Глава 3

Мужчина с бейсболкой в руке стоял около столика.

— Если вы не хотите, ничего страшного, я не обижусь.

Первым ее движением было послать его куда подальше, но, с другой стороны, поговорив с ним, она, может, перестанет испытывать эти непонятные страхи.

— Садитесь, пожалуйста.

— Спасибо. Я зашел в туристический центр, как вы и советовали, и набрал карты, буклеты, даже кучу всяких купонов со скидками. И там мне порекомендовали обедать здесь. Здесь фирменное блюдо суп из стручков бамии.

— Чего не пробовала, того не пробовала, но, раз говорят, значит, так и есть.

Он посмотрел в окно.

— Вид отсюда потрясающий.

— Вы, кажется, говорили, что впервые здесь.

— Точно, мэм.

— И почему это вы решили приехать именно сюда, да еще в это время года?

— Я приехал из Нашвилла на свадьбу сестры в Мобил, а мой новый шурин посоветовал мне заехать сюда, чтобы вкусить все удовольствия курортной жизни — пляж, рыбалку и все такое, а поскольку у меня не полностью использован отпуск, мне надо во что бы то ни стало до конца года догулять свое. Вот я и приехал.

Что правда, то правда. Вот он и приехал. И она наталкивается на него по три раза на дню. А сейчас сидит напротив него, но опять чувствует эти странные вибрации. Может, все из-за его манер и не совсем понятных объяснений.

Верно, это все из-за его странных манер. С виду он такой рубаха-парень, а когда присмотришься повнимательнее, вроде бы и нет: слишком уж странно он смотрит на нее, будто изучает. От него исходит какой-то необычный магнетизм и выглядит он крутым мужиком; ему бы пошел кожаный байкерский прикид, а не ветровка.

Подошла официантка и взяла у них заказ. Через две минуты вернулась с пивом для него и с молоком для Миган.

Он поднял свой стакан.

— За солнце, песок и рыбалку, — провозгласил он, чокаясь с нею. — И за легкие роды и здорового младенца.

— За это я выпью.

— Так когда сеньор попросится на выход?

— Числа двадцать пятого-двадцать седьмого декабря.

— Ух ты! Да не придется тащить его Дедушке Морозу. Вы, должно быть, вся как на иголках? Это ваш первенец?

— Это моя первая беременность. — Всегда лучше придерживаться более или менее правдивых фактов за вычетом мелких подробностей.

— Вы выглядите потрясающе. Видать, правду говорят о том, что женщины на сносях светятся изнутри.

Комплимент получился неуклюжий. Она это терпеть не могла. Ничего потрясающего в ее виде не было. Она похожа на выскочившую на мель китиху, и, сколько первый встречный-поперечный не будет убеждать ее в обратном, лучше ей от этого не станет. И зачем он несет эту околесицу? Впечатление такое, будто он ищет, с кем бы познакомиться, и она у него на примете.

Он сделал большой глоток пива и забарабанил пальцами по столу.

— Вы всегда такая молчаливая или из-за компании?

— Я молчаливая. И из-за компании. Я не привыкла обедать с незнакомцами.

— Благодарю за то, что вы для меня сделали исключение, хотя я, в сущности, навязал вам себя. Честно говоря, я думал, вы пошлете меня.

— Я так и собиралась сделать.

— Если желаете, я могу пересесть за другой столик, хотя мне хотелось бы остаться.

— С чего бы это?

— Я же сказал. Терпеть не могу есть в одиночку. — Он теребил в руках салфетку. — А потом, мне показалось, что вам приятно было бы поговорить с кем-нибудь. Мне кажется, беременной так тоскливо быть одной, а как представлю вас одну в этом огромном доме… У вас поблизости даже соседей нет на случай, если понадобится помощь… ну мало ли что, преждевременные схватки или еще чего… Вам надо бы иметь сторожевую собаку, большую, надежную… — Он помолчал. — Или у вас уже есть такая?

Сердце Миган сжалось.

— Откуда вы знаете, где я остановилась?

— Я был сегодня утром на берегу и видел, как вы поднимались в дом по лестнице.

— Я сама могу позаботиться о себе. Да и сегодня я уже не буду одна. Вечером приезжает муж. — Чистая ахинея, но ей стало немного лучше.

— Правда?

— Да.

Он больше не спрашивал, но ей показалось, что он не поверил ни одному ее слову. Пришла официантка с едой.

Миган торопливо расправилась с едой, аппетит куда-то пропал. Как только она закончила, достала из кошелька десятидолларовую бумажку и бросила на стол.

— Этого хватит за мой заказ. А теперь прошу меня извинить, но у меня встреча и я не хочу опаздывать.

Он поднялся с улыбкой на губах, отчего вид у него сразу стал озорной, а не зловещий.

