Ученые — те, которые продолжают работать даже после обрушения технологий — до сих пор мало что знают об этой чуме. Только то, что она чудовищно заразна, а основным источником ее является всадник. Но ей все же дали имя — мессианская лихорадка, или просто лихорадка. Название придумали призраки, но такой уж у нас сейчас мир — в нем живут призраки, святые и грешники.

Выключив телевизор, я хватаю сумку и ружье и выхожу, насвистывая музыкальную тему Индианы Джонса. Возможно, если я воображу себя героиней приключенческой истории, это поможет, и я стану меньше думать о том, что должна сделать для спасения своего города и остального мира.

Почти весь день и большую часть вечера я занимаюсь тем, что разбиваю лагерь в стороне от шоссе Си-ту-Скай — скорее всего, всадник выберет именно этот путь. И я очень надеюсь, что он проедет до того, как стемнеет. Я и при дневном-то свете меткостью не отличаюсь, а ночью скорее подстрелю сама себя, чем его.

Имея в виду мое сегодняшнее везение, есть шанс, хороший жирный шанс, что я облажаюсь по полной. Может, например, Мор отправится в объезд или решит соригинальничать и заедет с другой стороны. Или проедет мимо, а я его даже не замечу.

Может, может, может.

А может, даже у безумных, пугающих существ все-таки имеется хоть капля логики и здравого смысла.

Я хватаю ружье и амуницию, подползаю поближе к шоссе и устраиваюсь в засаде.

Он появляется с первым в этом году снегом.

Наутро мир окутан тишиной, куда ни глянь, все припорошено белыми хлопьями, а дорога поблескивает перламутром. Снег продолжает падать, и это так неуместно красиво, просто ужас.

Вдруг с деревьев вспархивают птицы. Ошеломленная, я провожаю их взглядом — вон они, прямо надо мной, темные силуэты в пасмурном небе.

Потом, одновременно в разных местах, начинают выть волки, и от этих звуков мурашки бегут по спине. Это что-то вроде сигнала тревоги, после него оживает весь лес. Мимо меня спешат и хищники, и добыча. Еноты, белки, зайцы, койоты — все куда-то бегут. Я замечаю даже пуму, которая прыжками движется вместе со всеми.

Наконец, все скрываются.

Я прерывисто выдыхаю.

Он приближается.

Я припадаю к земле в темном лесу, сжимая в руках ружье. Проверяю магазин. Вытряхиваю и снова заряжаю патроны, чтобы убедиться, что все правильно. Вновь и вновь отрабатываю захват.

Успеваю опустить руку, чтобы еще раз проверить боеприпасы в кармане, и вдруг… по спине ползут мурашки. Очень медленно я поднимаю голову, не отрывая взгляда от заброшенного шоссе.

Еще не видя, я слышу его. Глухой стук конских копыт отдается эхом в морозном утреннем воздухе, но так тихо, что сначала я думаю, что мне кажется. Но топот становится громче и громче, и вот в поле зрения появляется он.

Я трачу драгоценные секунды, глазея на это… нечто.

Он облачен в золотые доспехи, а конь под ним белоснежный. За его спиной лук и колчан. На светлых локонах золотая корона, а лицо — ангельское, благородное.

На него почти невозможно смотреть, настолько он величав и блистателен. Слишком потрясающий, слишком возвышенный, слишком зловещий. Такого я не ожидала. Я не ожидала, что растеряюсь или забуду о своем смертельном задании. Я не ожидала, что он… тронет и взволнует меня. Разве такое возможно, ведь меня переполняет ужас и ненависть.

Но он действительно потряс меня, Первый Всадник Апокалипсиса.

Мор Завоеватель.

Глава 3

Никто не знает, почему всадники явились пять лет назад, почему они вскоре исчезли, почему сейчас Мор, один только Мор, вернулся, сея ужас среди живых.

Конечно, у каждой кумушки в округе найдутся ответы на эти вопросы, один другого правдоподобнее, как истории о зубной фее. Но никому, однако, не удалось припереть к стенке одного из тех всадников и выбить правду.

Поэтому нам остается только гадать.

Доподлинно же мы знаем только, что однажды утром, семь месяцев назад, поползли слухи.

О всаднике, которого видели во Флориде, рядом с национальным парком Эверглейдс. Добрая часть недели ушла на то, чтобы до нас дошли остальные вести. О том, как жителей Майами стремительно поражает странная болезнь.

Потом стало известно о первой смерти. Новость сильно раздули, потому что несколько часов та женщина числилась единственной трагически погибшей. Но вскоре смертей стало вдвое, потом вчетверо больше. Их число росло в геометрической прогрессии, выкосив сначала Майами, за ним Форт-Лодердейл, потом Бока-Ратон. Кривая графика смертей двигалась вверх по восточному побережью Соединенных Штатов в соответствии с передвижениями призрачного всадника.

На этот раз, проезжая через города, всадник уничтожал не технологии, а тела. И мир узнал, что Мор вернулся.

