Впрочем, теперь почти все бунтовщики мертвы, а от восстания остались одни слухи, которые придворные пересказывают друг другу шепотом за неимением других тем для беседы. С последнего восстания прошло уже несколько лет. Я не скучаю по тем жестоким унизительным наказаниям, но мне не хватает не покидавшей меня в прошлом надежды, ощущения, что я не одна в этом мире, что однажды, быть может, мой народ одержит верх над врагом и положит конец моим страданиям.

Позади нас раздаются тяжелые шаги — вряд ли это кто-то из рабов Кресс, слишком уверенная поступь.

— Леди Крессентия, леди Тора, — произносит мужской голос. Кресс сильнее стискивает мою руку, и я чувствую, как у нее перехватывает дыхание.

— Ваше высочество, — говорит она, поворачиваясь и низко приседая. Я тоже делаю реверанс. При упоминании высокого титула мое сердце начинает заполошно биться, хотя понятно, что это не кайзер — я бы сразу узнала его голос. Однако расслабляться рано, и, поднявшись, я понимаю, что так и есть.

У незнакомца такие же длинные, пшеничного цвета волосы, холодные голубые глаза, квадратная нижняя челюсть, как у кайзера, но этот человек гораздо моложе. Точнее, он еще юноша, старше меня разве что на год.

Это принц Сёрен, с удивлением понимаю я. Никто не говорил о его возвращении ко двору, и это удивительно, учитывая, что кейловаксианцы обожают наследника куда больше самого кайзера.

В последний раз я видела принца почти пять лет назад, и тогда он был костлявым, зато круглощеким двенадцатилетним подростком, ни на минуту не расстававшимся с деревянным мечом. Стоящего передо мной человека определенно не назовешь костлявым, а его щеки потеряли детскую округлость. В ножнах у него на поясе висит меч, но отнюдь не деревянный, а опасно поблескивающий кованый клинок, на рукояти которого сияют живые камни, призванные увеличить силу оружия.

Ребенком я видела Защитников земли, которые запросто могли поднимать камни в три раза тяжелее себя с такой легкостью, будто это пушинки, но живые камни на мече принца скорее всего лишь делают клинок на пару фунтов тяжелее при ударе. Хотя какое это имеет значение. Спустя пять лет тренировок под руководством Тейна этот меч и так пролил немало крови. При дворе вечно с восторгом обсуждают непобедимость принца в бою, говорят, он великолепный воин — даже по кейловаксианским стандартам. Кайзер любит говорить о принце как об уменьшенной копии самого себя, но все достижения принца Сёрена служат лишь одной цели: они подчеркивают отсутствие недостатков у самого кайзера. Захватив трон, кайзер сделался ленивым и самодовольным, теперь его гораздо больше занимают пиры и выпивка, нежели участие в сражениях.

Интересно, зачем принц вернулся спустя столько лет? Видимо, его обучение у Тейна окончено. По закону он теперь совершеннолетний и скорее всего скоро сам встанет во главе армий.

Принц слегка кланяется, потом сцепляет руки за спиной. У него такое безмятежное выражение лица, что его можно принять за мраморную статую.

— Рад снова видеть вас обеих. Надеюсь, вы в добром здравии.

По правде говоря, это даже не вопрос, но Кресс, краснея, всё равно отвечает «да», нервно заправляет за ухо светлый локон и расправляет складки юбки; она едва осмеливается взглянуть принцу в глаза. Подруга влюблена в него до безумия с самого детства, как и все остальные девочки нашего возраста, выросшие с мечтой стать принцессой. Надо сказать, для Кресс это не такая уж несбыточная мечта. Астрея лишь одна из территорий, захваченных ее отцом по приказу кайзера. Говорят, ни один полководец в мире не завоевал столько королевств, сколько Тейн, так что он вполне может рассчитывать на такую награду — сделать свою дочь принцессой. Несколько месяцев назад Кресс достигла совершеннолетия, и в последнее время при дворе только и разговоров, что об их с наследником возможной свадьбе.

Возможно, это еще одна причина его возвращения.

Если подобные разговоры и достигли ушей Сёрена, он никак этого не показывает. Взгляд принца скользит по стоящей рядом со мной Кресс так, словно она просто пятно света. Наследник хмурит брови — совсем как его отец при виде меня, — но по крайней мере не ухмыляется и не щурится при этом, как это делает кайзер.

— Счастлив это слышать, — говорит принц, но взгляд его льдисто-голубых глаз устремлен на меня. — Мой отец требует вашего присутствия, леди Тора.

Тугой клубок страха стискивает мою грудную клетку, точно голодная кобра, он всё затягивается и затягивается, так что я не могу дышать. Всё мое существо горит одним желанием — бежать, и мне стоит огромных усилий остаться стоять на месте.