— Ну вот я опять. Вечно что-нибудь брякну не то. Снова вас обидел. Язык мой — враг мой.

— Не в том дело. Просто мне кажется, что вы преследуете меня, и, если это будет продолжаться, я позвоню в полицию. — Она не хотела говорить так в лоб, но он достал ее. Если он и впрямь досужий турист, пошевелил бы мозгами, прежде чем приставать к ней. А если он с дурными намерениями, то она дала ему понять, что не такая уж она тихоня и лучше с ней не связываться.

Она шла к дверям, чувствуя его взгляд, но оборачиваться не стала. Когда она дошла до своей машины, руки у нее дрожали, а к глазам подступили слезы. Она несколько раз моргнула, чтобы не расплакаться. Последний раз Миган плакала на похоронах Джеки, но она не собирается давать волю слезам сейчас только потому, что жизнь ее распадается на куски и у нее нет сил, чтобы совладать со всем этим.

Барт Кромвель. Работа. Джон. Дом. Мысли о матери. Воспоминания о бабушке. Ребенок, растущий у нее в чреве и никому не принадлежащий, и менее всего ей самой.

Но откуда чувство такой сильной связи с растущей в ней жизнью? Почему при мысли о том, что девочку надо отдать приемным родителям, у нее кошки на душе скребут и сердце разрывается на части?

Она влезла в машину, прижалась головой к рулю и расплакалась.

Миган только переступила порог «Пеликаньего насеста» и сразу почувствовала, что кто-то побывал здесь в ее отсутствие. Она это почувствовала каким-то особым чутьем, как женщины чувствуют, что кто-то готовил на их кухне или пользовался их косметикой. Об этом говорили мелочи, на которые она бы ни за что не обратила внимания, если бы все было на своих местах, но в том-то и дело, что они были не на своих местах.

Коврик у задней двери сдвинут с места и смят, вместо того чтобы лежать ровно и без складок, как всегда. Вставая из-за стола, она всегда задвигает стулья, а тут стул в кухне-фонаре, где она обычно завтракает, стоит рядом со столом, да еще и под углом.

Она почувствовала, как у нее на затылке встали торчком волосы, а в душе зашевелился страх и нервы напряглись.

Однако беспокойство, владевшее ею последние два дня, как-то не вязалось с чувством безопасности, которое она обычно испытывала в старом большом доме. Она глубоко вздохнула и попыталась собраться с мыслями. У Фенелды есть ключи. Не исключено, что она заходила, чтобы что-то прибрать или доделать уборку, которую не успела закончить к приезду Миган. Скорее всего, так и есть. Она уверена, что, уезжая, закрыла дверь на ключ, и она была заперта, когда она вернулась. Так что кто бы это ни был, он пользовался ключом.

Облегченно вздохнув, Миган подошла к телефону и набрала номер Фенелды. Пока в трубке слышались гудки, она взяла нож из держателя ножей, стоящего на стойке. Проведя большим и указательным пальцами по острию, она подумала, под силу ли ей было бы воспользоваться им, случись здесь чужой человек. Вот прямо тут, рядом. Случись ему стоять и глядеть на нее. Скажем, если бы это был Барт Кромвель.

Только он-то здесь явно ни при чем. Он остался в ресторане, когда она поехала к дому. Разве что он обогнал ее, пока она плакала, а она и не заметила. Нет, просто на нее нашел беспричинный страх. Дом два года без хозяев, и хоть одно стекло было бы разбито!

— Алло?

— Фенелда? Здравствуй. Это Миган.

— Что-нибудь случилось. У тебя голос какой-то встревоженный.

— Да нет. — Она пыталась не выдать дрожи, которая сотрясала ее тело. Не хватает, чтобы весь город узнал, что у нее едет крыша. — Я ненадолго уезжала, и у меня такое впечатление, что, пока я отсутствовала, в доме кто-то побывал. Я хотела спросить, это не ты?

— Нет, я не была. А что-нибудь пропало?

— Да нет вроде. Ты не в курсе, еще у кого-нибудь есть ключи?

— Ты что, милая, бабушку не знаешь? Я бы не удивилась, если бы выяснилось, что полгорода имеет ключи от твоего дома. Она же все время приглашала пожить у нее всяких родственников со всей округи, когда уезжала куда-нибудь. Эта женщина соль земли, добрейшей души человек, да будет земля ей пухом. Не мне говорить тебе об этом.

— А после смерти бабушки кто-нибудь здесь жил?

— Насколько я знаю, никто. Кроме тебя, никто. Я же присматриваю за домом, как ты меня просила, хотя, разумеется, не заходила каждый день. Сама же я никого не пускала. Да и как бы я осмелилась без твоего разрешения?

— Я и не думала об этом. Просто сейчас пришла и чувствую: кто-то здесь был.

