— Моя королева, — произносит она, склоняясь в неуклюжем реверансе, сопровождаемом поклоном Лая мигом позже.

— В этом нет необходимости, — говорю я им, прежде чем заставляю себя взглянуть на Блейза.

В отличие от них он выглядит точь-в-точь так, каким я видела его в последний раз — те же уставшие зеленые глаза и суровое, яростное положение челюсти. Но то, как он смотрит на меня… Его взгляд ощущается будто удар под дых. Он уставился на меня, словно я призрак и он не знает, бояться ему или испытывать облегчение.

«Ты боишься меня»? — спросил он меня однажды, и я была вынуждена признать, что — да. Он не может чувствовать страх передо мной сейчас — в отличие от меня, — но, возможно, он нервничает. По поводу того, что я могу сказать, что могу сделать, как именно я способна сломить его в следующий раз.

«Он оставил меня первым», — напоминаю я себе, но эта мысль не успокаивает меня так, как я в том нуждаюсь.

Блейз откашливается и отворачивается.

— Время обедать, — говорит он, взглянув на Лая, потом на Гризельду. — Достаньте еду и возвращайтесь через час.

— Почему бы вам не отдохнуть остаток дня? Мне нужно одолжить Блейза на день, — встреваю я.

Блейз мотает головой.

— Час, — настаивает он.

Лай и Гризельда смотрят широко распахнутыми глазами: то на меня, то на него. Я могу быть их королевой, но Блейз — их наставник. Они спешат выйти из комнаты так быстро, как только могут, и мне не удается оставить последнее слово за собой. Дверь хлопает и закрывается позади них, и звук отскакивает от стен, эхом раздаваясь в тишине, наступившей после их ухода. Вскоре после того, как гул утихает, расползается тишина, но наконец я заставляю себя нарушить ее.

— Нам нужно согласовать стратегию, — говорю я ему. — Мы встречаемся с остальными предводителями, чтобы разобраться в ней. Это займет больше часа.

Он качает головой, не глядя на меня.

— Здесь от меня будет больше пользы.

— Я нуждаюсь в тебе там, — говорю я ему, у меня в груди нарастает отчаяние, горячее и удушающее.

— Нет, — говорит он. — Не нуждаешься.

На мгновение его слова выбивают меня из колеи. Не так я представляла нашу встречу…

— Думала, ты хотя бы обрадуешься, что я жива, — наконец произношу я.

Он смотрит на меня так, будто я ударила его.

— Конечно, я рад, Тео, — отвечает он. — Каждую секунду, пока ты находилась там, внизу, я молил богов позволить тебе вернуться назад, и буду благодарить их всю оставшуюся жизнь, что сейчас ты стоишь передо мной.

— Я не стану извиняться за то, что вошла в рудник, — продолжаю я. — Я знала, что делала, и осознавала опасность, но оно того стоило ради Астреи. Ты, должно быть, также об этом думал, когда несся в тот бой.

— Ради тебя, — говорит он, его слова острые, словно кинжалы. — Я люблю Астрею — не пойми меня неправильно, но когда я стоял на носу того корабля и толкал себя к краю, когда рвался в битву, зная, что могу не выбраться снова, то делал все это ради тебя.

Эти слова одновременно и оружие, и ласка, но злость, звучавшая в них, подливает масла в огонь моего собственного гнева.

— Если бы это действительно было ради меня, ты бы послушал, когда я просила тебя не делать этого, — заявляю я.

Он качает головой.

— Я — твое слабое место, — возражает он, его голос такой ледяной, какого я прежде никогда не слышала. — Твой здравый смысл притуплён. Цапля, Артемизия и даже принкити сказали бы мне сделать именно это. Я сделал то, о чем ты никогда не в состоянии была попросить меня, и также не собираюсь извиняться за это. Когда мир переворачивается с ног на голову и я уже ни в чем не уверен, то все равно уверен в тебе. Неважно, где мы и против кого воюем, я всегда сражаюсь ради тебя. А ты всегда сражаешься ради Астреи, и это превыше всего.

Я отступаю на шаг назад.

— Ты не можешь использовать это против меня, — тихо говорю я. — Что за королевой была бы я, если ставила бы тебя — кого угодно, что угодно — превыше своей страны?

Он мотает головой, ярость сочится из него.

— Разумеется, я не использую это против тебя, Тео, — тихо произносит он. — Лишь указываю тебе на свое положение.

Мне нечего ответить на это, ничего, что бы изменило его мнение, ничего, что смогло бы заставить любого из нас чувствовать себя лучше. В следующее мгновение он снова начинает говорить.

— Я не нужен тебе для обсуждения стратегии. Для этого у тебя есть Арт и Бич Драконов и вожди остальных стран. Ты нуждаешься во мне там для собственного спокойствия, но тебе больше оно не требуется. Ты не нуждаешься во мне, а Лай и Гризельда нуждаются.

