— Ты знаешь, кто его убил?

— Ну, это уж твоя работа, братан.

— Где он сейчас? В смысле…

— Трупак? Мы его не трогали. Ты же видел, как мы вышли из дома, и его с нами не было, ведь так? Мы его оставили на полу в кухне, где он и был. Думаю, у тебя уже достаточно информации. Теперь тебе все карты в руки.

И Жамель отключился, даже не попрощавшись. Тома остался неподвижно сидеть с трубкой в руке.

— Что такое?.. — вдруг послышался сонный голос у него за спиной.

Тома обернулся. Несколько секунд он разглядывал миловидное, еще заспанное личико Орели. Хороша, ничего не скажешь. А в постели так просто супер… Ночь получилась поистине волшебной, даже несмотря на слишком крепкие напитки и слишком сильный наркотик, особенно для Тома, который и забыл, когда в последний раз курил гашиш… Совершенно неожиданно для себя он встретил женщину невероятно сексуальную, пламенную и отзывчивую, и эта внезапная близость дала ему чувство абсолютного единения с другим существом, ощущаемого отнюдь не только на физическом уровне.

Но никакое волшебство не может длиться долго. Рано или поздно реальность вступает в свои права. В нашем случае, горько подумал Тома, даже слишком рано… Орели исчезла. Перед ним была его коллега мадемуазель Дюбар.

— Нам подкинули работенку…

— Это шеф звонил?

— Нет, мой источник. Нам нужно ехать… — Он посмотрел на часы, которые показывали почти восемь утра, и добавил: — Прямо сейчас.

Орели села на постели, и соскользнувшая простыня открыла ее соблазнительные груди с затвердевшими от утреннего холода сосками.

— Куда ехать?

— К нему. В смысле, к Тевеннену.

21

Шелковые портьеры, пестрые ковры и альковы в стиле рококо окружали три небольших подиума, в центре каждого из которых возвышался металлический шест. По ночам это место начинало жить своей особой жизнью — тайной, запретной — в мерцающих бликах приглушенного янтарного света. Но в этот утренний час здесь горели лишь тусклые неоновые лампы, разоблачая всю фальшь показной роскоши: ветхие дырявые портьеры, потертые ковры, потускневшие краски…

Ничто не может быть более жалким, чем ночное заведение при беспощадном свете дня. Зная об этом, Вдова почти никогда не приходила сюда до наступления темноты и уходила задолго до закрытия. Это место слишком напоминало ей ее саму. Утренний свет был враждебен им обоим.

Однако в это утро Клео, охваченная лихорадочным нетерпением, прибыла в «Эль Паласио» с первым лучом солнца. Она пересекла главный зал, сморщив нос от запаха прокисшего пива (странно, но после того, как в клубе было запрещено курить, внутри стало вонять еще хуже, чем раньше, — очевидно, теперь флюиды похоти, которые источали посетители, приходившие на «эротические шоу», уже ничто не могло перебить) и почти не обратив внимания на хрупкую китаянку уборщицу с чересчур большой для нее шваброй в руках. Впрочем, была ли эта азиатка и в самом деле китаянкой?.. Клео этого не знала и не хотела знать. Она даже не могла вспомнить, видела ли ее тут раньше. Мир обслуживающего персонала располагался в другом измерении, где царила бедность, и Клео испытывала перед ним неподдельный ужас.

В самом дальнем углу, за занавеской, располагалась неприметная дверца с табличкой «Только для персонала». Вдова толкнула ее, прошла по небольшому коридору, устланному красной потертой дорожкой, миновала раздевалку танцовщиц и, наконец, вошла в свой кабинет, единственное приличное помещение во всем клубе, с огромным зеркалом, хрустальной люстрой и глубоким честерфилдовским диваном. В углу стоял массивный письменный стол, на нем — телефон и два небольших монитора, один их которых был связан с камерой видеонаблюдения над баром, другой — с камерой над центральным подиумом. Вместо того чтобы включить мониторы (какой смысл наблюдать за уборщицей?), Клео включила радиоприемник — …итак, «Бенабар»! Что же это за альбом с таким по меньшей мере странным названием?.. Что вы хотели этим сказать? — и, не дожидаясь ответа певца, подошла к висевшему на стене гобелену и приподняла его. В нише за гобеленом располагался сейф.

