Моя голова все еще разламывалась, и меня поташнивало, но пьянящее предвкушение пересиливало недомогание. Невольно я сжала локоть Джорджа Смита, и он обернулся ко мне.

— Вы ведь знаете, я к подобному не привыкла, — сказала я, запинаясь.

Он засмеялся, будто общей шутке. Я смаковала наше восхождение по устланной малиновым ковром лестнице. Мистер Смит здоровался со знакомыми и представлял меня как «мисс Браун, своего дорогого друга». Он улыбался мне, будто наш секрет объединял нас в дерзком заговоре. Краснея, признаюсь, что мне казалось, будто я ему нравлюсь.

Вскоре мы уже сидели в ложе первого яруса. Еще пять ярусов, украшенных золотыми цветами, разделенных золотыми колонками и заполненных публикой, поднимались к куполу потолка. Колоссальная хрустальная люстра излучала сверкающий газовый свет. Дамские веера трепетали, спасая от жары под гул разговоров. Ложа обеспечивала мне желанную меру укромности, и все-таки меня покалывало ощущение, что за мной наблюдает бдительный, сосредоточенный на мне взгляд.

— Сегодня дают «Севильского цирюльника», — сказал мистер Смит рядом со мной.

Я обратила внимание на мужчину, стоящего шагах в пятидесяти на краю партера у сцены. Он смотрел прямо на меня. Мое скверное зрение еле позволило мне разглядеть, что волосы у него темные, как и одежда, и я ощутила в нем угрозу.

— Энн, — прошептала я, толкнув локтем мою сестру, — видишь того человека?

— Какого? — В голосе Энн было недоумение.

Увы, в этот миг его от нас заслонили другие люди, а когда они прошли, его уже не было.

— Не важно.

Но я думала о черной карете. Она доставила этого человека сюда следить за мной? Связан ли он с убийством Изабели Уайт? Я тревожно вглядывалась в зрителей, ища его. Он казался бестелесной угрозой, рассеянной среди публики. Люди смотрели в театральные бинокли, и всякий раз, когда я замечала бинокль, направленный в мою сторону, меня пробирала дрожь.

Свет потускнел, и тишина окутала зал. Оркестр сыграл увертюру, и занавес поднялся, открыв средневековую длинную сцену. Актер в плаще и широкополой шляпе стремительным шагом вышел на подмостки. Вокруг него встали музыканты, и он запел серенаду. Было это великолепно, но так как опера исполнялась по-итальянски, я не понимала ни слова. Мое ощущение, что где-то рядом зловещие наблюдатели, все росло. Теплый воздух театра был испорчен испарениями газа, усилившими мою мигрень. Драма на подмостках развертывалась, певица исполнила арию, высокие пронзительные ноты напомнили мне крики Изабели Уайт. Я сглотнула тошнотный комок.

— Прошу извинить меня, — шепнула я Джорджу Смиту. Я страшилась выйти из ложи одна, но это казалось предпочтительней, чем если бы меня стошнило перед ним.

Я встала и, спотыкаясь, вышла за дверь ложи. Длинный коридор был пуст. Я почти побежала по нему и услышала за спиной крадущиеся шаги. Страшась оглянуться, я пошла быстрее. Из зала доносилась жизнерадостная музыка. Шаги убыстрились, будто эхо повторяя стук моего сердца. Лестница! Я побежала вниз по железным ступенькам. Я услышала металлический лязг — мой преследователь спускался следом за мной. В отчаянии, задыхаясь, изнемогая от тошноты, я выскочила из двери в другой коридор.

Прямо передо мной распахнулась дверь, из нее вырвалось громкое оглушающее пение. Из ложи вышли несколько дам. Я последовала за ними по парадной лестнице, полная признательности за их защиту, о которой они и не подозревали. Снаружи я наконец облегчила свою тошноту. Мой преследователь исчез.

Когда я возвращалась в свою ложу, Джордж Смит встретил меня перед дверью.

— Я искал вас, — сказал он. — Вы плохо себя чувствуете?

— Нет, благодарю вас, — сказала я.

Мы вернулись на свои места, но оперу я больше не слушала… Я не могла ни забыть пережитого испуга, ни перестать думать о смысле происшедшего.

Шел уже второй час ночи воскресенья, когда мы с Энн вернулись в «Кофейню Капитула». В гостинице царила тишина. Патерностер-роу был погружен в дремоту. Пока мы поднимались в нашу комнату, я рассказала Энн, что случилось, пока звучала опера.

— Милая Шарлотта, а ты уверена, что за тобой кто-то гнался? — спросила Энн скептически.

— Совершенно уверена, — сказала я.

— Но даже будь это тот, кто убил Изабель Уайт, что ему может быть нужно от тебя?

— Возможно, он верит, будто я могу опознать его перед полицией, и хочет помешать мне.

— Но ведь ты же не рассмотрела его лица.

— Он этого не знает, — возразила я.