Его слова кажутся острыми, словно шипы, впивающиеся мне в кожу. Я ухожу, прежде чем наговорю то, о чем действительно пожалею. Хотя когда я ступаю обратно в солнечный свет и закрываю за собой двери, то размышляю, сами ли слова ранили меня настолько больно или же скрывающаяся за ними правда.

РАЗНОГЛАСИЕ

Последний раз я была в старом командном штабе с Сёреном, Кресс и кайзером, и даже несмотря на то, что с тех пор его убрали, отголоски случившегося по-прежнему сохраняются. Стол из красного дерева все еще хранит на себе полоску обуглившегося дерева в том месте, где Кресс провела по нему пальцем. В волокна деревянного стула, на котором сидел кайзер, въелся пепел; выжженное красное пятно на циновке — от отравленного вина, которое я выпила. Есть некоторые вещи, которые не стереть ничем. «Нам стоит сравнять это здание с землей, — думаю я, — когда мы уйдем отсюда».

Я могла бы с радостью провести остаток своей жизни, ни разу не переступив снова порог этого помещения, но изоляция, стол и множество карт Астреи и всего остального мира превращают его в лучшее место для обсуждения стратегии. И все же мне с трудом удается оторвать взгляд от пятна на циновке.

«Это простой обмен, Тора. Твоя смерть или смерть твоих людей».

Снова и снова я чувствую, как яд прожигает себе путь вниз по моему горлу, уничтожая мысли обо всем остальном, кроме жара, боли. Опять вижу возвышающуюся надо мною Кресс, вижу ее отстраненный, но пытливый взгляд — точно такой же, каким она смотрит на перевод, с которым у нее возникли проблемы, — вижу, она наблюдает за мной, корчащейся в агонии.

Она думает, что сейчас я мертва. А что сделает, когда выяснит, что это не так? Возможно, в некотором роде мы даже в расчете, но одно так и не изменилось: она не колебалась в стремлении убить меня собственными руками, а я не смогла сделать подобного, когда мне выпал шанс. Одного этого достаточно, чтобы вызвать во мне страх.

— Тео, — раздается голос, отрывающий меня от раздумий. Я отвожу взгляд от пятна вина и обнаруживаю Бича Драконов, взгромоздившуюся на угол стола: ноги ее скрещены на такой манер, который мог бы показаться жеманным, будь она с кем-нибудь еще. Я достаточно хорошо ее знаю, чтобы ожидать какого-либо рода торжественной встречи, но она коротко кивает мне, что я истолковываю как радость по поводу того, что я жива.

Эрик и Сандрин, астрейский старейшина из ста'криверийского лагеря беженцев, также здесь, наряду с девушкой, которую тут же представляют как Майли Вектурианская — младшая дочь короля Капила. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что девушка — полная противоположность своего серьезного, миролюбивого отца. Хотя она унаследовала такую же смуглую кожу и длинные черные волосы, у Майли более агрессивные очертания челюсти и неизменный взгляд, который заставляет ее выглядеть так, словно она постоянно намеревается стукнуть кого-то.

В ближайшие дни Сандрин и Бич Драконов отправятся морем, чтобы доставить астрейцев, которые не могут или не желают сражаться, в безопасное место. Кажется, это все, в чем нам удастся достичь единой точки зрения.

— Мы не можем более оставаться здесь, — говорю я, когда схватываю суть. — Со дня на день кайзерина направит сюда армию, если та уже не в пути.

Майли смеется, глядя на остальных.

— Она провела две недели, блуждая в темноте, только для того, чтобы высказать нам предупреждение, настолько очевидное, что об этом могло бы догадаться даже дитя, — произносит она, прежде чем снова на меня взглянуть. — Чем именно, по-твоему, мы тут занимались, пока ты сходила с ума в руднике?

— Я не сходила с ума, — резко отвечаю я. — И из того, что я слышала, — вы мало чем занимались в мое отсутствие, кроме как ссорились между собой.

— Основная часть наших отрядов отбыла, чтобы вновь отбить города вдоль реки Саврии. Но, как только мы согласуем план по взятию столицы, они присоединятся к нам, — говорит Эрик со своего места, прислонившись к каменной стене рядом с дверью. Он выглядит так, словно не обращает особого внимания на кого-либо из нас, вместо этого сосредоточившись на чистке кожуры с яблока маленьким ножичком размером с его большой палец.

Майли усмехается.

— Взятия столицы, — повторяет она, закатывая глаза. — Ты все еще рассуждаешь об этом глупом плане?

План действительно глуп. Я это знаю и глубоко внутри предположила бы, что Эрику также это известно. Но в связи с тем, что совсем недавно у него отняли мать и жизнь, которую он знал, полностью перевернулась, Сёрен — это единственная оставшаяся у него семья, единственный родной человек в этом странном, пугающем мире. Я не могу использовать его безрассудство против него — могу лишь надеяться, он сам поймет свои оплошности.