Она не слишком заботилась о том, чтобы его прятать — во всяком случае, при мало-мальски добросовестном обыске любой коп его обнаружил бы, — поскольку не держала в нем ничего особо ценного. Ей просто нужно было создать иллюзию, что нечто ценное здесь есть. На самом же деле весь компромат, находившийся в ее распоряжении: письма, документы, счета, фотографии тех или иных известных личностей в весьма… пикантных ситуациях, — все это хранилось в других местах, и было спрятано очень надежно. Здешний же сейф существовал скорее для отвода глаз. Кроме того, он был свидетельством ее странной, иррациональной привязанности к этому месту — ее первому ночному клубу, который она приобрела в собственность на совершенно законных основаниях.

Клео набрала код и открыла дверцу. На полках лежали пачки денег, документы на заведение и огромный фотоальбом. Его она и вытащила, после чего вернулась к столу.

Альбом был полон фотографий. Лица и обнаженные тела. Танцовщицы клуба.

Стараясь сдержать нетерпение, Вдова нарочито медленно переворачивала страницы. Десятки женщин — высокие, маленькие, брюнетки, блондинки, рыжие…

Она хранила всё — во всяком случае, фотографии, паспортные данные и отпечатки пальцев всех своих служащих. Это было нечто вроде мании: Клео ди Паскуале — ни мужчина, ни женщина — хотела иметь свой собственный тайный бестиарий. К тому же в практическом плане такая архивация была полезна — всегда можно было откупиться от полицейских, подсыпав им несколько крошек информации. Такой возможности она никогда не упускала.

«Итак, кто именно вас интересует? Жанна Мальду?.. Сандрина Эрло?.. Клара Карлун?..» — говорила она, листая альбом. От обилия обнаженной женской плоти у полицейских обычно отвисала челюсть. Эти фотографии были для Вдовы примерно тем же, чем для энтомолога — драгоценная коллекция редких бабочек.

И вот на странице под номером четырнадцать она обнаружила то, что искала, — фотографию жены Тевеннена. В те времена, несколько лет назад, та была еще более худенькой, чем на фотографии, которую Клео забрала из дома этого жирного борова, почти тощей, несмотря на упругую грудь и плавные и в то же время четкие изгибы тела, характерные для профессиональных танцовщиц. И конечно, тогда эта женщина была моложе. Хотя «моложе», подумала Клео, это не совсем удачное слово — правильнее было бы сказать «свежее». Она не выглядела еще такой… обреченной. Хотя, взяв лупу и вглядевшись в фотографию внимательнее, Вдова поняла, что уже тогда в глазах ее танцовщицы сквозило ощущение безысходности, отчего они казались потухшими.

Клео понемногу вспоминала ту историю… Она никогда не забывала людей, с которыми пересекалась по жизни, и сейчас ей просто нужно было слегка освежить память. В те времена она уже редко наведывалась в «Эль Паласио» — бизнес был налажен, клуб регулярно приносил не слишком большой, но все же приличный доход, так что заниматься им вплотную не было необходимости. Но несмотря на это, она обратила внимание на одну из новых «девочек», сильно отличавшуюся от других природной грацией, горделивой посадкой головы, поведением, в котором не было ни малейшего оттенка вульгарности, столь характерной для этой среды, умом, манерами и лексиконом. Сдержанная, элегантная… и, как следствие всего этого, не слишком полезная для заведения, в которое мужчины приходят в поисках сочных курочек, а не таких вот небесных голубиц.

