СЕМЬЯ

Когда я просыпаюсь, Блейза рядом уже нет, и в каюте без него слишком холодно. На подушке рядом с моей головой лежит записка.

Сегодня утром я приставлен к швабре. Увидимся вечером.

Твой Блейз

«Твой». Это слово липнет ко мне, пока я пытаюсь уложить вьющиеся волосы в нечто, отдаленно напоминающее приличную прическу, и расправляю помятую одежду. В другой жизни мое сердце, вероятно, трепетало бы из-за этого слова, но сейчас оно неприятно царапает память. Поразмыслив, я понимаю, в чем дело: именно так подписывал свои письма Сёрен.

Я стараюсь не думать о Сёрене слишком долго. Он жив, здоров, и это все, что я могу для него сделать. Это больше, чем он заслуживает, после того что он натворил в Вектурии — там он настолько запятнал руки кровью, что их вряд ли можно отмыть.

«А как насчет твоих собственных рук?» — шепчет тихий голос у меня в голове. Он похож на голосок Кресс. Я натягиваю сапоги, которые дала мне Бич Драконов. Они мне велики и громко стучат об пол при ходьбе, но грех жаловаться, особенно учитывая, что в отличие от Блейза у меня на корабле нет никаких обязанностей. Вчера, показывая мне корабль, тетушка обмолвилась, что каждый, кто живет на судне, ежедневно выполняет какую-то работу, дабы отработать свой хлеб. Цаплю отправили помогать на камбуз, а Артемизии придется по нескольку часов в день работать с парусами. Даже детям дают несложные задания, например, наливать матросам воду во время еды или бегать по поручениям Бича Драконов. Я спросила тетушку, не могу ли тоже чем-то помочь, но та лишь улыбнулась и покровительственно похлопала меня по руке.

— Ты наша принцесса, просто будь ею — это все, что нам нужно.

«Я — ваша королева», — хотела сказать я, но не смогла произнести это вслух.

Когда я выхожу на палубу, солнце уже высоко и светит так ярко, что слепит глаза. Сколько же я проспала? Наверное, скоро полдень, и на корабле кипит бурная деятельность. Я смотрю по сторонам в надежде выцепить из толпы знакомое лицо, но вижу только море незнакомцев.

— Ваше величество, — говорит один из матросов, отвешивает поклон и торопится дальше, волоча ведро с водой. Я открываю рот, чтобы ответить, но тут какая-то женщина повторяет приветствие и делает реверанс. Через несколько минут я понимаю, что лучше всего просто улыбаться и кивать в ответ. Я шагаю по палубе, улыбаясь и кивая, а сама все высматриваю кого-то из знакомых, вот только когда мой взгляд наконец останавливается на знакомом лице, я тут же об этом жалею.

Под гротом стоит Надин, мать Элпис, а в руках у нее швабра — очевидно, она мыла палубу, но при виде меня застыла столбом, швабра зависла в воздухе, и с нее капает грязная вода. Женщина не отрываясь смотрит мне в глаза, но ее лицо окаменело, как маска. Она так похожа на свою дочь, что в первое мгновение я просто цепенею: те же круглые щеки, такие же темные, глубоко посаженные глаза.

Прошлой ночью, после того, как Бич Драконов показала мне корабль, я говорила с Надин про Элпис, и бедняжка, с трудом сдерживая слезы, сказала то, чего от нее ждали. Поблагодарила меня за спасение своей дочери, за то, что я была ей подругой, за то, что поклялась отомстить кайзеру, но все ее слова казались пустыми. Лучше бы она набросилась на меня, обвиняла в смерти Элпис. Было бы облегчением услышать эти обвинения от других, ведь сама я себя виню.

Надин отводит глаза и вновь принимается мыть палубу, так сильно налегая на швабру, словно хочет протереть в досках дыру.

— Тео, — говорит кто-то у меня за спиной.

От радости, что меня отвлекли, я не сразу понимаю, что меня зовет Артемизия.

Она стоит у фальшборта, причем одета примерно так же, как и я: узкие коричневые брюки и белая хлопковая рубашка — хотя на ней эти вещи сидят лучше. Наверное, это потому, что одежду она выбрала сама, а не надела то единственное, что оказалось под рукой. Повернувшись к морю, она обеими руками опирается на планширь, но смотрит на меня. Волосы спадают ей на спину пышными белыми волнами, зато на кончиках они небесно-голубые. В волосах у девушки заколка с водными камнями, которую я украла у Крессентии, и чернильно-синие камни поблескивают на солнце. Памятуя о том, что Артемизия стыдится своих волос, я стараюсь на них не таращиться, но это очень трудно сделать. На поясе девушки висят ножны, из которых выглядывает позолоченная рукоять кинжала. На миг мне кажется, что это мой кинжал, но такого просто не может быть: всего несколько минут назад, выходя из каюты, я положил кинжал под подушку.

Я не сразу осознаю, чем занимается Артемизия. Камни в ее заколке не блестят на солнце — вообще-то, они сияют сами по себе, потому что девушка их использует. Внимательнее посмотрев на ее пальцы, я почти вижу, как из их кончиков струятся, подобно морскому туману, потоки энергии.

