Она не рассказывает, что каждое воскресное утро мистер Грегори повязывает старый, в пятнах от ягод, фартук и печет блины. Что по вечерам миссис Грегори помогает ей принимать ванну и укладывает ее в кровать. Что ее любимое время — воскресенье после обеда, когда она вместе со всеми Грегори сидит в библиотеке и слушает по радио концерты Нью-Йоркской филармонии. Что иногда по ночам она думает про родителей, а их лица расплываются. И тогда она включает свет и долго рассматривает их фотографии, стараясь запомнить мельчайшие детали. В такие ночи они приходят к ней во сне.

Уильям

Беатрис не похожа на других девчонок. Во-первых, она умная, а еще серьезная, кроме тех моментов, когда смеется над тупыми шутками Джеральда. Но хотя ей вовсе не следует поощрять Джеральда, Уильям все же ждет таких моментов, потому что тогда с нее как будто сваливается некий груз, точно птица крылья расправляет. Лицо ее разглаживается, успокаивается и даже будто расцветает. Она не красотка, не такая, как Люси Эмери или Мария Смит с их светлыми локонами и сияющими глазами. У Беатрис глаза и волосы темные, а когда она встревожена, глаза и вовсе становятся почти черными. В них никакие мысли не прочтешь. И когда она сильно нервничает, то потирает большим пальцем под носом или теребит прядь волос.

Уильяму кажется, что ему бы понравилось, если бы его отправили далеко за океан, жить в другой семье. Интересно, что сама Беатрис думает о своем «приключении», как это называет его мама. С ними она никогда об этом не заговаривает — любопытно, что же она рассказывает своим новым подружкам. На вопросы папы и мамы она отвечает, но всегда сдержанно, исключительно про то, о чем спрашивают. Он понимает, что ей здесь все в диковинку, и как раз об этом он хотел бы разузнать побольше. Насколько здесь все отличается от ее дома? Каково это — жить в Лондоне, когда каждую ночь бомбят?

Он пытается представить ее жилище в Лондоне. Воображает высокие окна от пола до потолка, свечи на каминной полке. По стенам картины в синих и лиловых тонах. Темные бархатные шторы. Когда Беатрис нет дома, он рассматривает фотографии ее родителей, что стоят у кровати. Отец ему нравится, вот он наверняка понимает шутки, в отличие от его отца, у которого сложно с чувством юмора. Мама у нее посуровее, немножко отстраненная такая. Но выражение лица у нее — не улыбается, но и не хмурится — ровно такое, какое часто бывает у Беатрис, когда она словно не здесь, пока ее не выдернет обратно в реальность. Пока не вспомнит, где она находится.

За неделю до Дня благодарения сразу после школы мама отправляет их поработать, прибраться на заднем дворе и в патио, навести порядок в доме, помочь с выпечкой печенья и пирогов. День благодарения они празднуют поочередно то дома, то у каждой из трех тетушек, и в этом году их очередь. У Уильяма внутри все бурлит от возбуждения, которое он изо всех сил старается скрыть. А Джеральда, того просто распирает.

— Это ужасно весело, — тарахтит он, пока они с Беатрис подметают патио. — Будут целые горы еды.

— Звучит заманчиво, — кивает Беатрис, хотя Уильям знает, что все это она уже слышала.

Она сгребает листву на кусок брезента. Надо было показать ей, как работать граблями. Джеральд с размаху падает на кучу листьев.

— Скорей бы! — кричит он в ослепительно голубое небо. — Обожаю День благодарения.

Беатрис лишь качает головой, а затем поворачивается к Уильяму.

— А ты, — спрашивает она, — ты тоже его любишь? — Задавая вопрос, она чуть склоняет голову набок — и вправду хочет услышать, что он на самом деле думает. Пожалуй, больше никто в жизни не задавал ему вопроса, не держа в голове готового ответа.

— Ну так, нормально, — отвечает он, сгребая опавшую листву с клумбы и швыряя листья прямо на Джеральда.

— А что тебе больше всего нравится в этом празднике? — спрашивает она. — Встреча с кузенами? Еда? Благодарность?

Благодарность. Ему это никогда не приходило в голову. Благодарность как часть праздника. Это был просто день, отличный день, возможность собраться всей семьей. День, когда отец слишком занят, чтобы донимать его. И вообще Уильям не был уверен, что его семья испытывает благодарность. Семейство со стороны мамы живет тут целую вечность, их предки прибыли на «Мэйфлауэр». Кто-то из них вполне мог присутствовать на самом первом Дне благодарения. Может, им следует испытывать несколько больше признательности? Уильям никогда всерьез не задумывался ни о чем таком. Но вот сейчас Беатрис сказала, и он озадачен. Может, и ее лондонскую квартиру он совсем неправильно представлял себе.

— Ну да, — отвечает он. — Все сразу. Вроде как, понимаешь, разрыв со всем британским. Благодарность, что у нас есть своя собственная страна. — Он усмехается, она кокетливо закатывает глаза.