Клео вспомнила, что даже подумывала ее уволить. Но, уже собираясь поручить Ольге, управляющей клубом, это сделать, она вдруг засомневалась и решила вначале просмотреть досье своей служащей. Молодая женщина была одинока и имела малолетнего сына. Стало быть, пришла на эту работу, просто чтобы прокормиться… Она была ошибкой кастинга, так же как сама Клео была ошибкой природы. Что, в конечном счете, и спасло танцовщицу от увольнения — на миг Вдова ощутила какое-то смутное тайное родство с этой женщиной, которой нечего было делать в ночном клубе… как, впрочем, и самой Клео.

Она не стала выгонять танцовщицу, но при этом ничуть не удивилась, когда буквально на следующий день та сама попросила об увольнении. Позже Вдова краем уха услышала историю о том, как один из клиентов пытался ее изнасиловать. Но Клео знала, что девушки в таких заведениях склонны многое преувеличивать, в том числе и опасности своей жизни, и то отвращение, которые якобы вызывали у них клиенты, да и вообще вся мужская часть населения Земли.

Что ж, ни одно доброе дело не проходит даром: если бы не этот полузабытый эпизод из прошлого, Вдова могла бы и не заметить сходства женщины на фотографии в доме Тевеннена со своей бывшей работницей. Перст божий…

Она взглянула на данные под фотографиями (портрет и фото в полный рост): Софи Бердан. Да, Софи — так ее назвали в клубе.

Дата и место рождения… семейное положение… адрес…

В те времена она жила у подруги, недалеко от площади Республики. Если этот адрес не был фальшивым…

Что ж, негусто: имя и адрес семилетней давности, ксерокопия удостоверения личности… Но все равно хоть какой-то след. Сгодится, если иметь в своем распоряжении хороших ищеек. А уж ищеек у Вдовы хватало.

Все на свете имеет смысл, рассеянно подумала она, захлопывая альбом. Более того, сама жизнь ежеминутно этот смысл создает. Словно каждый шаг на пути, сделанный Клео до сих пор, должен был в результате подвести ее к настоящему моменту: к разгадке тайны этой женщины.

Спокойно и величественно, словно королева, она поднялась, подошла к сейфу и водворила альбом на полку. Затем закрыла сейф, подвинула гобелен на прежнее место и вернулась к столу, собираясь выключить радио. Ее палец был уже в сантиметре от кнопки, как вдруг сквозь шквал новостей об экономическом кризисе, о Северном и Южном потоках, о реформе французского телевидения пробились слова, ставшие для нее очередным откровением:

— …и вскоре мы узнаем имя победителя, выигравшего тридцать четыре миллиона евро! Если вы еще не проверили свой лотерейный билет, самое время это сделать! Итак, выигрышные номера: 2…7…

Цзинь Мэй, только что окунувшая тряпку в ведро, где давным-давно утонули все ее мечты, испуганно вздрогнула, услышав из-за двери хозяйкиного кабинета безумный хохот, прокатившийся по всему клубу, словно цунами.

22

На всякий случай Тома Миньоль еще раз проверил замок на двери. Он знал, что обнаружит там следы взлома — накануне он видел в бинокль, как Жамель орудует отмычкой, очевидно собираясь застигнуть Тевеннена врасплох.

Но когда он уже собирался войти, его остановил голос Орели Дюбар:

— Я не понимаю, что здесь происходит, Тома…

С сегодняшнего утра она звала его по имени, и он даже не знал, радоваться этому или наоборот, ведь это означало, что Дюбар (Орели?..) не прочь продолжить, возможно, даже углубить отношения. Но сейчас этот вопрос отходил на второй план. Еще будет время его решить.

А сейчас нужно прежде всего объяснить. Орели, почему они здесь и собираются войти в дом Тевеннена, открыв уже взломанную дверь, поскольку до сих пор он так и не сообщил ей никаких подробностей. По пути сюда он разжимал челюсти только для того, чтобы проклинать утренние пробки и сожалеть о потерянном времени — хотя с чего вдруг оно казалось ему таким драгоценным, если Тевеннен все равно уже был мертв?.. Ответа на этот вопрос у него тоже не было.

