— Блейз, — говорю я, касаясь его руки. Меня очень беспокоит жар его кожи, как и тот факт, что юноша не спит в такой час, но я отказываюсь задумываться об этом. Только не сейчас. В данную минуту мне просто нужен старый друг.

Блейз поворачивается ко мне, в глазах удивление; потом он улыбается, правда, довольно робко. Не привыкла, чтобы мне так улыбались.

Мы с ним не разговаривали с тех пор, как днем взошли на борт, и, сказать по правде, в глубине души я страшилась этого разговора. Блейз уже наверняка знает, что я незаметно поменяла наши чашки с чаем, подсунув ему ту, в которую он подмешал сонное зелье для меня. Наверняка он знает, почему я так поступила, и сейчас мне совершенно не хочется все это обсуждать.

— Не спится? — спрашивает он, оглядываясь по сторонам, и лишь потом смотрит мне в глаза. Открывает рот, снова закрывает, кашляет. — С непривычки может быть трудно для человека, впервые ночующего на корабле. Качка, шум волн…

— Дело не в этом, — говорю я. Хочется рассказать о приснившемся мне кошмаре, но я и так представляю, что Блейз ответит. Скажет, что это просто сон, это не взаправду, Кресс тут нет, она мне не навредит.

Все так, только я никак не могу в это поверить, а главное, не хочу, чтобы Блейз знал, как глубоко Кресс засела в моем сознании, как гложет совесть за мой поступок. Для Блейза все просто: Крессентия — враг. Друг не поймет моего чувства вины и уж точно не поймет, почему меня снедает тоска. Ему ни за что не понять, как сильно я скучаю по бывшей подруге, даже сейчас.

— Я не рассказывал тебе про Бич Драконов. — Он отводит глаза. — Следовало тебя предупредить. Наверное, ты пережила малоприятное потрясение, встретив незнакомку с лицом твоей матери.

Я облокачиваюсь на планширь, и какое-то время мы с Блейзом смотрим вниз, на волны, обнимающие борт корабля.

— Ты, вероятно, рассказал бы, не поменяй я наши чашки с чаем, — замечаю я.

Мгновение он ничего не говорит, и тишину нарушает лишь плеск волн.

— Почему ты это сделала? — тихо спрашивает друг, словно не уверен, хочет ли услышать ответ.

Я не уверена, хочу ли отвечать, но во мне еще живет надежда, что он рассмеется и скажет, что я ошиблась.

Набираю в грудь побольше воздуха, стараясь выровнять дыхание.

— Перед тем как мы покинули Астрею, Эрик рассказывал мне про берсерков и упомянул о симптомах, — медленно говорю я.

Блейз замирает, но не глядит на меня и не перебивает, так что я продолжаю:

— Он сказал, что когда рудничное безумие прогрессирует, кожа заболевших становится горячей, они начинают терять контроль над своим даром. Сказал, они не могут спать.

Блейз хрипло переводит дыхание.

— Не все так просто, — тихо говорит он.

Я качаю головой, пытаясь упорядочить мысли, потом отталкиваюсь от фальшборта и скрещиваю руки на груди.

— Боги наделили тебя даром, — заявляю я. — Благодаря ему ты выжил на рудниках и продержался все эти годы. Не может быть, чтобы ты… — Не могу заставить себя произнести эти слова. «Рудничное безумие». Два слова, по отдельности каждое из них кажется неопасным, но вместе они обретают зловещий смысл.

Мне до боли хочется, чтобы Блейз улыбнулся и сказал, что я ошибаюсь, никакого рудничного безумия у него нет, но он молчит. Стоит, как соляной столб, облокотившись на фальшборт, руки крепко сцеплены в замок.

— Не знаю, Тео, — произносит он наконец. — Не думаю, что я… болен. — Очевидно, он тоже не может произнести слова «рудничное безумие». — Но и благословения я никогда не чувствовал.

Признание срывается с его губ тихим шепотом, и ветер уносит его слова в ночь, чтобы их уже никогда не произносили. Мне приходит в голову, что Блейз, возможно, впервые сказал это вслух. Я касаюсь его плеча, вынуждая посмотреть мне в лицо, потом прижимаю ладонь к его груди в том месте, где осталась отметина напротив сердца.

— Я видела, на что ты способен, Блейз, — говорю я. — Глайди благословила тебя, я это знаю. Возможно, твоя сила отличается от силы других Защитников, она… она другая. Это нечто гораздо большее, иначе и быть не может.

Мгновение Блейз смотрит на меня так, будто хочет спорить, но потом накрывает мою руку своей ладонью и замирает. Я стараюсь не обращать внимания на жар его кожи.

