Другие воспоминания — о местах и событиях моей прежней жизни — скользили рядом с этими. Такова их природа. Вино превращается в кровь, просфора — в тело, а ножки стола — в шпили церкви, которые белеют на фоне голубого неба. Нити паутины в кустах черники за домом в Ньюпорте, где я провела детство, вьющиеся среди веток, как серебристое кружево; удовольствие от вкуса яичницы и хлеба, съеденных в одиночку на ужин — все это было в том столе.

— Тут воняет, — сказал Трентон.

Минна взяла кружку с кофе со стола и направилась к раковине. Она открыла кран, вода разбила на куски застарелую плесень в чашке, а Минна спустила ее в слив. Она двигалась так, словно ее поражали маленькие электрические разряды — быстро и резко. Так же было и в детстве: она спокойно сидела на полу. А потом залезла на кухонную стойку и — бах! — ударила ручкой по раме.

Сейчас Минна наклонилась вперед и также ударила по раме. Задвижка поддалась, и окно открылось наружу. По кухне распространились запахи Внешнего мира. Это было как прикосновение чьей-то ладони к лицу.

— Смотри-ка, — сказала она Трентону, — все по-прежнему.

Он пожал плечами и засунул руки в карманы толстовки. Я не могла поверить, что этот странный, нескладный, угрюмый подросток — мой прекрасный и печальный Трентон, который любил лежать на озаренном солнцем полу столовой, свернувшись калачиком, как кот, а я была рядом — так близко, что могла слышать его дыхание.

Иногда я воображала, что он чувствует мои прикосновения.

— Мамочка! — Эми встала на цыпочки и перебирала пальчиками по столешнице. Теперь она дергала Минну за низ футболки. — А дедушка здесь?

Минна наклонилась к ней:

— Мы же говорили об этом, солнышко. Помнишь?

Эми помотала головой:

— Я хочу поздороваться с дедушкой.

— Дедушка умер, Эми, — сказал Трентон.

Минна одарила его убийственным взглядом и, положив руки на плечи дочери, заговорила убаюкивающим голосом:

— Помнишь ту часть «Черного гелиотропа», когда принцесса Пенелопа отдала свою жизнь для спасения Ордена Невинных?

— О господи! — закатил глаза Трентон. — Ты читаешь ей эту чушь?

— Слышала, Элис? — спросила Сандра. — Чушь! Не удивительно, что его не опубликовали.

— Я никогда и не пыталась его опубликовать, — ответила я и пожалела об этом — она всего лишь пыталась снова затеять перепалку.

— Замолкни, Трентон, — рявкнула на него Минна. Потом продолжила спокойно и мягко. — Помнишь, что Пенелопе пришлось уйти в Сад Вечности?

Эми кивнула:

— Чтобы жить в цветке.

Минна поцеловала ее в лоб.

— Дедушка сейчас в Саду Вечности.

Трентон фыркнул. Минна пропустила это мимо ушей и закрыла воду. Какое облегчение! Мы были очень чувствительны к звукам. Шум воды казался нам чудовищным грохотом. Вода, бегущая по трубам, вызывала неприятные ощущения и причиняла мне беспокойство. Я даже боялась лишний раз зайти в ванную, чтобы, не дай бог, не обнаружить, что кран протекает.

— Но он же вернется? — спросила Эми.

— Что? — Минна обернулась. На мгновение я разглядела под ее безупречным макияжем жуткую усталость.

— Во второй части Пенелопа вернулась, — проговорила девочка, — она проснулась. А принц Томас объединился со Свеном, и они всех спасли.

Минна секунду смотрела на нее невидящим взглядом. Вместо нее ответил Трентон:

— Дедушка не вернется, мишка-Эми. Он навсегда останется в Саду.

— Если старик будет держаться от этого места подальше, — сказала Сандра.

Конечно, она немного беспокоилась, что он может вернуться. Но тут были только мы двое. Нет никаких сомнений — здесь всегда будем только мы, изогнутые лестницы, тикающие звуки в котлах, словно биение механического сердца, и мыши, которые глодают наши углы.

Пока я не смогу найти способ развести огонь.

Минна

Минна не возвращалась в Коралл-Ривер уже десять лет. А в старый дом она не заходила еще дольше — с тех пор, как, будучи старшеклассницей, прожила полгода с мамой и Трентоном в двухкомнатной квартире в Лакаванне. Хотя, по чести сказать, большую часть этого времени она обитала у своего парня, Тоди.

Минна совершенно не хотела возвращаться. Старый дом был ей противен, даже когда дело касалось его продажи. Ее не заботили воспоминания, и она не хотела копаться в прошлом. Но ее психиатр все-таки рекомендовала это сделать.

