Она отстранилась от матери и брата и пошла одна прочь от берега, назад к зарослям кипарисов. Её строгое чёрное траурное платье вдруг показалось ей слишком тесным. Она не могла дышать.

— Корделия!

Она смутно осознавала, что мать зовёт её, но не обращала на это внимания. Толпа людей расступалась перед ней, хотя ей почти хотелось, чтобы кто-нибудь попытался остановить её. Сейчас она была бы рада возможности кричать во всю мощь своих лёгких, бить и пинать любого, кто прикоснётся к ней. Ярость, бушевавшая внутри у Корделии, должна была куда-то выплеснуться, пока не сожрала её заживо.

Корделия зашла в кипарисовую рощу, подальше от любопытных взглядов и окриков матери. Она прислонилась спиной к дереву и позволила свежему воздуху наполнить её лёгкие.

«Глубоко вдыхай и глубоко выдыхай, — всегда говорил ей отец, когда её мысли путались и плыли, когда сердцебиение становилось слишком быстрым, а разум выходил из-под контроля. — Помни о дыхании, и всё остальное встанет на свои места».

В груди сделалось ещё теснее, но она заставила себя дышать. Глубокий вдох, глубокий выдох. Глубокий вдох, глубокий выдох.

Хрустнула ветка, и Корделия резко обернулась на звук, готовая кричать, драться и бранить того, кто посмел нарушить её одиночество.

Но это была всего лишь Ларкин. Её изжелто-белокурые волосы, заплетённые в две косы, обрамляли круглое веснушчатое лицо. Ларкин молчала с минуту, и Корделия была благодарна ей за это молчание. Благодарна за то, что Ларкин рядом, благодарна за это молчаливое присутствие. Благодарна за то, что она не одна. С появлением Ларкин Корделии стало легче дышать.

Глубокий вдох, глубокий выдох.

— Пойдём, — сказала Корделия через пару минут, когда снова обрела способность говорить. — Давай уйдём отсюда.

Ларкин нахмурилась, оглянувшись на берег, где сотни людей собрались, чтобы попрощаться.

— Но как же поминки? — спросила она. — Разве ты не хочешь попрощаться?

— Зачем? — осведомилась она, вскинув голову. — Сомневаюсь, что он сможет меня услышать. Он мёртв. Поминки для живых, а я бы предпочла быть где-нибудь в другом месте.

Ларкин несколько секунд смотрела на неё так, словно видела Корделию и всех окружающих насквозь, — она часто так делала. Корделия знала, что это не та магия, которой Ларкин так отчаянно жаждала, но считала, что в этом есть своя сила — видеть людей так, как видит их Ларкин.

— Хорошо, — сказала та наконец, решительно кивнув. — Показывай дорогу.

8

Ларкин последовала за Корделией, когда та пошла прочь от места церемонии через кипарисовую рощу и по шаткому причалу, ведущему в болото.

За три дня, прошедших после смерти Озириса, она проводила с Корделией по крайней мере несколько часов в день, но для обеих эти дни прошли как в тумане. Ларкин видела, как сильно переживает её подруга, пусть даже Корделия пыталась скрыть это за гневом. Ларкин не знала, как это исправить. Она ничего не могла сказать или сделать, чтобы всё стало лучше. Они были подругами всю жизнь, хотя все говорили, что они разные, как ночь и день. Ларкин лучше многих знала, что Озирис был тем клеем, который скреплял мир Корделии.

Теперь Корделия словно бы отчасти выпала из этого мира. Она передвигалась, как призрак, глаза её были стеклянными, а шаги неуверенными.

Шаги Корделии никогда раньше не были такими неуверенными. Она всегда двигалась целеустремлённо. Ларкин ей завидовала. Но сейчас она не могла избавиться от ощущения, что идёт рядом с незнакомкой.

Когда они дошли до конца причала, Корделия скинула блестящие чёрные туфли и подвязала длинное чёрное платье до колен. Ларкин знала, что оно всё равно испачкается, но взгляд Корделии был сосредоточенным и пронзительным и, если сказать честно, немного пугающим, поэтому Ларкин прикусила язык и последовала её примеру, сняв туфли и подвязав платье.

