— А там, — Лиззи указала на стол, в котором Хлоя хранила свой сценарий, — написано что-то про твои романы? С кем ты будешь встречаться до мужа?

— Нет, не написано, ну и что? Замуж-то я все равно выйду. За хирурга, в двадцать пять, как они и хотят. — Она подвинулась ближе к Лиззи и шепнула ей в ухо: — Я нашла его в интернете, он симпатичный, ему тридцать один.

— Вот и жди его, — заволновалась Лиззи. — Куда ты собралась?

Хлоя наряжалась перед зеркалом. Она натягивала на себя длинные чулки, вдела в уши большие серьги-кольца, облила всю себя цветочными духами, сняла с вешалки черное платье и нырнула в него с головой.

— Я в клуб, — сказала она, — приду поздно, не жди.

Хлоя звякнула серьгами, ключами, дверью и ушла.

Лиззи и боялась за подругу, и завидовала ей. Она тоже мечтала о свободе, но как только задумывалась о ней, то впадала в какой-то панический ступор. Можно ли вот так, как Хлоя? Многие так живут, и ничего. Клуб, который она посещала, был закрытым, нужно было сказать кодовое слово, и только тогда пройти. Хлоя всегда знала кодовые слова, она везде проходила, и Лиззи уже перестала удивляться этому.

Как-то Хлоя сказала, что в этом клубе одни бессценарные, те, кого так и не вызвали в министерство, и сами они не идут, и письма им не приходят. Многие были нелегалы, так звали тех, кто постоянно менял место жительства, чтобы убежать от письма. Они и документы себе умудрялись менять. Как-то раз в клубе была облава, нескольких выловили, сценарии их были совсем незавидные. Но тех, кто хотел свободы, становилось все больше, и клуб этот не раз менял свое положение, потому в него и пускали только через пароль. Мало ли что.

Лиззи сидела в опустевшей комнате, она не любила быть одна. Можно было тоже пуститься в загул, но она не могла себе это позволить. Лиззи решила ждать замужества. В сценарии написано, что она познакомится с мужем за год до женитьбы — значит, в тридцать один. Еще одиннадцать лет.

«И все эти одиннадцать лет ты будешь старой девой?» — как-то спросила Хлоя.

А почему бы и нет, думала Лиззи, если так написано, значит, так и должно быть. Интересно, ее будущий муж уже получил письмо?

— Ты думаешь, он будет ждать тебя одиннадцать лет? — Лиззи слушала голос Хлои, будто та стояла перед ней. — Черта с два! Он небось уже ходит по бабам и мечтает нагуляться вдоволь, прежде чем окольцевать себя.

— А может, и будет!

Лиззи еще долго говорила с пустотой. А потом уснула в обнимку с книгой.

Ей снилась глубокая бесконечная темнота, она стояла в ней, сжимая исколотую куклу, и не знала, куда смотреть, потому что, куда бы она ни смотрела, все было непроглядно. Вдруг что-то скрипнуло у нее над головой, звуки наполнили пространство, огромный прожектор осветил ее. Лиззи стояла на сцене в белом с люрексом платье, в лакированных вечерних туфлях на высоком каблуке. Кукла в ее руках превратилась в наградную статуэтку, волнение стало радостным, и вся она светилась от счастья.

Лиззи проснулась в полчетвертого утра, когда Хлоя выронила ключи и те разбудили полдома.

— Прости, — сказала Хлоя, снимая через голову платье.

Она была такая живая и возбужденная, что казалось, жила не в этом, а в каком-то другом мире. От нее уже не так пахло духами, Хлоя пахла другим, чужим запахом. На ее шее красовались два засоса, багровый и чуть розовый.

— Вот засранец, — сказала Хлоя, смотря в зеркало, — теперь свитер носить.

Лиззи включила ночник.

— А ты так и провела здесь всю ночь? — спросила подруга.

— Я же спала, — щурилась Лиззи.

— Я же спала, — передразнила Хлоя. — Ты так всю жизнь проспишь. Артур говорит, что они не могут красть наши жизни, не могут, Лиззи.

Артур — это, наверное, очередной временный парень, поняла Лиззи, сколько их уже было.

— Никто у нас ничего не крадет, — ответила она и сама же в том засомневалась.

— Лиззи, милая Лиззи, — села на кровать голая Хлоя, — давай кого-нибудь тебе найдем. Хоть узнаешь, что это…

— Я буду мужа ждать, — отвернулась Лиззи.

— Хорошо, раз ты так хочешь, давай найдем тебе его!

— Кого?

— Твоего мужа.

— А как? — подскочила Лиззи. — У меня только его имя есть — Марк.

— Марк, — повторила Хлоя, — ну хорошо… У меня есть друг, он хакер и может найти любой нужный сценарий. Он взламывает архивные системы министерства.

— Ой нет, — испугалась Лиззи, — это же незаконно…

— Ты хоть увидишь его. Мы подстроим свидание. Хочешь увидеть мужа или нет?