— Что делаешь? — спрашиваю я, подходя ближе, но двигаюсь настороженно. Мне нравится думать, что я не боюсь Артемизию, хотя было бы большой глупостью не испытывать перед ней страха. Артемизия — весьма грозное создание, даже без своей магии.

Она ехидно улыбается и возводит глаза к небу.

— Мать считает, что нам следует двигаться быстрее на случай, если кейловаксианцы нас преследуют.

— И она попросила тебя помочь?

Тут Артемизия смеется:

— О нет, моя мать никогда не стала бы просить о помощи никого — даже меня. Нет, она мне приказала.

Я облокачиваюсь на планширь.

— Не думала, что кто-то может тебе приказывать.

На это Артемизия ничего не отвечает, лишь пожимает плечами.

Я смотрю на бесконечные синие волны, уходящие куда-то за горизонт. Бросив взгляд за корму судна, я замечаю вдали остальные корабли флота Бича Драконов — они следуют за «Туманом».

— Что именно ты делаешь? — спрашиваю я после короткой паузы.

— Меняю течения в нашу пользу, — отвечает Артемизия. — Чтобы они двигались нам вслед, а не навстречу.

— Очень полезное применение магии. Ты уверена, что справишься в одиночку?

Я не хотела обидеть Артемизию этим вопросом, но она так и ощетинивается.

— Это не так трудно, как тебе кажется. Нужно лишь подтолкнуть естественное тело воды, чтобы оно делало то, что ему хочется, главное при этом — изменить направление. В буквальном смысле слова повернуть прилив вспять. К тому же я не меняю все Кейлодинское море — только небольшой участок, по которому мы идем.

— Полагаюсь на тебя, — заверяю я ее.

Повисает молчание, и какое-то время я наблюдаю за работой Артемизии, смотрю, как грациозно изгибаются ее вскинутые руки, как с кончиков пальцев струится магия.

А ведь она моя кузина, вспоминаю я вдруг, хотя не думаю, что эта мысль когда-нибудь перестанет казаться мне столь дикой. Мы настолько разные, насколько это вообще возможно, хотя наши матери были сестрами. Точнее говоря, близнецами.

Когда я впервые увидела Артемизию, ее волосы были не бело-голубыми — так отметил ее водный дар, — а каштановыми с красным отливом, как мои. Долгое время мне казалось, что Артемизия сделала свои волосы каштановыми нарочно, чтобы подразнить меня и вывести из себя, но потом предположила, что именно такой цвет был у ее волос до того, как девушку отметил дар. Именно такие волосы были у ее матери, как и у моей матери, и у меня. Наверное, Артемизия изначально знала, что мы с ней двоюродные сестры, однако ни словечком об этом не обмолвилась.

«В наших жилах течет одна и та же кровь, — думаю я, — и что за кровь!»

— Тебе никогда не казалось странным, что мы с тобой потомки бога огня, однако тебя выбрала богиня воды? — спрашиваю я наконец.

Артемизия искоса смотрит на меня.

— Не особо. Я не слишком религиозна, ты же знаешь. Может, мы и ведем свой род от Оуззы, а может, это просто миф, помогавший нашей семье крепче держаться за трон. Как бы то ни было, я не считаю, что магия привязана к крови. Цапля говорит, мол, Сьюта увидела меня в своем храме, выбрала именно меня из всех, кто там был, и благословила своим даром, да только такой ответ мне тоже не слишком-то нравится.

— А какой ответ тебе нравится?

Артемизия молчит, лишь смотрит на бескрайнее море и с грацией танцовщицы делает пассы руками.

— Почему тебя так интересует мой дар? — наконец спрашивает она.

Настает моя очередь пожимать плечами.

— Никакой особой причины нет, мне просто показалось, что у большинства людей волшебный дар вызывает интерес.

— Вообще-то, нет, — говорит она, хмурится и резко отводит руки влево, потом снова вытягивает перед собой. — Обычно просто говорят, как мне повезло получить дар. Иногда люди говорят это, дотрагиваясь до моих волос — терпеть не могу, когда кто-то так делает. Никто еще не задавал мне подобных вопросов, потому что это означало бы слишком близко подойти к теме рудников, а об этом люди слышать не хотят. Они почитают за лучшее думать о даре, как о некоем проявлении магии, выходящем за рамки их любопытства.

— Рамки моего любопытства почти безграничны, но не думала, что ты удивишься, обнаружив это, — небрежно роняю я, хотя ее слова неприятно царапают душу.

Если Артемизия и замечает, что мне неприятно, она это игнорирует.

— Ты здорово проспала, — говорит она вместо этого. В ее словах скрыт ядовитый намек, но он ранит не так сильно, как ее обычные колкости. Вчера она тоже вела себя необычно: мямлила, переступала с ноги на ногу, ерзала — кто бы мог подумать, что Артемизия может так себя вести. Куда только делись ее неизменные сарказм и желчность, к которым я успела привыкнуть?