— Мне об этом ничего не известно, милая. Может, кто-то из бабушкиных знакомых наведался. Но раз тебе не по себе, давай я пришлю своего сынка, а? Лерой там живо все проверит.

— Ты думаешь, он не будет против?

— Да что ты, душа моя. Он все равно баклуши бьет у себя в комнате. От его стереосистемы дом ходуном ходит. Ты приехала, все было в ажуре, не так ли? Я навела порядок перед твоим приездом. Целый день все там драила. Надо было оставить хоть какую провизию, да я не знала, что тебе сейчас по вкусу.

— Все было прекрасно, чистота, ни пылинки. А едой я запаслась по дороге, все, что нужно, купила.

— Ну и ладненько. Ты не очень-то бери в голову. Лерой мигом прилетит.

У Миган на душе стало легче. Она положила трубку, не выпуская, однако, ножа из рук. Выйдя в холл, она взглянула вверх на солидную лестницу. Два жилых этажа плюс купол наверху, правда давно уже превратившийся в чердак со всякой всячиной. Там есть выход на смотровую площадку, вернее круговой балкон, недаром он так и называется — «вдовье гуляние»; оттуда открывается потрясающий вид. На запад, куда ни кинь взгляд, простирается Мексиканский залив.

Не дом, а замок. Тут миллион всяких укромных уголков, где ничего не стоит спрягаться. В начинающихся сумерках «Пеликаний насест» напоминал замок с привидениями. Стены узких коридоров скрывал полумрак, за окнами завывал ветер, а если добавить к этому скрип и стоны половиц, то вполне можно поверить, что тут водится не одно привидение, а целая семейка.

Впрочем, что это она? Какие сумерки. Еще разгар дня. И это Ориндж-Бич, а не Новый Орлеан. И все же в доме кто-то побывал, и она не успокоится, пока кто-нибудь не обойдет весь дом сверху донизу и не убедится, что непрошеных гостей нет. Пульс у Миган потихоньку пришел в норму, но она, не выпуская нож, решила выйти во двор и там подождать Лероя.

В этот момент Миган заметила корзинку с булочками на столе в кухне-фонаре, где она обычно завтракает. Видать, Фенелда права. Это кто-нибудь из бабушкиных знакомых заскочил, желая поздравить ее с приездом. И все же лучше дождаться Лероя.

Миган ждала Лероя не во дворе, как собиралась, а на балконе второго этажа. Когда он явился, она хотела было пойти с ним, но передумала. Ей не хотелось быть ему обузой. Он перепрыгивает через три ступени, а она с трудом передвигается и будет только его раздражать. Он пообещал осмотреть все до самого купола и удостовериться, что ни одна душа не спряталась там за баррикадами коробок со старьем и обитыми железом сундуками.

Ничего не скажешь — ему есть что обходить. Кроме общей гостиной и кухни, имеется еще столовая, библиотека, комната для швейных работ, небольшой кабинет, две ванные комнаты и парочка солнечных комнат-фонарей на втором этаже. Третий этаж состоял из шести больших спален и еще четырех ванных. Дом витиевато тянулся, открывая все новые виды и выходы на балкон, откуда можно было попасть в комнаты.

Говоря по правде, Лерой отсутствовал столь долго, что Миган начала бы беспокоиться, если бы не его постоянное пение: он пел, не снимая наушников, которые, казалось, приросли к ушам. Он был вежлив и охотно отправился в поход по дому, хотя явно не верил, что там кто-то прячется. Он даже рассмеялся, увидев у нее в руке нож, и наотрез отказался взять его с собой.

Миган прилегла на один из шезлонгов на балконе и закрыла глаза, подставив лицо теплому солнцу. Младенец зашевелился и ударил ее ножками.

— Я не забыла, что ты здесь, прелесть моя. Да и как мне забыть о тебе? А что ты думаешь про мой дом на берегу залива? Подрастешь, сможешь там играть и строить замки из песочка со рвами и крокодилами. А еще мы купим солдатиков и устроим битвы.

Черт. Что она несет? Эта девочка никогда не приедет в «Пеликаний насест». Никогда ей не играть с ней в прибое или на песке. Никогда не быть частью ее жизни. Она закрыла глаза и взмолилась, чтобы уже наступил январь и все осталось позади.

Миган затаила дыхание, пытаясь выбросить из головы мысли о ребенке и сосредоточиться только на воде, на вечно движущейся, меняющейся и в то же время неизменной водной стихии.

— Все в порядке.

Она подпрыгнула от неожиданности, стукнувшись головой о раму шезлонга.

— Я не хотел пугать тебя, — проговорил Лерой, вырастая между ней и перилами балкона.

— Я, кажется, задремала.

