— Ваше величество пожелали меня видеть? — спрашиваю я, так низко приседая в реверансе, что едва не утыкаюсь носом в пол. Даже спустя десять лет мои кости продолжают протестовать против этой позы. Мое тело помнит, — даже если остальная часть меня об этом забыла, — что я рождена не для того, чтобы кланяться.

Прежде чем кайзер успевает ответить, зал оглашает гортанный вскрик. Поднявшись, я замечаю, что cлева от трона стоит какой-то человек, его удерживают двое стражников.

Худые ноги, руки и шея мужчины закованы в ржавые цепи, врезающиеся глубоко в тело. Одет он в окровавленные лохмотья, а его лицо — сплошное кровавое месиво. И всё же я понимаю, что это астреец: смуглый, черноволосый, с глубоко посаженными темными глазами. Он намного старше меня, хотя возраст его определить трудно, потому что на нем нет живого места.

Я не знаю этого человека, а вот он меня явно узнал.

Он пытается поймать мой взгляд, словно умоляя, упрашивая, и я лихорадочно копаюсь в памяти, пытаясь понять, чего же он от меня хочет? Я ничего не могу ему дать, я вообще никому не могу помочь. А потом земля уходит у меня из-под ног.

Я вспоминаю, как в той, другой, жизни эти глаза смотрели на меня с любовью, но тогда лицо этого человека было гораздо моложе и не было окровавленным. Воспоминания прорываются из глубин памяти мощным потоком, и я никак не могу их остановить.

Я помню, как он стоял рядом с моей матерью, шепча ей что-то на ухо, а она смеялась; помню, как он подхватывал меня на руки и поднимал, чтобы я могла достать апельсин с дерева; помню, как он улыбался мне, так, словно у нас есть общий секрет.

Я задвигаю эти мысли в глубь подсознания и смотрю на стоящего передом мной искалеченного человека.

Всякий раз, судача о бунтовщиках, придворные называли одно имя — имя астрейца, стоявшего за всеми выступлениями против кайзера. Одного этого имени хватало, чтобы в глазах кайзера заплескалась безумная ярость, после чего меня так сильно били кнутом, что я по нескольку дней не могла встать с постели. Попытки этого человека организовать сопротивление причинили мне так много боли, и всё же он оставался единственным лучиком надежды в те краткие мгновения, когда я осмеливалась мечтать о том, что будет после этих долгих лет в аду.

Неудивительно, что кайзер так счастлив: он наконец-то поймал одного из Защитников Астреи и ближайшего стража моей матери. Ампелио.

— Моя королева, — говорит он. Его голос разносится по всему тронному залу, и все собравшиеся здесь слышат эти предательские слова.

Услышав их, я отшатываюсь. Нет, нет, нет. Мне хочется сказать ему, что я не его королева, я всего лишь леди Тора, Принцесса пепла никто и ничто.

Через секунду я осознаю, что он произнес это именование по-астрейски, именно так он когда-то обращался к моей матери. Моя мать. В другой жизни я была другой девочкой, другой принцессой. Той девочке все твердили, что однажды она станет королевой, но девочке этого не хотелось. В конце концов, быть королевой — значит жить в мире, в котором моей мамы не станет, а та девочка просто не могла себе такого представить.

Но та девочка умерла десять лет назад; теперь ей уже никто не поможет.

Человек пошатывается под весом оков; ему не хватило бы сил, чтобы вырваться и, подхватив цепи, побежать к двери, да он и не пытается этого сделать. Вместо этого он опускается на пол у моих ног и хватается за край моего платья, пачкая бледно-желтый шелк красным.

Нет. Пожалуйста. Мне хочется помочь этому человеку подняться и сказать, что он ошибся; хочется отскочить подальше, потому что он пачкает кровью мое прекрасное платье; а еще мне хочется пронзительно завопить, что из-за его слов нас обоих ждет страшная участь, и его по крайней мере просто убьют.

— Он заявил, что не станет говорить ни с кем, кроме тебя, — язвительно сообщает мне кайзер Корбиниан.

— Кроме меня? — Сердце так часто бьется в груди, что я удивлена, как это все придворные не слышат этот стук. Взоры всех собравшихся в зале устремлены на меня, все ждут, что я совершу промах, жадно высматривают малейший намек на неповиновение — ведь тогда они смогут поглазеть, как по приказу кайзера меня снова высекут. Ни за что не доставлю им такой радости.

Пока я не злю кайзера, он позволяет мне жить, повторяю я снова и снова, как заклинание, но неожиданно мне становится трудно проговаривать эту фразу даже мысленно.

Сидящий на троне кайзер подается вперед, у него горят глаза. Я так часто видела этот взгляд, что он преследует меня в кошмарах. Кайзер сейчас словно акула, уловившая в воде запах крови.