— Куда мы идём? — спросила она, но Корделия лишь покачала головой.

— Я просто хочу прогуляться. Ты можешь идти или нет, мне всё равно, — сказала она, спустившись с конца причала в болото, солоноватая вода доходила ей до щиколоток.

Не дожидаясь ответа, она пошла дальше. В тени высоких кипарисов Корделия не была похожа на ту пугающую, иногда даже внушающую ужас девочку, которую Ларкин знала столько, сколько себя помнила. Она не была похожа на лучшую подругу Ларкин, которая всегда была немного выше, немного сильнее, немного храбрее. Она выглядела маленькой и испуганной, и когда Корделия оглянулась через плечо, Ларкин поняла, что Корделии не всё равно, пойдёт ли Ларкин за ней — она не хочет оставаться одна.

Поэтому Ларкин последовала за Корделией, как всегда, хотя, когда она догнала подругу, мутная вода уже почти доходила им до колен, а воздух был влажным и неподвижным, Ларкин почувствовала, что в этот раз именно она указывает путь.

— Хочешь поговорить? — спросила Ларкин. Этот вопрос показался ей глупым, как только она его задала, но мать Ларкин всегда утверждала, что разговор о чём-то тяжёлом способен облегчить душу.

Корделия издала резкий звук, похожий на рычание дракодила.

— Разговоры об этом ничего не изменят, Ларк.

— А то, что ты удрала оттуда, чтобы бродить по болоту, изменит? — осведомилась Ларкин, не успев вовремя остановиться.

Корделия скрестила руки на груди, пробираясь к небольшому островку, состоящему из мангровых деревьев: их корни, как змеи, извивались в воде, ища песок, чтобы черпать из него питательные вещества и наращивать остров. Так он будет расширяться — некоторые мангровые острова могут достигать длины в несколько миль, но этот пока что был совсем маленьким, лишь такой величины, что Корделия смогла забраться на него, а Ларкин последовала за ней.

Ларкин вспомнила одну из историй, рассказанных Озирисом: о том, какими насмешниками были мангровые деревья и как их змееподобные корни норовили высунуться и зацепить или пощекотать проходящих мимо людей. От этого воспоминания у неё перехватило дыхание, и она сморгнула слёзы.

— Это была глупая церемония поминовения, — сказала Корделия спустя пару минут.

— А мне она показалась милой, — возразила Ларкин, просто чтобы хоть что-то сказать.

Корделия фыркнула:

— Не существует такой вещи, как приятные поминки. Мне плохо в окружении всех этих людей. Я подумала, может быть, выйдя сюда… — Она сделала паузу, подыскивая нужные слова. — Он любил это место. Здесь он учил нас плавать, помнишь? — Ларкин кивнула, но прежде чем она смогла что-либо сказать, Корделия продолжила: — Я думала… Я думала, что здесь я буду чувствовать себя ближе к нему, чем там.

— И чувствуешь? — спросила Ларкин.

Несколько минут Корделия молчала, её взгляд был устремлён на горизонт, за которым полностью скрылось солнце, оставив на небе полосы цвета коралла, золота и индиго. Скоро стемнеет, и им придётся вернуться домой, но не сейчас.

— Нет, — наконец ответила Корделия тихим голосом. — Я вообще его нигде не чувствую. Он просто… исчез.

Ларкин протянула руку, и, к её удивлению, Корделия не возразила, когда подруга крепко сжала её пальцы. По щекам Корделии покатились беззвучные слёзы.

Она открыла рот, чтобы сказать что-то ещё, но что именно, Ларкин так и не узнала, потому что в тот же миг мангровый побег обвился вокруг лодыжки Корделии.

Мангры были известными насмешниками, да, но они никогда не проявляли злобу. До тех пор, пока этот мангр не схватил Корделию за лодыжку и одним быстрым, резким движением не утащил её под воду.

Ларкин попыталась удержать её руку, но та вырвалась из её хватки. Корделия едва успела закричать, как её голова скрылась под водой, и Ларкин увидела лишь пузырьки.

