Она остановилась и стала смотреть на море, прикрыв глаза ладонью.

— Следовательно, ты следил за мной, за каждым моим шагом, надеясь поймать Джошуа Карауэя. И тебе ни разу не пришло в голову, что я тоже вправе знать обо всем. Я бы могла и сама позаботиться о себе. Скажем, уехать или нанять телохранителя.

— Мы точно не знали, будет ли он искать тебя. До последнего времени мы не были уверены, в курсе ли он относительно ребенка. До того момента, как он напал на тебя, все это были догадки.

— А как он мог узнать о ребенке? — спросила Миган, наступая на большую расколотую раковину.

— Точно так же, как я. Переговорив с соседями после взрыва.

— Но это рискованно, разве не так?

— Он из тех, кого хлебом не корми, только дай насладиться ужасом, который он сеет, — пояснил он, с отвращением подумав, что ничего, кроме кошмарных подробностей, не может ей рассказать. — Но это не все.

— Я так и думала.

— Соседка Джеки не знала твоего имени. Знала только, что суррогатная мать близкая подруга из того же города, что и Джеки. Чтобы узнать у врача Джеки твое имя, мне пришлось показывать удостоверение ФБР.

— Как же тогда этот Джошуа Карауэй узнал мое имя?

— Дверь в кабинет врача была взломана. Искали наркотики, но преступник мог заглянуть и в картотеку.

— А в карточке Джеки было мое имя как донора, которому ввели ее оплодотворенное яйцо?

— Именно так.

Миган села прямо на песок, натянув юбку на колени и обхватив их руками.

— Восемь лет в тюрьме, и человек бежит, чтобы убить. Просто представить невозможно, что делается в голове у такого безумца.

— Месть — мощный мотив.

— Но почему в таком случае он не охватывает нас всех? Предположим, я всю жизнь вынашиваю план мести человеку, который не захотел быть мужем моей матери и моим отцом. Или я днями и ночами пытаюсь накручивать себя, думая о том, что моя мать не хотела знать обо мне, занимаясь исключительно собственной жизнью. Все это я понимаю. Я даже готова согласиться, что все это достаточно реально и эти горькие мысли как-то отражаются на моей жизни и разрушают мою личность, и тем не менее я же не позволяю им сожрать меня с потрохами и превратить в зомби.

— В этом и состоит различие между нами и таким типом, как Джошуа Карауэй. Не могу это объяснить. Да и кто может, хотя есть сотни теорий на сей счет.

Он сел рядом с ней. Ему хотелось обнять ее за плечи, притянуть к себе и утешить. Но, даже если бы она не оказала сопротивления, это было бы ошибкой. Он и так позволил чувствам выйти из-под контроля в ситуации, где малейшая ошибка могла стоить ей жизни.

— А у Бена была другая семья? — спросила Миган.

— Мать. За ней мы тоже следили. Но никаких покушений на ее жизнь не было.

— Сьюзан. Так звали соседку, которая рассказала тебе о ребенке, верно? Они с Джеки дружили. Она всегда была с ней рядом. И когда у Джеки случились подряд три выкидыша, и когда врач запретил ей пытаться забеременеть еще раз из-за ее сахарного диабета.

— Да, Сьюзан, — кивнул он. — Она мне все это рассказала. Она же сказала, что это двойная трагедия: Джеки должна была наконец получить дочь, о которой так мечтала.

— Ты говорил Сьюзан, что ты из ФБР?

— Нет. Она решила, что я репортер, но призналась мне, что уже рассказывала все это еще кому-то.

— Я и сейчас иногда просыпаюсь по ночам и представляю, как тело Джеки разносит взрывом на куски. Как он мог такое сделать с Джеки и Беном? Скажи, как?

Миган закрыла глаза, и он увидел, как из-под век у нее проступили слезы и покатились по щекам. Больше он не мог сидеть как истукан. Он обнял и прижал к себе сотрясающуюся от рыданий Миган.

Они долго так сидели. Затем она отодвинулась от него и вытерла глаза ладонями.

— Почему я плачу? Я не плакала на похоронах.

— Плачь, Миган, плачь. Слезы омывают душу. Так говорила моя мама.

— Настоящая мама или по легенде?

— Настоящая. Она истинная леди. Вы бы друг другу понравились.