4 глава

Энджела Вуд очнулась от боли. Все тело затекло. Отдернула руку. Веревка. Ее связали по рукам и ногам. Она в каком-то помещении. Пол — холодный, каменный, а стены… Она не видела стен, она вообще не видела ничего. Глубокая темнота поглотила и стены, и все, что могло ее окружать. Энджела зажмурилась и тут же открыла глаза. Закусила губу до боли — и все равно не проснулась. Тупая боль отдавала в виске — похоже, ее избили. Она не помнила ничего. Даже своего имени. Как же режут веревки, они такие жесткие, будто сплетены из тысячи металлических нитей. Как она попала сюда? И куда она попала?

Она попробовала пошевелить ногами. На ней были штаны, плотные джинсы, через них не ощущались веревки, они не резали кожу, как на руках. Энджела могла шевелить ногами, сгибать и разгибать колени, раскачивать себя. Она облокотилась назад, но чуть не упала, стены еще не было, она может быть и в центре комнаты.

— Эй! — крикнула она.

Крик был заглушенный, ни малейшего эха. Помещение не могло быть большим. Где же стена? Энджела продвигалась назад и скоро уперлась в такую же холодную шершавую стену, такую же, как и пол. Теперь сидеть было намного легче, ее затекшую спину и больную голову поддерживала стена.

— Кто я? — спросила она себя.

— А ты не помнишь? — ответил ей внутренний голос.

— Нет…

— Ты не помнишь, что сделала?

Энджела вдруг поняла, что ее внутренний голос — мужской, а может быть, и вовсе не ее.

— Кто здесь? — Она хотела подскочить, но веревка еще сильнее стянула запястье.

Голос стих. Никто с ней больше не говорил. В животе болело от голода, голова кружилась. Временами она проваливалась в забытье. Это был сон с открытыми или закрытыми глазами, и она не понимала, видит ли она темноту. Энджела попыталась заснуть, весь организм хотел этого, все ее тело дрожало от усталости. Но что будет после сна, проснется ли она, позволят ли ей проснуться? Она закрыла глаза. Громкая музыка. Ее тело подхватывало ритм, ее ноздри вдыхали аромат фруктового дыма, громкая музыка не давала уснуть, никто не спал. Где она?

Ты не узнаешь, пока не проснешься.

Энджела открыла глаза — все так же темно. Она попыталась ползти вдоль стены — нужно понять, какой длины помещение, нужно понять, что здесь есть. Шероховатая бетонная махина царапала спину через тонкую блузу.

«Оденься нормально, куда ты в таком виде пойдешь», — услышала она голос матери. Да, у нее есть мать, и пусть в ее памяти вызрела лишь одна ее фраза, но от этого стало как-то легче и захотелось плакать. Она будто брошенный в загоне слепой щенок, бродящий от стенки к стенке, бесполезно тыкающий носом в ограждения, отделяющие его от свободы. Энджела сдержала слезы, сейчас не время, не время плакать, но если у нее есть мать, значит, ее ищут, ее хотят спасти. Вдруг что-то звякнуло — ключи, это поворачивались ключи. Энджела прижала колени к груди и уткнулась в них подбородком. Звериный страх не давал вздохнуть, он сковал ей грудную клетку, оцепив всю ее. Тугой засов прокручивался назад, приближая неизбежное, раз, два, три, петли заскрипели, тусклый свет заставил зажмуриться.

Длинные мужские ноги ступали по полу, ботинки на толстой подошве, темные брюки — и все, дальше она не смотрела. Он заслонил ей весь свет.

Сейчас я умру, подумала Энджела, лучше умереть, чем что-то другое, лучше убей меня, молила она. Но никто не услышал ее мольбы, она не смогла вымолвить ни слова, во рту пересохло, губы не разомкнуть.

Он уже рядом, он уже дышит на нее, что-то причмокивая во рту. Он схватил ее за руки, проверил веревку. Туго.

— Хорошая девочка, — сказал он. Голос его грудной, но не старый, — ты и не думала бежать, правда? И правильно. От судьбы не убежишь. Теперь я твоя судьба.

Он сжал ее коленку, другой рукой погладил по щеке, дыхание участилось, он дышал как зверь после охоты.

— Посмотри на меня, — скомандовал он.

Она не могла поднять головы.

Он дернул ее за волосы, запрокинул голову и впился своим ртом в ее сухой рот. Он заглотил ее губы, он пожирал их.

Энджела не могла пошевелиться, она боялась и пискнуть, боялась, что будет хуже. Наконец он разжал хватку.

— Почему ты не плачешь? — спросил он, вытирая рот.

Энджела молчала.

— Почему ты не плачешь? — крикнул он и ударил ее по лицу. — Плачь! — прокричал он, взял ее голову в обе руки, обхватил, как клещами, и стал сжимать. — Я сказал — плачь! Надо плакать. Не хочешь? Я помогу.

Он ударил ее затылком об стену так, что она услышала хруст в ушах, слезы хлынули, текли по щекам, она стонала от боли в затылке, от боли в руках и ногах.

— Так-то лучше, — сказал он и стал гладить ее по больной голове, по мокрым щекам, стал целовать ее щеки и мокрые дрожащие губы.