— Почему тебе не спалось? — спрашивает он в конце концов. Я не могу рассказать ему про свой кошмар и лгать тоже не хочу, так что останавливаюсь где-то посередине — прибегаю к полуправде.

— Не могу спать одна, — отвечаю я. Как будто все так просто. Мы оба знаем, что это не так. Я жду, что Блейз даст оценку моим словам, скажет, что это просто смехотворно, что нельзя скучать по присутствию Теней, наблюдавших за каждым моим шагом. Разумеется, друг этого не делает, потому что знает: я говорю о другом.

— Я буду спать с тобой, — предлагает он, а потом соображает, что только что сказал. В темноте трудно определить наверняка, но думаю, уши у него стали ярко-красными. — В смысле… ну, ты поняла, что я имею в виду. — Я могу быть рядом, если это поможет.

Я слегка улыбаюсь и говорю:

— Думаю, это поможет. — Потом, не в силах удержаться, добавляю: — А если ты тоже постараешься уснуть, я буду спать еще лучше.

— Тео, — вздыхает он.

— Знаю, — говорю я. — Все не так просто. Хотелось бы мне, чтобы все было просто.

Пока мы с Блейзом идем в мою каюту, я чувствую, что команда наблюдает за нами. Представляю, как это выглядит со стороны: парочка под покровом ночи пробирается в укромный уголок. К рассвету все уже будут шептаться, что мы с Блейзом любовники. Я предпочла бы, чтобы люди не сплетничали обо мне вовсе, но если благодаря этим пересудам позабудутся слухи о нас с Сёреном, то пусть себе болтают.

Слух о романе с Блейзом гораздо предпочтительнее, команда охотно его поддержит, хотя бы потому что Блейз астреец. Чем больше меня поддерживает команда, тем лучше. Я никак не могу забыть, с каким пренебрежением обращалась ко мне Бич Драконов, когда я поднялась на борт, как она разговаривала со мной, словно с потерявшимся ребенком, а не королевой. Со своей королевой. Боюсь, очень скоро тетушка станет относиться ко мне еще хуже.

Усилием воли я гоню от себя эту мысль. С каких пор я стала такой вероломной? У меня действительно есть чувства к Блейзу, и он тоже ко мне неравнодушен, но я даже не рассматриваю возможность закрутить с ним роман. Я немедленно начала строить планы, думаю лишь о том, что юноша может быть полезен для моего дальнейшего продвижения в политике. Когда я успела стать таким человеком?

Я рассуждаю, как кайзер. При мысли об этом меня охватывает дрожь.

Блейз это чувствует.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он, когда я открываю дверь своей каюты и пропускаю его внутрь.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на юношу, и выбрасываю голос кайзера из головы. Я не думаю о том, видел ли кто-то, как мы идем сюда, или о том, что скажут люди, или о том, как я смогу обратить все это в свою пользу. Не думаю о том, о чем мы говорили несколько минут назад. Я просто думаю о нас, о том, что мы в комнате одни.

— Спасибо, что остаешься со мной, — говорю я вместо ответа.

Блейз улыбается уголком губ и отводит взгляд.

— Это ты оказываешь мне услугу. Меня запихнули в одну каюту с Цаплей, а он так храпит, что весь корабль сотрясается.

Я смеюсь.

— Лягу на полу, пока ты спишь, — говорит юноша.

— Не ляжешь, — возражаю я и сама удивляюсь своим словам.

Блейз смотрит на меня слегка округлившимися глазами. Кажется, мы будем стоять так вечно, окаменев в неловком молчании, поэтому я решительно шагаю к другу и беру за руку.

— Teo, — говорит он, но я прижимаю палец к его губам, пока он все не испортил, начав выдавать предупреждения, которые я не желаю слышать.

— Просто… — обними меня? — прошу я.

Блейз вздыхает, и я уверена, он сейчас откажется, скажет, что должен держать дистанцию, потому что я больше не его подруга детства, я — его королева, и это все усложняет. Поэтому приходится разыграть козырь, против которого друг не устоит.

— Так я буду чувствовать себя в безопасности, Блейз. Пожалуйста.

Его взгляд становится мягче, и я понимаю, что победила. Не говоря ни слова, я убираю палец от его губ и тяну за руку, увлекая на кровать. Мы ложимся рядом, я прижимаюсь спиной к груди Блейза, он обнимает меня; наши тела идеально подходят друг к другу. Даже здесь, в море, он пахнет специями, огнем в очаге — пахнет домом. Кожа у него обжигающе-горячая, но я стараюсь не думать об этом. Я лишь ощущаю, как бьется его сердце: этот звук пронизывает меня, сливается с ритмом моего собственного сердца, и в конце концов убаюкивает так, что я засыпаю.