Наверно, он просто хотел побыстрее… увидеть. Понять. Расследование выходило у него из-под контроля, возможность арестовать Вдову и благодаря этому получить хорошую должность в полиции — настоящей полиции! — становилась все более иллюзорной, и он всеми силами стремился исправить ситуацию. А для этого ему нужно было, по крайней мере, первым оказаться на месте преступления.

— Мой источник уверяет, что Тевеннен оставил за собой серьезный след. Именно здесь. Вчера вечером, незадолго до того как началась вся эта хренотень…

Скорее всего, этот аргумент показался Орели достаточно натянутым, но она не стала задавать лишних вопросов.

Тома толкнул дверь, сделал несколько шагов по просторной прихожей, откуда открывался вход в гостиную, затем обернулся к напарнице:

— Ты идешь?

Орели вздохнула и наконец последовала за ним.

— О черт, мадам Тевеннен любит жавелевую воду!.. — пробормотала она, наморщив нос.

Тома ничего не ответил на это замечание. Его удивила обстановка в доме копа. Он никогда бы не подумал, что в этом человекоподобном куске сала есть хоть какая-то утонченность, но, судя по изысканной дизайнерской мебели в гостиной, он ошибался. Если только оформительницей семейного гнездышка, напоминавшего скорее модный парижский лофт, чем дом в городском предместье, не была Шарли, подружка Тевеннена…

Тома продолжал осмотр. В гостиной трупа не обнаружилось — комната была безупречно чистой, в ней пахло как после генеральной уборки… что, кстати, было странно: ведь если Тевеннен умер еще вчера, запах разложения, путь даже слабый, уже должен был ощущаться.

— Ты осмотри кухню, а я поднимусь наверх, — распорядился он, обращаясь к коллеге.

Орели с раздраженным видом направилась к кухне, тогда как сам Тома поднялся на второй этаж, где по обе стороны коридора располагались несколько комнат.

За первой дверью оказалась супружеская спальня. Все такая же изысканная обстановка: красивая двуспальная кровать, пушистый ковер, шкаф с зеркальными раздвижными дверцами длиной во всю стену, трюмо в стиле ар-деко…

Трупа не было.

Вторая комната оказалась детской. Не так уж много игрушек, белые стены с яркими цветами, нарисованными через специальный трафарет… Тоже довольно изящно, хотя слишком уж экономично…

И здесь трупа не было.

Третья комната, очевидно задуманная архитектором как спальня для гостей, была абсолютно пуста.

И в ванной ничего.

Так, а что внизу? Почему молчит Орели?..

— Эй, ты что-нибудь нашла? — крикнул он вниз, перегнувшись через перила.

Орели вышла из кухни:

— На кухне ничего, в гараже тоже ничего, кроме супер-пупер-мотоцикла… То есть я имею в виду, ничего необычного. Но поскольку я вообще не знаю, что мы ищем, чего ты от меня хочешь? У нас тут игра в «Форт Бойяр» или что?

Тома сжал кулаки и от всей души шарахнул по перилам. Какого черта Жамель устроил ему такую подставу? Значит, он вернулся ночью, чтобы вывезти труп? Или Вдова отправила для этой цели кого-то другого, а Жамель об этом даже не знал?..

Он вернулся в коридор, снова осмотрел все комнаты второго этажа, потом спустился на первый и, не обращая внимания на красноречивый взгляд Орели Дюбар, заново осмотрел все помещения и там.

Никаких следов преступления. Ни даже просто драки. Ни капельки крови нигде.

Тома с силой потер подбородок. А что, если… Тевеннен разыграл собственную смерть? Заставил Вдову в нее поверить, чтобы беспрепятственно скрыться?

Единственным средством это узнать был люминол. Это вещество использовали эксперты, чтобы обнаружить следы крови даже после самой тщательной очистки помещения, когда их нельзя было увидеть невооруженным глазом.