— Разве ты его не знаешь?

Кайзер обожает задавать вопросы, правильного ответа на которые не существует.

Я снова смотрю на окровавленного астрейца, делая вид, будто пытаюсь его вспомнить, хотя мой разум кричит его имя. Из глубины памяти всплывают новые воспоминания, и я отчаянно пытаюсь не обращать на них внимания. Кайзер внимательно за мной наблюдает, он только и ждет, что я проявлю неповиновение, но я не могу отвести глаз от израненного человека. В той, другой, жизни я его любила.

Он был самым доверенным стражем моей матери и, судя по ходившим при дворе разговорам, моим кровным отцом, хотя даже моя мать не могла бы утверждать этого наверняка.

Я помню, как, впервые услышав эти слухи, всматривалась в его лицо, ища общие черты. Нос у него был такой же формы, что и у меня, а волосы так же завивались над висками, но в остальном я слишком сильно походила на мать, так что — кто знает. Всё это было прежде, когда мои глаза еще оставались по-детски огромными и не приняли свою нынешнюю форму, но теперь сходство настолько явное, что я задыхаюсь от потрясения.

Будучи Защитником, Ампелио много путешествовал, используя свою огненную магию на благо страны, но неизменно привозил мне сладости, игрушки и новые сказки. Я часто засыпала у него на руках, ухватившись за огненный камень, который всегда висел у него на шее.

Заключенная в камне магия тихонько гудела у меня в крови, убаюкивая, словно колыбельная. После того как моя мать умерла, а привычный мир обратился в прах, я ждала, что Ампелио меня спасет. Эта надежда таяла с каждой новой насаженной на пику головой очередного убитого Защитника, и всё же не умирала. Я по-прежнему слышала произнесенные шепотом сплетни, мол, Ампелио готовит восстание, и эти разговоры поддерживали во мне надежду, даже когда все остальные Защитники погибли. Пока хоть кто-то из них оставался на свободе и боролся, я продолжала верить. Я не допускала даже мысли, что могу увидеть в этом зале плененного Ампелио, и сейчас меня словно накрывает самый страшный кошмар моей жизни.

Я пытаюсь ни о чем не думать — бесполезно. Даже теперь в моем сердце теплится робкая надежда на то, что однажды всё будет хорошо, что я и мой отец вместе увидим новый рассвет и будем свободны.

Глупая, опасная надежда, и всё равно она прожигает мою душу насквозь.

На глаза наворачиваются слезы, но я не могу позволить им пролиться.

Теперь на груди Ампелио нет живого камня, очевидно, люди кайзера первым делом его отобрали, схватив Защитника. Силы одного живого камня едва-едва хватит, чтобы обогреть нетренированного придворного холодной зимней ночью, но Ампелио обладал редким даром, и с помощью своего огненного камня легко мог спалить весь этот дворец дотла.

— Это знаменитый Защитник Ампелио, — говорит кайзер, насмешливо растягивая слова. — Ты должна его помнить. Он сеял смуту в шахтах, пытался настроить рабочих против меня, а на прошлой неделе даже подстрекал их поднять мятеж на Воздушном руднике. Мой верный Тейн изловил негодяя и доставил сюда.

— Разве бунт поднялся не из-за землетрясения? — Слова срываются с губ прежде, чем я успеваю их перехватить. Такое чувство, что они принадлежат кому-то другому, во всяком случае, Тора никак не могла бы такое ляпнуть.

Я вижу, как кайзер Корбиниан стискивает челюсти, и внутренне сжимаюсь в ожидании удара, но гроза еще не разразилась.

— Мы полагаем, что это именно он вызвал землетрясение, чтобы привлечь на твою сторону больше людей, — говорит кайзер.

На это я тоже могла бы возразить, но заставляю себя молчать, изображая на лице смущение.

— «На мою сторону», ваше величество? — лепечу я. — Не знала, что у меня есть «сторона».

Улыбка кайзера превращается в оскал.

— Разумеется, я имею в виду мятежников, которые, как они утверждают, хотят «вернуть тебя на законное место королевы Астреи».

Я тяжело сглатываю: разговор перетекает в совершенно новое русло, и я не знаю, чего ждать. Кажется, я предпочла бы порку кнутом необходимости играть в эту новую игру.

Я опускаю глаза.

— Я не королева, у меня нет подданных, и Астреи больше нет. Благодаря милости вашего величества я теперь просто придворная дама, Принцесса пепла. Это мое законное место, и ничего иного я не желаю.

Произнося эту фразу, выжженную в моем сердце за долгие годы, я не могу смотреть на Ампелио. Я так часто ее повторяла, что она потеряла для меня всякий смысл, однако сейчас, в его присутствии, я сгораю от стыда.

Кайзер кивает.

— Вот и я так считаю, но эти астрейцы просто старые упрямые ослы.