— С нетерпением жду Четвертое июля, — говорит она. — Тогда меня, наверное, вымажут дегтем, вываляют в перьях и бросят в море.

— О, отличный план, — отзывается Уильям, засыпая смущенного Джеральда очередной кучей листьев и мусора.

Мама из задних дверей кричит Джеральду, чтобы тот немедленно встал и перестал валять дурака, и зовет Беатрис помочь накрывать большой стол, и Беатрис протягивает Уильяму свои грабли, но прежде швыряет на Джеральда еще пригоршню листьев. Пробегая мимо Уильяма, она коротко улыбается ему, и он ощущает ее едва уловимый запах. Щеки у нее горят.

Беатрис

Вернувшись из школы, Беатрис находит на кухонном столе два приглашения, их доставили с посыльным. Хрусткие конверты цвета слоновой кости с именем Беатрис на одном и Уильяма — на другом, имена выведены изящным шрифтом. Миссис Джи с улыбкой наблюдает, как Беатрис раскрывает конверт, аккуратно, чтобы не разорвать. Она в жизни не видала такой изысканной вещи, на которой было бы написано ее имя. Джеральд, опустив подбородок на сложенные руки, смотрит за этим священнодействием с другого конца стола. Рождественская вечеринка у Люси Эмери, в субботу накануне Рождества.

— Тебе нужно праздничное платье, дитя мое, — говорит миссис Джи. — На выходных поедем в город.

Беатрис хмурится.

— Но у меня есть красное платье, — возражает она. — Мое любимое.

Миссис Джи, помолчав мгновение, мягко объясняет:

— Нет, дорогая, у Эмери будет торжественный прием. И ты захочешь быть в настоящем бальном платье.

В субботу Беатрис с миссис Джи отправляются в Даунтаун-Кроссинг [Торговый район в центре Бостона.]. Улицы полны народу, все ринулись за покупками, миссис Джи пробирается сквозь толпу перед универмагом, крепко держа Беатрис за руку.

— Ты должна это увидеть, — говорит она.

В витрине «Джордан Марш» [Сеть универмагов со штаб-квартирой в Бостоне.] — семейство, празднующее Рождество. Отец, в клетчатом халате, читает у камина газету. Мать, в синем халатике и торчащей из-под него ночной рубашке, хлопает в ладоши, пока трое детей — два мальчика и девочка — разворачивают подарки. Пол усеян игрушками и оберточной бумагой. В динамиках горланят рождественские песни. Беатрис глаз отвести не может. Прямо как наша семья, думает она, отец читает, мать занята детьми, двумя мальчиками и девочкой. Беатрис чувствует взгляд миссис Джи, та всегда так смотрит, когда хочет обнять, но не решается.

Когда они входят в ярко освещенный и многолюдный магазин, миссис Джи кладет ладонь на спину Беатрис, направляя ее к лифтам. На третьем этаже вдоль стен тянутся ряды ярких платьев.

— О, какая прелесть, — восклицает миссис Джи, голос ее полон ликования, когда она щупает шелк и атлас. — Прошли те времена, когда я могла влезть в платье, которое мне понравилось. Но с твоей фигуркой ты можешь выбрать любое, какое только приглянется.

Беатрис кивает. Она уже присмотрела платье. Голубое атласное с кружевной нижней юбкой чуть более светлого оттенка, и она, смущаясь, указывает на него. В прошлом году у принцессы Маргарет было похожее. Миссис Джи направляется к продавщице, и вот уже примерочная полна платьев; Беатрис примеряет одно за другим, потом выходит в узкий коридор, где миссис Джи помогает застегнуть молнию или крючки и разглядывает наряд. Беатрис прохаживается перед длинным зеркалом, поворачивается, прислушиваясь к легкому шелесту ткани, внимая этому волшебному звуку, и нижняя юбка ласково касается ног. Она кружится, и каждое платье вздымается и мягко опадает.

Беатрис больше всего нравится голубое, хотя миссис Джи предпочитает изумрудно-зеленое.

— Оно подходит к твоим волосам, дорогая, и оно такое рождественское. Но я хочу, чтобы ты порадовалась и чтобы тебе нравилось твое платье, поэтому мы купим голубое, хорошо?

Беатрис молча кивает, опасаясь, что расплачется, если заговорит. Она никогда в жизни не надевала ничего столь прекрасного.

— Еще, — продолжает миссис Джи, обращаясь к продавщице, — нам нужны будут перчатки и туфли. Насчет украшений не переживай, милая, — это уже к Беатрис, — у меня есть отличное жемчужное ожерелье, как раз нужной длины для этого выреза.

Когда, нагруженные коробками, они выходят из магазина, Беатрис замечает в толпе ноги, похожие на мамины, стрелка на чулке бежит вверх по стройной лодыжке, и сперва она думает, что это может быть мама, и вытягивает руку, издав невнятный звук, похожий на стон, нечто нечленораздельное, и рука хочет прикоснуться к маминому рукаву.