеждах был и лорд Дондо ди Джиронал. В его наряде преобладали белый и голубой цвета Дочери. Гораздо более плотный, чем брат, а также страдающий излишней потливостью, в свои сорок лет он по-прежнему воплощал присущую всей семье энергию. Он ничуть не изменился с тех пор, когда Кэсерил видел его в лагере брата — за исключением появившихся с тех пор на его груди новых знаков отличия. Когда-то Кэсерил думал, что Дондо, отличавшийся неумеренностью за столом и в постели, падкий до плотских утех, в конце концов станет таким же толстым и потрепанным, как Орико, но оказалось, что он нажил себе всего-навсего небольшое брюшко. Сияющие разнообразными драгоценностями руки, уши, шея, орнаментированные золотом носки башмаков — все говорило о том, что он решил с избытком восполнить недостаток драгоценностей, ощущавшийся в одежде брата. Ди Джиронал просто скользнул взглядом по Кэсерилу и не узнал. Зато брат его уже при приближении мрачно сдвинул брови и нахмурился, вглядываясь в смутно знакомые черты. Узнав кастиллара, он нахмурился еще сильнее, но тут же вынужден был отвести глаза, поскольку его брат приказал слуге принести подарки, предназначавшиеся принцу Тейдесу, — отделанные серебром седло и упряжь, а также изысканной работы охотничий лук и копье для медвежьей охоты с сияющим стальным наконечником. Тейдес, искренне взволнованный подарками, сердечно благодарил.

Конец ознакомительного фрагмента