— Ну и хорошо. Я просто хотел сказать, что обследовал дом сверху донизу. У тебя там в одной ванной комнате кран течет. Я на следующей неделе забегу и починю. Там работы-то с гулькин нос.

— Я буду тебе очень признательна, только скажешь, сколько с меня.

— Ничего не имею против. — Он облокотился на перила, светлые волосы упали ему на лицо. — Мама говорила, что ты вынашиваешь чужого ребенка. Как-то чудно, правда? Не многие решатся на это, верно?

— Думаю, ты не совсем прав.

Он кивнул.

— Все равно чудно. Ну ладно, пойду, пожалуй, если тебе ничего больше не нужно.

— Я бы хотела заплатить за твои труды, — сказала она, полагая, что он откажется.

— Как угодно.

Она пошла на кухню и вытащила бумажник.

— Десять долларов хватит?

— Как угодно.

Она дала ему пятнадцать и проводила до дверей. Он был весь в Фенелду, но глубоко посаженные глаза и впалые щеки он унаследовал, вероятно, от отца. Она плохо помнила этого человека, хотя раз или два встречалась с ним. Она не узнала бы и Лероя — он стал какой-то худой, вид у него был нездоровый, чем совсем не походил на Фенелду. Она даже толком не знала, сколько ему лет. Под тридцать, наверное.

Как бы то ни было, он сделал свое дело, и ей стало спокойней. Все вышло глупо, но лучше уязвленная гордость, чем бессонница.

И тем не менее ей надо взять себя в руки и не позволять высокому светловолосому и очень сексапильному типу портить ей жизнь в «Пеликаньем насесте». Это просто гормоны взыграли, уверяла она себя. Что еще? Более безопасного места нет нигде на свете.

8 декабря

Миган плотнее запахнула куртку. На берегу было прохладно. День стоял теплый, но, как только солнце село, воздух сразу остыл, а тут еще и ветер поднялся. Он ерошил ей волосы и гнал волны, и те, шипя, набегали на песок. Небо же было ясное, а звезды такие близкие, что, казалось, протяни руку — и можно припрятать горстку, а потом загадать желание, только вот хорошо бы знать какое.

К счастью, нигде поблизости не было видно человека, который не выходил у нее из головы с тех самых пор, как три дня назад подсел к ней за столик, хотя она все время высматривала его. Иногда ей даже мерещилось, будто кто-то за ней наблюдает, и она думала, что это он.

Как-то ночью он ей даже приснился. Это был эротический кошмар. Вот что бывает с женщиной от долгого воздержания. Желание в полную силу вернулось во сне, и, проснувшись, она лежала еще целый час, пытаясь представить себе, каково было бы заниматься с ним любовью. Ее тело так живо реагировало, словно он и в самом деле дотрагивался до нее и его рука ласкала ее в самых потаенных местах.

Сны снами, а ее реальная жизнь в Ориндж-Бич постепенно входила в нормальную колею. Прогулка утром, ланч в каком-нибудь ресторанчике, потом ленивый отдых и чтение, а на закате прогулка по берегу.

— Ветер поднимается, малышка. Сегодня ночью он будет завывать и скулить. Это старые рыбаки оплакивают своих друзей, погибших в море, — говорила бабушка, когда Миган жаловалась на вой ветра.

Она шагнула в набегающую волну, обхватив себя за живот и поглаживая его. Живот рос не по дням, а по часам.

Завтра ее первый визит к доктору Брауну, но он уже получил ее карточку из Нового Орлеана.

— Пожалуй, крошка, пора и честь знать. Я уже проголодалась. Давай-ка двинем домой, — громко сказала она.

Чашка горячего бульона будет в самый раз. Она последний раз бросила взгляд на залив. Без устали бежавшие волны действовали завораживающе. Они словно укачивали ее, и вдруг ей представилось, как она держит малышку на руках у груди и поет ей песенку, укачивая ее, а потом кладет в колыбельку.

Она так погрузилась в это видение, что не расслышала шагов на песке. Когда же услышала, круто обернулась, но в этот миг кто-то схватил ее за руки и потащил в воду. Она пыталась рассмотреть, кто это, но человек был во всем черном, а лицо его скрывала маска, которую носят горнолыжники.

Единственное, что она поняла, это то, что он силен и ей с ним не справиться. Холодная вода дошла ей до пояса, тело словно обожгло, и у нее перехватило дыхание. Она пыталась кричать, но он окунул ее головой в воду.

Соленая вода щипала глаза и горло. Она дернулась, чтобы набрать воздуху, но злодей все глубже погружал ее в воду. Она слышала, как он грязно ругается.

Но неожиданно его хватка ослабла и он отпустил ее. Она выплыла на поверхность и открыла глаза.

Человека в маске не было. При свете луны она увидела лицо. Это был он. Светловолосый незнакомец. Она оказалась права: он явился, чтобы убить ее и ребенка.