Миган потянула носом, достала из кармана платок и высморкалась.

— Она любит плакс?

На губах у нее появилась слабая улыбка, но он рад был и такой.

— Пойдем?

— Последний вопрос. — Она посмотрела на него. — Когда был учинен разгром в кабинете врача?

— Третьего декабря.

— За день до моего отъезда из Нового Орлеана в Ориндж-Бич. Ты быстро вышел на меня.

— Помедли я немного, и быть тебе трупом.

— Но я приманка, так ведь? — не унималась она. — Джошуа Карауэй возглавляет ваш список разыскиваемых, а я должна его заманить в ловушку. И дело не во мне и моем ребенке, а в Джошуа Карауэе.

— Можно и так сказать, но я никогда не пожертвовал бы тобой. Иначе я бы побежал в ту ночь за ним, вместо того чтобы спасать тебя.

— Может, это инстинкт подвел тебя.

— Уж больно ты умная. — Он провел большим пальцем по ее подбородку и приблизил свое лицо к ней. — Но я не жалею, что спас тебя, и даже если Джошуа Карауэя поймать не удастся, не пожалею.

Их взгляды встретились. В ее глазах читались сомнение, страх, печаль — самые противоречивые чувства, которые она никогда раньше не испытывала. Барт надеялся, что его лицо не столь проницаемо. Он поднялся и помог ей встать.

Она отряхнула песок с юбки и пригладила волосы.

— Надо было все сказать мне с самого начала.

— Я и так нарушаю все инструкции, рассказав тебе это. У нас нет доказательств, что за всем этим стоит Джошуа Карауэй. Лично мне чутье подсказывает, что взрыв это его рук дело. А взлом кабинета врача и нападение на тебя подтверждают мои догадки.

— Ладно, Барт Кромвель или как там тебя. Он убил не только твоих друзей, но и моих, так что можешь смело нанизывать меня на крючок и забрасывать. Мы должны поймать убийцу.

13 декабря

Миган бродила по комнатам «Пеликаньего насеста». Прошло пять дней после покушения на ее жизнь, пять дней мучительных гаданий, как и когда Джошуа Карауэй нанесет новый удар. Барт не сомневался в этом, и его уверенность омрачала все существование Миган, наполняя ее сознание удушающим страхом и беспокойством.

Он где-то здесь и выжидает, чтобы напасть и разделаться с еще не родившимся, но уже осиротевшим ребенком Бена Брюстера. У малышки нет никого на всем белом свете, кроме Миган. Есть, правда, где-то люди, которые готовы ее полюбить. Для этого ей надо только сделать звонок в агентство по приемным детям и запустить механизм.

Но именно это она никак не могла сделать.

— Я и не предполагала, мой птенчик, что ты мне так дорога. Ты часть меня. Мы вдыхаем один воздух, едим одну пищу. И мне так нравится чувствовать, что ты живешь во мне и двигаешься. — Миган провела рукой по животу, и вдруг при мысли, что ребенок должен скоро родиться, все в ней затрепетало.

Визит к доктору прошел хорошо. Вес в норме, сердце ребенка работает хорошо. Доктор даже предположил, что роды могут наступить на пару дней раньше предполагаемого срока. Но, главное, он уверил Миган, что вся эта история сугубо конфиденциальна. Он никому не будет говорить, чьего ребенка она вынашивает.

Миган шла по коридору третьего этажа, останавливаясь в каждой комнате, пытаясь припомнить все то доброе, что всегда вызывал в ней их большой дом. Этим родом магии она хотела отогнать обуревающее ее беспокойство. Каждое лето и каждое Рождество мать собирала чемодан и отправляла ее к бабушке. Это был своеобразный способ избавиться от нее на время, но Миган радовалась предстоящей поездке не меньше, чем мать в предвкушении свободы.

Они с бабушкой подолгу гуляли по берегу, собирали ракушки, а потом возвращались в дом и завтракали в светлом фонаре на кухне, выходящем окнами на залив. Летом она заплывала на большом резиновом плоту далеко в море, а потом отдавалась волнам, и те гнали плот на берег. На Рождество они обычно ставили огромную елку в большом семейном зале и украшали ее ракушками, которые сами расписывали.

Пожалуй, елка была бы очень к месту. Немного радости в безрадостном и обезумевшем мире.

