— А чего ты хотел, ведь ты же сам пришел убивать нас, — напоминаю я.

Как будто я вообще должна перед ним оправдываться. Сама не понимаю, зачем я это делаю.

— Люди превосходно справлялись, уничтожая друг друга сами, без моей помощи. Я здесь лишь затем, чтобы закончить дело.

— И ты еще удивляешься, что я не проявила к тебе милосердия.

— Милосердие, — он выплевывает это слово, как ругательство. — Если бы только ты была способна понять всю иронию своего положения, смертная…

Он снова поворачивается к огню, кладет подбородок на кулак, и я догадываюсь, что разговор окончен.

Я вспоминаю свою родню. Как же я надеюсь, что они достаточно далеко от всадника, чтобы избежать его заразы.

В отличие от обычных вирусов мессианская лихорадка не подчиняется законам науки. Вы можете быть очень далеко от Мора, объявить карантин, запереться в собственном доме, но каким-то образом все равно ее подхватите. Непонятно, на какое расстояние надо убежать, чтобы точно избежать заражения, известно только, если задержитесь в городе, в котором объявился Мор, то наверняка умрете. Да, все настолько просто.

Ты пока не умерла, проносится в мозгу.

Прошло уже больше суток с тех пор, как я впервые встретилась с ним один на один. Конечно, к этому времени я уже что-нибудь бы почувствовала.

Кстати, об ощущениях…

Я меняю позу. У меня болят не только ноги и запястья. Желудок урчит уже не знаю сколько времени, а мочевой пузырь того гляди лопнет.

Я прочищаю горло.

— Мне нужно в туалет.

— Можешь сделать все там, где сидишь, — Мор по-прежнему не отводит глаз от огня, словно надеется прочитать будущее.

Он ведет себя так, что мне все проще и проще не чувствовать себя виноватой из-за того, что стреляла в него и подожгла.

— Если ты рассчитываешь сохранить мне жизнь, — говорю я, — учти, что мне нужно есть и пить, а еще спать и справлять большую и малую нужду.

Ну как, ты еще не жалеешь, приятель?

Мор вздыхает, встает и подходит ко мне, уверенный, прямо командир. Он уже совсем не то чудовище, которое разбудило меня утром, и это меня злит, как ничто другое.

Надев фланелевую рубашку, джинсы и ботинки, он стал до боли похож на человека. Даже его глаза (когда я в первый раз заглянула в них, они показались мне совершенно чуждыми) сейчас полны жизни. Жизни и страдания.

Подцепив пальцами ленту на моих руках, он без усилия рвет этот «браслет» пополам.

Запомним: этот ублюдок силен.

Он срывает остатки ленты, отвязывает веревку от перил. За эту привязь он ведет меня по коридору, остановившись только перед туалетом.

Проблема в том, что он заходит вместе со мной и закрывает дверь.

Я вижу широкую грудь, перекрывшую выход.

— Вообще-то, это называют кабинетом уединения, — намекаю я.

— Мне знаком этот термин, коварная смертная, — с этими словами он складывает руки на груди. — Но почему ты решила, что этого достойна, известно лишь Высшей силе.

Фыркнув, я отворачиваюсь.

Пытаюсь расстегнуть штаны, и тут осознаю проблему номер два. Руки онемели, я их почти не чувствую, а сейчас нужно действовать быстро и точно.

Проклятье.

— Мне нужна помощь.

Мор подается назад и опирается на дверь.

— Я не склонен тебе ее оказывать.

— Ой, ради…

— Бога? — договаривает он за меня. — Ты в самом деле полагаешь, что Он тебе поможет?

Пытливый исследователь во мне тут же цепляется к этим словам, но сейчас не совсем подходящий момент для того, чтобы разгадывать тайны мироздания.

Я шумно вздыхаю.

— Слушай, если жалеешь, что оставил меня в живых, лучше убей. Но если ты зациклился на своей идее, я была бы очень благодарна, если б ты стянул с меня эти проклятые джинсы.

— Ты будешь страдать, если обделаешься? — интересуется он.

Я колеблюсь. Он и не скрывает, что вопрос с подвохом.

Как лучше ответить, чтобы не напортить себе?

— Да, — вздыхаю я наконец, решив выбрать правду, — буду.

Он снова с довольным видом опирается на дверь.

— Как я уже сказал, я не расположен тебе помогать.

Он, однако, не собирается и уходить. Но теперь я благодарна уже за то, что он отвел меня в сортир.

Стиснув зубы, я снова пробую расстегнуть джинсы. Веревка впивается в истертые запястья, и они протестующе вспыхивают болью. Я вожусь мучительно долго, но все-таки мне удается расстегнуть молнию, стянуть джинсы, а за ними следом теплые подштанники и трусы.

Мор безразлично смотрит в мою сторону, его взгляд скользит по всей этой красоте, выставленной на обозрение.

Убейте меня.

Он кривит губу.

— Уж извини, — реагирую я, — но если тебе так неприятно, можешь подождать за дверью. (И дай мне спокойно сходить в туалет, а потом удрать.)

— Справляй свою нужду, смертная. Я устал здесь стоять.

Бормоча под нос проклятия, выполняю его пожелание.

Всадник Апокалипсиса смотрит, как я писаю.

Никогда в жизни я не смогла бы догадаться, что из всех фраз на английском языке мне когда-то придет в голову именно эта. Я подавляю истерический смех. Я скоро умру, но, похоже, сначала убьют мое чувство собственного достоинства.

Вытереться, спустить воду, натянуть штаны — все это занимает даже больше времени — а потом я еще и мою руки.

Хорошо хотя бы, что здесь пока есть вода, чтобы вымыть руки. В отличие от бытового электричества водоснабжение пострадало намного меньше. Почему так — не знаю, хоть убейте, но я не жалуюсь. Это помогло нам справиться с массой пожаров с тех пор, как мир покатился к чертям.

Когда я заканчиваю, всадник ведет меня по коридору обратно и при этом так дергает за поводок, что я едва не падаю. А потом опять привязывает меня к перилам, а сам возвращается к печке.

— Значит, вот чем ты занимаешься? — спрашиваю я. — Ходишь из города в город и занимаешь чужие дома?

— Нет, — бросает он через плечо.

— Тогда почему мы здесь?

Он с шумом выдыхает, как будто я его просто дико раздражаю, — а так оно и есть, но, честно говоря, это только начало, наш паренек, считай, ничего еще не видел, — и игнорирует мой вопрос.

Это его любимый ход, как я начинаю понимать.

Я перевожу взгляд с его спины на свои израненные запястья.

— Что случилось с остальными? — спрашиваю я тихо.

— Какими остальными? — отрывисто отзывается он.

Я реально в шоке от того, что он мне ответил.

— С теми, кто тоже пытался тебя убить.

Всадник отворачивается от печи, в ледяных глазах пляшут отсветы огня.

— Я покончил с ними.

И я не вижу на его лице ни малейшего сожаления по поводу их смерти.

— Значит я у тебя первая жертва похищения? — уточняю я.

Он фыркает.

— Едва ли жертва, — говорит он. — Тебя я решил сохранить и сделать из тебя показательный пример. Возможно, тогда другие недоумки хорошенько задумаются, прежде чем захотят уничтожить меня.

Сейчас и только сейчас до меня доходит, в чем ужас моего положения.

Я не дам тебе умереть. Слишком быстро. Страдания созданы для живых. И поверь, я заставлю тебя страдать.

По спине бегут мурашки. Стертые до крови запястья и ноющие ноги, судя по всему, еще цветочки.

Худшее впереди, теперь я в этом уверена.