Я вглядываюсь в него. Мор не больше человек, чем его конь — лошадь.

В последнем сюжете о нем, который я видела, он гарцевал по Нью-Йорку, вооруженный луком и стрелами. Он стрелял в толпу людей, которые, крича и давя друг друга, пытались бежать прочь.

Мне пришлось пересмотреть хронику раз пять, прежде чем я в это поверила. А поверив, не смогла больше смотреть.

И вот теперь Мор здесь. Во плоти.

Цок-цок-цок. Конь и всадник медленно приближаются. Его плечи и волосы покрыты снегом. И эти белые хлопья добавляют ему странной, неземной красоты.

Я замерла на месте, стараясь не дышать, чтобы пар от моего дыхания не насторожил всадника. Но он, кажется, совершенно не интересуется тем, что вокруг. Да и не должен; вряд ли кто-то, кроме меня, захочет подобраться так близко к этому воплощению чумы.

Ни на миг не отрывая глаз от Мора, я поднимаю ружье. Взять его на мушку — дело нескольких секунд. Я целюсь ему в грудь, потому что это единственное, что дает надежду на удачу. Я смотрю на всадника в прицел, и в груди у меня начинает тоскливо ныть.

Я видела, как умирают люди. Я видел тела, охваченные огнем, и чувствовала тошнотворный запах поджаренной плоти.

И все же.

И все же мой палец на спусковом крючке подрагивает.

Я никогда никого не убивала (фазан не в счет). Неважно, что это существо — не человек, что он устроил кровавую бойню по всей Северной Америке. Он выглядит живым, разумным человеком. И этого достаточно, чтобы меня охватила неуверенность.

Я крепче перехватываю дробовик и прикрываю глаза. Если я это сделаю, будет жить мама, будет жить папа, Бриггс, Феликс и Люк — все они будут жить. Мои друзья и товарищи по команде и их семьи, все будут жить. Выживет весь мир, на жизнь которого нацелился он, Мор.

Все, что мне нужно сделать, это шевельнуть пальцем.

Я никогда не считала себя трусихой, но в эту секунду едва ли не складываюсь пополам.

Засунь свою мораль в задницу, Берн, не дай себе подохнуть впустую.

Я набираю в грудь воздуха, выдыхаю и жму на спусковой крючок.

БАБАХ!

Звук оглушает, бьет почти с такой же силой, как ружейная отдача, разносится эхом по тихому лесу.

Всадник вскрикивает, заряд дроби ударяет его в грудь с такой силой, что выбрасывает из седла. Конь пятится, встает на дыбы и с испуганным ржанием уносится прочь.

Все мои внутренности закручиваются в узел.

Того и гляди стошнит.

Конь скачет, не останавливается.

Вдруг это лошадь, а не человек, распространяет чуму. Или, может, оба.

Рисковать нельзя.

— Прости, — шепчу я и снова целюсь.

На этот раз выстрелить гораздо легче. То ли потому, что я только что это сделала и готова опять почувствовать отдачу и услышать разрывающий уши грохот, то ли потому, что в животное стрелять проще, чем в человека. Хотя я понимаю, что оба они не то, чем кажутся.

Передние ноги коня подкашиваются, он дрожит и издает предсмертный крик, похожий на рев. А потом заваливается на бок в сотне футов от своего хозяина и больше не двигается.

Чтобы отдышаться, мне требуется несколько секунд.

Дело сделано.

Господи помилуй, я и впрямь это сделала!

Отложив ружье, я иду к дороге, не отрывая глаз от всадника. Броня на нем — в лоскуты. Не пойму, то ли дробь пробила нагрудник насквозь, то ли просто помяла металл, но часть заряда разворотила его смазливую физиономию.

Мой рот наполняется горькой желчью. Вокруг его головы уже растеклась кровавая корона, но тут, хотя его лицо превратилось в сплошное месиво, я слышу стон.

— Боже, — шепчу я. Оно еще живо.

Еле успеваю отвернуться, и меня рвет.

Слышу его жуткое дыхание. Он тянется ко мне, пальцы скребут мой ботинок.

Не сдержав вопля, я отскакиваю и едва не падаю навзничь.

Я и не заметила, как близко подошла к нему.

Надо это закончить.

На дрожащих ногах я возвращаюсь за ружьем.

Зачем я его бросила?

От паники все как в пелене, я не могу вспомнить, под каким деревом оставила дробовик, а всадник все еще жив.

Перестаю искать ружье и бреду назад, к своей стоянке. Среди вещей есть спички и жидкость для розжига костра.

Беру их дрожащими руками. На автопилоте тащусь обратно.

Ты серьезно собралась это сделать? Я тупо пялюсь на то, что у меня в руках. Он еще дышит, а ты хочешь сжечь его заживо. Ты, пожарный, огнеборец.

Огонь — это вам не чистенькая смерть. Это, вообще-то, один из самых жутких способов отправки на тот свет. У меня, видимо, не хватает ненависти к Мору, потому что мучительна сама мысль о том, что я собираюсь с ним сделать.