Она отправилась разыскивать Барта и нашла его в комнате, которую он выбрал для себя. Он сидел за портативной машинкой. Она постояла, глядя на него, пока он не обернулся. Он тут же вырвал из машинки бумагу и закрыл записные книжки.

— Я не слышал, как ты вошла.

— Ты был так поглощен своими записями.

— Верчусь как белка в колесе. Но я готов к более приятному времяпрепровождению. Есть идеи?

— Мне захотелось купить елку на Рождество.

— Великолепная идея. — Барт вскочил из-за стола. — Как там в песенке поется? Нам нужно Рождество. И попкорн тоже. И пластинки. Мы всегда ели попкорн и слушали пластинки с рождественскими песнями, а тем временем украшали елку. — Он сунул руку в карман и вытащил ключи. — Можем взять мою машину, а елку привяжем к верхнему багажнику. Позволь принести тебе пальто?

— Внизу в стенном шкафу есть куртка. Я ее по дороге надену.

— В таком случае — вперед.

Нет, этот человек не перестает удивлять ее. Если бы еще пять дней назад кто-нибудь сказал ей, что она уживется в одном доме с незнакомым мужчиной, она рассмеялась бы ему в глаза. Правда, с таким человеком, как Барт Кромвель, ей не приходилось встречаться.

Он настолько органично смотрелся на пустынном пляже, что она легко могла бы поверить, будто он из тех бродяг, которые живут на берегу. Ей стоило только сказать, что она хочет погулять, как он уже готов был бегать по кромке воды, а в погожие дни и купаться, ни на миг, однако, не выпуская ее из поля зрения. И хотя он не строил песочные замки, зато сделал отличную черепаху из влажного песка.

Пока она доставала куртку, он ждал ее у двери. В этот момент зазвонил телефон. Последние дни ничего хорошего по телефону не сообщали. Миган подняла трубку.

— Алло.

— Привет, дорогая. Рада, что застала тебя. Сколько лет, сколько зим!

Сердце у Миган екнуло. Есть только одно объяснение этому звонку. Ее мать узнала о ребенке.

Глава 7

Миган слушала, как мать, как всегда, несет что-то невразумительное, и ждала, когда она наконец заговорит о деле.

— Откуда ты узнала, что я здесь? — спросила она, присев на краешек стоящего здесь стола.

— Мне Джон сказал.

Спасибо, старина Джон.

— Ты по какому-то делу?

— А что, разве мать не может поболтать с дочерью без всяких дел?

Большинство матерей, наверное, может, только Мерилин не из большинства. Миган ждала, когда мать скажет, что ей, собственно, нужно.

Та помолчала, после чего произнесла:

— Если честно, милая, я не звонила Джону. Это он позвонил мне. И очень меня озадачил.

Миган потерла левый висок, боясь, что это первый сигнал серьезной мигрени.

— И что он тебе сказал?

— То, что ты должна была сказать мне давным-давно: что ты носишь ребенка своей подруги Джеки и что она и ее муж трагически погибли.

— Значит, он изложил тебе все новости.

— Я ушам своим не верила. Моя родная дочь беременна, а я ничего не знаю. Конечно, ребенок не совсем твой.

— Не мой. Потому я, наверное, и не звонила тебе.

— Тебя здорово разнесло?

Миган посмотрела на свой живот.

— Разнесло.

— Не беспокойся. Несколько месяцев диеты и специальных упражнений, и все как рукой снимет. Это ж надо, такие страдания из-за чужого ребенка.

Миган барабанила пальцами по столу. Если мать еще раз скажет про «чужого» ребенка, она запулит телефон в стенку.

— Что еще сказал тебе Джон?

— Ах, он бедняга. Он так беспокоится о тебе! Милая, он опасается, как бы ты не совершила серьезной ошибки.

— Поздно менять решение. Она вот-вот родится. Врачи определили примерный срок — двадцать седьмое декабря.

— Девочка? — И не дав себе труда выслушать подтверждение или опровержение этому, она продолжила: — Вспоминаю, как рожала тебя. Ты была вся красная и крошечная, не приведи Бог. Я даже боялась взять тебя в руки.

Миган попыталась представить свою мать с малышкой на руках и не могла. Ее привычный образ не вязался с такой картинкой. Красивая. Танцующая. Вечно на диете.