Я ничего не сделала, ведь я была так осторожна. С другой стороны, гнев кайзера может возникнуть просто так, на пустом месте. Как только появляется хоть малейший намек на мятеж, или если астрейские пираты пускают ко дну кейловаксианский корабль, мне приходится за это платить. В последний раз кайзер вызвал меня всего неделю назад, и приказал высечь кнутом, потому что в одном из рудников вспыхнул бунт.

— Что же. — Мой голос дрожит, несмотря на отчаянные усилия говорить уверенно. — Не стоит заставлять кайзера ждать.

Какое-то мгновение мне кажется, что принц Сёрен хочет что-то сказать, но потом его губы сжимаются в тонкую линию, и он протягивает мне руку.

ПРЕДАТЕЛЬ

В центре круглого, накрытого куполом тронного зала стоит на возвышении обсидиановый трон — вырезанный из цельного черного камня, массивный, громоздкий престол в форме языков пламени, так что кажется, будто сидящий на нем человек объят черным огнем. На фоне великолепного золотого зала трон кажется простым и даже уродливым, но тем не менее вид у него внушительный, а это главное.

Кейловаксианцы верят, будто трон этот был порожден вулканами Старой Кейловаксии, после чего их боги перенесли трон в Астрею, дабы кейловаксианцы не сомневались, что в один прекрасный день придут и спасут эту страну от власти слабых и несговорчивых королев.

Я помню совершенно другую историю: однажды астрейский бог огня Оузза так сильно полюбил смертную женщину, что подарил ей целую страну и наследника, в жилах которого текла кровь бога.

Сейчас я слышу в своем сознании знакомый голос, напевно повторяющий эту легенду, но он словно далекая звезда: если смотреть прямо на нее, она быстро исчезнет с черного небосвода. Лучше вообще об этом забыть.

Гораздо безопаснее жить настоящим, быть девушкой без прошлого, по которому можно тосковать, и без будущего, которое у нее отобрали.

Толпа пышно одетых придворных легко расступается перед принцем Сёреном и передо мной, так что мы проходим прямо к сидящему на троне кайзеру. Как и Кресс, все придворные носят на одежде и в прическах живые камни — камней так много, что их свет почти ослепляет.

Я быстро оглядываюсь вокруг и среди моря бледных лиц кейловаксианцев замечаю Айона — он поднимается со своего места рядом с троном. Помимо меня он единственный астреец в этом зале, не закованный в цепи, но от этого смотреть на него еще неприятнее. После Вторжения он сам упал кайзеру в ноги, умоляя сохранить ему жизнь, и предложил свои услуги Защитника воды. Теперь кайзер использует Айона в качестве шпиона и целителя королевской семьи. Меня он тоже лечит.

В конце концов, что веселого в том, чтобы избивать меня до потери сознания, если я ничего не чувствую? Когда-то Айон поклялся служить нашим богам и моей матери, а сейчас исцеляет мои раны, чтобы люди кайзера могли ломать меня снова, и снова, и снова.

Для меня его присутствие — невысказанная угроза. Защитника-предателя редко допускают ко двору, и чаще всего он является, когда меня наказывают.

Если бы кайзер хотел, чтобы меня сегодня избили, он устроил бы публичное зрелище. Впрочем, ничто не мешает ему наказать меня и здесь — возможно, именно поэтому сюда вызвали Айона.

Кайзер бросает пронзительный взгляд на Сёрена, и принц тотчас отдергивает от меня руку и сливается с толпой, а я остаюсь одна, под тяжелым взглядом его отца. Мне ужасно хочется уцепиться за принца, за кого угодно, чтобы не стоять тут одной.

Но я всегда одна. Мне бы давно следовало к этому привыкнуть, хотя, наверное, человек попросту не способен свыкнуться с таким положением.

Сидящий на троне кайзер подается вперед, его глаза поблескивают в солнечном свете, льющемся через затянутую витражами крышу. Он глядит на меня так, словно я раздавленный жук, испачкавший подошву его дорогих сапог.

Я, не поднимая глаз, смотрю на помост и на вырезанные на нем языки пламени. За последние десять лет кайзер уже тысячу раз мог бы меня убить, но до сих пор этого не сделал. Разве это не проявление доброты?

— Наконец-то ты пожаловала к нам, Принцесса пепла. — Голос его звучит почти ласково, но я всё равно вздрагиваю. С кайзером всегда нужно играть, балансируя на тонкой грани. Если сейчас он проявляет доброту, то очень скоро последует жестокость — я это знаю по опыту.

Справа от кайзера стоит, сцепив перед собой руки и опустив голову, его жена, кайзерина Анке; в какой-то миг она вдруг бросает на меня предупреждающий взгляд из-под полуопущенных светлых ресниц. От этого предупреждения сжимающая мою грудь кобра стискивает еще и мое горло.