Итак, нужно было вызывать криминалистов. Что ж, тем хуже для его открытия… И вдруг у Тома перехватило дыхание — он только что осознал, что никакого открытия на самом деле нет! Ему ни о чем не известно. А Вдове? Знать бы…

Ясно одно: если Тевеннен мертв, делу конец; если же он жив и в бегах, тогда еще остается шанс на удачный исход.

Тома вернулся в гостиную и вынул из кармана оставленной здесь куртки мобильник. Набрал номер Коньо. Для очистки совести он сегодня утром отправил двух других своих подчиненных к дому, где вчера поздно вечером остановились Шарли с сыном, чтобы проверить, там ли еще их «БМВ».

— О, ну наконец-то! Я тебе уже звонил!.. — воскликнул Коньо.

— Что у тебя?

— Все очень странно… «БМВ» на месте. Но… этой ночью в доме убита женщина. В том самом доме, где на ночь остановилась наша подруга…

Тома постарался с честью выдержать новый удар. Значит, сожительницу Тевеннена тоже убили?..

— А что с мальчишкой? — спросил он.

— Нет, ты не понял. Это не Шарли Тевеннен убита. Другая женщина. Причем совсем недавно. Наши коллеги уже были там, когда мы подъехали. У меня уже есть все данные: имя и точный адрес жертвы. Похоже, дело рук маньяка. Ее насиловали, пытали… в общем, кошмар.

Тома, совершенно растерянный, встряхнул головой:

— А жена Тевеннена все еще там?

— Нет, ее уже нет. Там сейчас целое столпотворение, но ее нет. Ни ее, ни мальчишки…

Мысли Тома смешались. Итак, Тевеннен убит у себя в доме этой ночью… Женщина, у которой остановилась его жена в ту же ночь, тоже убита, причем зверски. Какая связь?.. И где сейчас эта Шарли?

Он отсоединился, не переставая задавать себе вопрос: но почему же ту женщину пытали и насиловали?..

— Ты мне объяснишь наконец, что происходит?

Тома обернулся. Орели стояла, уперев руки в бока, с видом женщины, которая под утро встречает пьяного мужа, наконец вернувшегося домой. Тома собирался все ей объяснить сразу же после того, как они обнаружат тело. Но… нет тела — нет дела. Он чувствовал себя полным идиотом.

Не отвечая, он еще раз обвел глазами комнату, ненадолго задержавшись на огромном экране телевизора, словно ожидал, что там сейчас появится объяснение.

И вдруг он заметил что-то под самым потолком, над стеллажами. Какой-то отблеск, промелькнувший буквально на долю секунды…

Он нахмурился, затем, по-прежнему не говоря ни слова, направился в кухню.

Орели Дюбар, глубоко задетая полным отсутствием внимания к себе, но слишком гордая для того, чтобы пытаться его привлечь, осталась в гостиной. Тома вернулся через минуту, неся небольшую лестницу-стремянку.

Скрестив руки на груди, Орели наблюдала, как он поднимается по лестнице, протягивает руку к верхней полке стеллажа, затем проводит ею вдоль длинного провода, тянущегося от настенного светильника.

Затем Тома порылся в карманах, после чего начал откручивать наверху какую-то детальку — по крайней мере, так показалось Орели. Она не понимала смысла его действий, но они вызвали у нее невольное любопытство.

Через минуту у него в руке оказался какой-то небольшой предмет, который он принялся вертеть перед глазами так и сяк.

Наконец Орели не выдержала:

— Что это?

— Камера.

— Что? — изумленно переспросила она.

— Мини-камера, — уточнил Тома, протягивая ей предмет, лежащий у него на ладони.

Когда Орели приблизилась, она перехватила взгляд его темных глаз, в котором прежнее вожделение сменилось суровостью. Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга.

— За ними наблюдали… И между прочим, за нами сейчас тоже, возможно, наблюдают, — произнес он. — Дом Тевеннена был под постоянным видеонаблюдением.