— Моя девочка не будет такой уж маленькой, — проговорила она, пытаясь не потерять нить разговора. — По крайней мере, если судить по моему животу.

— Уверена, фигура у тебя быстро восстановится. Но я звоню не по поводу беременности. Меня больше волнует, что ты собираешься делать после рождения ребенка.

— Соблюдать диету и делать предписанные упражнения, как ты сама сказала.

— Я говорю о ребенке. — По ее интонациям Миган чувствовала, как мать раздосадована. — Джон боится, что с тебя станет оставить ребенка себе, вместо того чтобы отдать его приемным родителям.

— Джон боится, что я могу оставить ребенка себе?! — Теперь она почувствовала досаду. — Не понимаю, с какой стати Джон лезет не в свои дела.

— Чего тут удивляться. Он все еще любит тебя. Ты разбила ему сердце, разорвав помолвку перед самой свадьбой. Мы с Ансельмом забронировали билеты на самолет.

Разбила сердце! Джон нашел себе утешение через несколько недель. И правильно сделал. Она вовсе не хотела, чтобы он страдал. Когда дошло до дела, она оказалась просто не готова к браку.

— Что ты, мама, окстись. Джон вовсе не влюблен в меня. Он, наверное, боится, как бы я не бросила его в деле, которым мы сейчас занимаемся.

— Я не за Джона волнуюсь, а за тебя. Я знаю, как тяжело ты переживала смерть Джеки, но, уверяю тебя, она бы не потребовала от тебя изменить всю жизнь и посвятить ее ребенку, который даже не твой…

— Который даже не мой. — Они произнесли эти слова одновременно. — Миллионы женщин выращивают детей, мама. И многим это нравится. Только ты напрасно волнуешься. Я не собираюсь оставлять ребенка. — Она и действительно не собирается. Вот только родит и тут же отдаст девочку кому-нибудь на воспитание. Другая женщина будет качать ее, кормить и прижимать к груди, когда она плачет. — Мне надо идти, мама.

— Ты хочешь, чтобы я приехала? Ансельм хотел, чтобы мы на мой день рождения куда-нибудь съездили, а на праздники у нас гости, но, если я тебе нужна, долг матери превыше всего, только скажи, я прилечу.

— Не надо. Я и одна разберусь. Со мной здесь есть кому побыть. Оставайся дома, радуйся праздникам с Ансельмом и друзьями.

— Хорошо, но я всегда с тобой, милая. Если что, позвони. Я мигом. Я рада, что ты не собираешься оставлять ребенка. Прямо камень с души. Это же лучшие твои годы.

— Я на двенадцать лет старше, чем была ты, когда родила меня, мама. — Лучшие годы пролетают. Не ответственности она боится. Она боится, что не сможет дать ребенку Джеки любовь и ласку. Она деловая женщина. Карьера — это ее жизнь. Здесь она в своей тарелке и знает, что и как надо делать. А вот с Джоном Гардисоном придется поговорить. Он переступил границы дозволенного; она не разрешит ему вмешиваться в свою личную жизнь.

Миган повесила трубку и тут заметила, что Барт пристально смотрит на нее.

— Кажется, разговор был не из приятных.

— С мамой всегда так.

— Потому ты и вцепилась в стол, что даже костяшки пальцев побелели?

— Да нет, — проговорила она, махнув рукой и отходя от стола. — Я давно принимаю ее такой, как она есть.

— Так что ж тебя так проняло?

— Милый Джон Гардисон. Он встречался с моей мамой всего один раз на похоронах бабушки, а тут звонит ей и обсуждает с ней будущее ребенка.

— Хочешь поговорить об этом?

— После, когда приду в себя. А вот с Джоном поговорю немедленно. Я считаю, что нельзя спускать, когда действуют у тебя за спиной.

— А я считаю, что пора ехать за елкой. — Барт взял Миган под руку, и они стали спускаться по лестнице. По дороге он с воодушевлением принялся напевать детскую рождественскую песенку.

Киллер, Джон, мама… От этого можно завыть. Это выше ее сил. Но как можно предаваться отчаянию, когда рядом с ней идет такой изумительный мужчина и распевает детскую песенку?

Фенелда стояла у раковины и мыла только что почищенную и нарезанную картошку. Лерой стоял рядом. Он открывал банку пива, извлеченную из холодильника. Он слишком много пил, но, если бы это были все его прегрешения, Фенелда вполне примирилась бы с этим.