— Почему ты ничего не сказала про это мистеру Смиту? В антракте было достаточно времени, чтобы он мог попросить кого-нибудь поискать того, кто гнался за тобой.

Я вздохнула.

— Боялась, что он мне не поверит.

По выражению ее лица я поняла, что Энн мне тоже не верит. Но это не было плодом моего воображения. Меня кто-то преследовал.

Перед нашей комнатой стоял стол со свечами. Я зажгла одну и открыла дверь. Прохладный воздух вырвался наружу, пламя свечи заколебалось. Войдя внутрь, мы с Энн обе вскрикнули от неожиданности. Наш кофр был открыт, наши вещи расшвыряны вокруг, а ящики комода выдвинуты. Одеяла и простыни были сорваны с матраса, а сам он стянут на пол. Осколки стекла усеивали пол под окном, в котором зияла дыра. Сквозняк теребил занавески.

7

Иногда словно бы открывается дверь будущего, и по ту сторону портала видишь сияющее голубое небо, сады с распускающимися цветами и великолепие солнечного сияния. Но когда подходишь ближе, дверь оказывается непроницаемой стеной с яркой ложной перспективой, которую нарисовало на ней твое собственное глупое заблуждение.

Солнечный день окутывал Лондон, будто золотая мантия. Темза искрилась под небом, чудотворно очищенном крепчающим бризом. Городские шпили, купола и башни сверкали. Церковные колокола гремели над крышами Бейсуотер-стрит, респектабельной улицы, чьи дома купались в солнечных лучах — их белые оштукатуренные фасады и черные чугунные решетки весело блестели. Дети катали обручи, а няни катили колясочки под густую листву деревьев в сквере вблизи Вебстерн-плейс, где жил Джордж Смит.

Мы с ним сидели в столовой с Энн, его матерью и его сестрами. Дом был великолепен: турецкие ковры, полированная мебель красного дерева, белоснежные скатерть и салфетки, прекрасный хрусталь, серебро и фарфор. Цветы маскировали запах выгребных ям, пропитавший даже лучшие дома Лондона. Однако мы с Энн так стеснялись, что могли только ковырять наши порции жареной бараньей ноги. Ни она, ни я не вносили заметной лепты в беседу, пока я не рассказала о пережитом мной в опере и о том, что мы нашли у себя в комнате, вернувшись в «Кофейню Капитула».

Общество выразило свое возмущение и сочувствие. Джордж Смит сказал:

— Надеюсь, вам не пришлось провести ночь в разоренной комнате?

— Нет, — сказала я. — Хозяин гостиницы был настолько любезен, что устроил нас иначе.

— Я верно понял, что, по вашему мнению, эти два происшествия и убийство могут быть связаны?

— Хозяин сказал, что, наверное, простой вор забрался на крышу, а оттуда проник в дом. Но я сомневаюсь, что убийство, погоня в театре и ограбление в один и тот же день моей жизни могут быть простым совпадением.

— Что-нибудь было взято? — спросила миссис Смит, красивая дородная женщина с пышными волосами брюнетки. Ей не было сказано об истинной сути отношений между ее сыном и его гостьями, и она поглядывала на меня с любопытством.

— Нет, сударыня, — пробормотала Энн.

Джордж Смит нахмурился, одной рукой сжимая подбородок, а другой поигрывая бокалом.

— Связаны ли эти события и намерен ли кто-то причинить вам вред, но мне не нравится, что ваш душевный покой смущен.

Польщенная его тревогой, я ожидала, что он вновь пригласит Энн и меня остаться у них. Но он сказал:

— Пожалуй, вам следует немедленно отправиться домой.

Его заботливость казалась по-прежнему искренней, и все же я почувствовала боль от мысли, что он хочет, чтобы я уехала.

— Вчера вечером вы упомянули, что будете говорить с полицейским комиссаром о расследовании убийства Изабели Уайт, — сказала я. — Не следует ли мне задержаться на случай, если я понадоблюсь?

— Я побываю у комиссара, как обещал, — сказал Джордж Смит, — но если полиции потребуется связаться с вами, достаточно будет письма, не правда ли?

Миссис Смит согласилась с ним. Энн кивнула. Я смотрела на моего издателя с возрастающей растерянностью. Вчера он выглядел союзником в моих поисках правды о Изабели Уайт, но сейчас он словно бы предпочитал избавиться от меня и все взять на себя. Что изменилось?

— Я крайне благодарна вам за помощь и озабоченность моим положением, но думаю, что Энн и мне следует остаться по меньшей мере до вторника, — сказала я, пришпоренная утвердить свою независимость.

— Как вам угодно, — любезно согласился Джордж Смит, но я видела, что он недоволен.

По окончании обеда миссис Смит, ее дочери и мы с Энн удалились в гостиную. Сестры Смит поспешили к фортепьяно, прихватив с собой Энн, а миссис Смит взяла меня под руку.

— Я рада случаю познакомиться с вами поближе, — сказала она дружеским тоном. — Давайте сядем у окна и подышим ароматом роз моего сада.