Не раздумывая, Ларкин бросилась за подругой, погрузившись в солоноватую воду. Болото не было глубоким — всего два с половиной фута в самой глубокой точке, — но с учётом того, что Корделию удерживал мангровый корень, это с тем же успехом могла бы быть и самая глубокая часть моря. Ларкин видела, как её подруга бьётся и пытается выбраться на поверхность.

Ларкин ухватилась за корень в том месте, где он обхватывал лодыжку Корделии, и попыталась размотать его, но это было бесполезно — корень держался слишком крепко. Сквозь мутную воду она смогла разглядеть лицо Корделии, её широко раскрытые глаза, полные паники и отчаяния.

В голове Ларкин мутилось от ужаса, но сквозь эту муть она услышала голос Озириса, который рассказывал им историю мангровых зарослей Топей.

Озирис рассказывал, что мангры прибегают к хитрости, чтобы скрыть свои уязвимые места. Они любят щекотать людей, потому что сами ужасно боятся щекотки.

Это была дикая идея, но Ларкин не знала, что ещё можно сделать. Она разжала руку, которой вцепилась в корень-губитель, и начала щекотать его, проводя кончиками пальцев по тонким отросткам.

И тут же корень стал извиваться и трястись словно от смеха. Он отпустил Корделию и скрылся в толще острова. Как только Корделия смогла вынырнуть и судорожно втянуть воздух, Ларкин вздёрнула её на ноги, и они со всех ног бросились к безопасному причалу.

9

Матери Корделии и Ларкин, вместе с группой других взрослых входившие в совет Топей, уединились в гостиной дома, где жила семья Зефира и Ларкин, и обсуждали череду катастроф, произошедших за последнюю неделю. Мангровый лес, пытавшийся утопить Корделию, был только началом. Дракодилы нападали на фермы, лепрекушки грабили лавки, полчища летучих комарикси набрасывались на людей, гуляющих по улице.

Плавучий рынок был закрыт, школа отменена, большинство домов заперто, а семьи прятались в тёмных комнатах, напуганные тем, что ждало их за дверьми, — впервые с тех пор, как они последовали за Озирисом в Топи, сочтя это место своим новым мирным домом.

Все были так поглощены собственным страхом, что никто не заметил Корделию, Ларкин, Дэша и Зефира, которые стояли у входа в гостиную и прислушивались.

Корделия стащила с кухни высокий стакан и прижала его горлышко к двери, приложив ухо к его дну.

— Ты что-нибудь слышишь? — спросил Дэш в пятнадцатый раз за последние пять минут.

Корделия нахмурилась.

— Только не тогда, когда ты болтаешь, — огрызнулась она, хотя понимала, что это не совсем справедливо. Она ничего не слышала, даже когда он молчал. Либо дверь была слишком толстой, либо вообще никто ничего не говорил. Но она и раньше подслушивала и никогда не испытывала проблем с этим, поэтому она подозревала, что верен последний вариант.

— Мой друг Делвин говорил, что его укусила комарикси, — поведал Зефир. Он пытался говорить шёпотом, но даже его шёпот был громче, чем крик у большинства людей. — У него остался след — большая шишка на внутренней стороне руки, и он сказал, что целый час после этого плевался блёстками.

— Мерзость, — отозвалась Ларкин, сморщив нос. — Я никогда не слышала, чтобы комарикси кого-то кусали.

— А я никогда не слышала, чтобы мангры пытались кого-то утопить, — хмыкнула Корделия, выпрямляясь и отходя от двери, потом скрестила руки на груди. — И всё же…

Она умолкла на половине фразы, но на самом деле сказать было больше нечего. Мальчики уже знали о нападении мангров, даже если и не особо верили в это. Корделия не могла их винить — если бы это не случилось с ней, если бы она до сих пор не чувствовала, как мангр крепко держит её за лодыжку, а в лёгкие вливается вода, она бы и сама в это не поверила.

— Как ты думаешь, это из-за папы? — спросил Дэш. Его голос был едва громче шёпота. — Он умер, и теперь всё стало плохо.

Конец ознакомительного фрагмента