Ее больше беспокоили наркотики. Стоит ему снова взяться за старое, и никакая сила его уже не остановит. Только теперь уже больницей дело не кончится. Теперь его могут отдать под суд и он угодит за решетку.

— Ты починил кран у Ланкастеров?

— Починил.

— Миган была дома?

— Когда я приехал — еще нет, а через несколько минут объявилась. Она забрала ключ из-под лестницы. Сдается, она нам не доверяет так, как ее бабушка. Хотя, кто знает, может, это ее дружок?

— Она приехала одна.

— Значит, здесь нашла. С ней был парень, и он у нее живет.

— А ты откуда знаешь?

— А он и не делал из этого секрета. Да и у меня глаза есть. Его одежда висит в шкафу. Не в ее спальне, правда, но это не значит, что они не спят вместе.

— Только не разноси, Бога ради, все это по городу. Миган не из тех женщин. Кто бы ни был этот человек, это, скорее всего, просто приятель.

— А то как же. И мать у нее не из тех. Сама добродетель. У нее и Миган от добродетели.

— Сам не знаешь, чего болтаешь.

— Знаю побольше твоего. — Он поднес банку к губам и с жадностью стал пить. — Мне можешь не готовить. Я сегодня буду поздно.

— Только без глупостей, Лерой, прошу. Никакой гадости. Ты обещал.

— И хотел бы, да где денег взять? Я на мели. — Он вытащил из кармана бумажник и раскрыл его. Она успела заметить несколько долларовых бумажек, хотя она заплатила ему за помощь в уборке домов за прошлую неделю. И не потому, что он заработал. Даже самые простые задания он делал из-под палки. Одна морока с ним.

— Брал бы пример с Марка Кокса. Он звонит и спрашивает работу. А когда получает работу, делает ее на все сто. Его я с чистой совестью могу порекомендовать кому угодно. Краснеть не придется.

— Ты хочешь, чтобы я брал пример с Марка Кокса? Ну ты даешь, мама. А почему бы не пожелать мне брать пример с кинозвезды или баскетболиста, у кого действительно денег куры не клюют.

Он ушел, хлопнув дверью. Теперь жди его под утро. Опять она будет как на иголках. Может, у него и правда с деньгами сейчас не густо, но свинья грязи найдет. Умудрялся же он раньше добывать наркотики, не имея за душой ни цента.

Фенелда гнала от себя мысль, что он ворует, но положа руку на сердце она не послала бы его одного ни в один из домов, где убиралась.

Что может быть печальнее, когда родная мать не доверяет сыну! Она была даже рада, что муж, упокой Господи его душу, не дожил до такого позора.

Миган оценивающим взглядом смотрела на поставленную елку.

— Криво.

Барт отложил елочные лампочки, которые только что извлек из коробки.

— А по мне, так ровно.

— Да нет, смотри. Чуть направо завалилась.

Он подошел и встал рядом.

— Ты что, заделалась критиком рождественских елок?

— Терпеть не могу, когда что-то не так. Меня тогда так и подмывает поправить.

— А по мне, так пусть стоит, как стоит, лишь бы не падала. — Однако он опустился на четвереньки и подполз под елку.

Зад у него выпятился, и Миган невольно поймала себя на мысли, что не может оторвать взгляд от его крепких ягодиц. Вот тебе и беременная, а как до дела доходит, так ее не оторвешь. Хотя, что и говорить, вид у Барта очень сексуальный.

— Скажи, когда будет прямо.

— Чуть-чуть влево. Еще капельку. Отлично.

— Вот голос женщины. — Он попятился и выполз из-под елки. — Сейчас повешу лампочки, если ты сделаешь воздушную кукурузу и какао, — проговорил он, ероша себе волосы.

— Воздушную кукурузу? А ты что, обедать не будешь?

— Кто — я? К тому же мы можем сегодня попозже пообедать. Я все беру на себя.

— Неужели? Ты, наверное, хочешь сказать, что откроешь банку супа?

— Ни капли благодарности.

Миган пошла на кухню и сунула пакет кукурузы в микроволновую печь, поставив ее на пять минут. Скрючившись в три погибели, она извлекла с нижней полки кипятильник. Разогнуться оказалось еще труднее.