Она сказала:

— Ты не можешь бегать от воспоминаний вечно, Минна. Ты должна встретиться со своими демонами лицом к лицу.

Минне нравилась эта женщина, она доверяла ей, но в то же время ощущала свое превосходство над психиатром. У доктора Апшоу было широкое рыхлое тело, выглядела она как человек-диван. Минна иногда воображала, как доктор с мужем занимаются любовью — она лежит без движения, складки свисают с кровати, как тесто, и она говорит мужу своим ободряющим голосом что-то вроде: «У тебя отлично получается, Дэвид. Продолжай в том же духе!»

— Мне как-то не очень хочется на свидание с демонами. Зачем мне встречаться с такими опасными парнями? — попыталась отшутиться Минна.

— Потому что ты несчастна, — ответила доктор Апшоу, и Минна вспомнила, что у нее нет чувства юмора.

Но врач права — она была несчастна, причем все время, как себя помнила. Последний парень, с которым она встречалась — Минна расценивала это как отношения, ведь они несколько раз поужинали вместе до того момента, как она оказалась у него дома с поднятой юбкой и спущенным бельем, а они оба притворялись, что все это было спонтанно и страстно, а не скучно и лениво — однажды сказал ей: «Ты вообще когда-нибудь смеешься?» Это была их последняя встреча. Минну его слова не обидели, а разозлили — неужели она действительно как открытая книга и все про нее сразу понятно?

Она не могла припомнить, когда в последний раз смеялась от души. Едва она хотела расслабиться и тянулась к теплу, заталкивая тьму и холод внутри нее подальше в глубь души, как все эти порывы разбивались о крепкую стену, которую Минна никак не могла преодолеть.

Трентон поволок сумки наверх. Она прекрасно слышала его шаги — половицы стонали, как будто им было по-настоящему больно.

Кухня была загажена. Повсюду грязная посуда, в блюдце гора окурков — одна из медсестер курила? Это вообще законно? Трентон прав. Тут воняет. Минна начала сгружать тарелки в раковину, сгребать в ладонь сухие крошки со стола. Она тут всего пять минут, а ей уже нужно успокоительное, «Ативан», например.

Трентон вернулся на кухню:

— Ну и где мама? — спросил он, вытащил стул из-под Паучка и сел на него. Он двигался уже почти нормально. — Где ее так долго носит?

— Наверное, где-то напивается, — сказала Минна, — Эми, нет!

Эми дотянулась до деревянной ложки, которая лежала на Паучке. Трентон поймал девочку и зажал ее между коленей. Девочка принялась вырываться.

Минна иногда ловила себя на мысли, что она завидует Эми: как же это здорово — быть маленькой и глупенькой, как и все дети, ничего не знать и просто быть счастливой. В такие моменты она себя ненавидела — что же она за человек, раз завидует шестилетней девочке, причем своей собственной дочери?!

— Ты будешь хорошо себя вести? — спросил Трентон.

— А ты? — ответила вопросом Минна. Боль начинала сжимать ее виски. Может, немного валиума, а не «Ативана»? Она не хотела вступать в перепалку с Трентоном, к тому же мать предупредила ее, что после той аварии он очень подавлен, так что не нужно его огорчать. А вытащить его в Коралл-Ривер прибираться в доме отца, которого он почти не знал — это его, конечно, не огорчит! — Ты не забыл принять лекарства?

— Не-а. — Трентон уткнулся в телефон.

— А зачем лекарства, мама? — спросила Эми, подергав маму за подол.

— Помнишь, дядя Трентон был в больнице? — ответила Минна. Она подняла Эми. Дочка стала такой тяжелой. Скоро Минна уже не сможет брать ее на руки. — И мы навещали его там, — девочка кивнула, — так вот, теперь ему надо принимать лекарства, чтобы быть здоровым и сильным.

— У тебя такие же лекарства? — спросила Эми. Трентон усмехнулся.

Минна поцеловала дочку в щеку. Ее кожа пахла мылом «Дав» и жвачкой с виноградным вкусом, которую девочка жевала в машине.

— Да, конечно, — сказала Минна, внимательно посмотрев на Трентона, как бы предупреждая, чтобы тот промолчал.

Но Трентон и так ничего не сказал. На его лице застыла ухмылка. Ей бы очень хотелось избавиться от постоянного желания ударить брата. Так не должно быть! Они ведь были очень близки в детстве, несмотря на то, что Минне было десять, когда родился Трентон. Она всегда присматривала за ним, заботилась, наблюдала, как он обретал форму, как маленькая губка, которую положили в стакан — сначала из розового комочка с широко распахнутыми глазами Трентон превратился в младенчика, который везде следовал за ней, хватал за джинсы, кофту — за все, до чего мог дотянуться. А после — в худого мальчика с копной светлых волос и смущенной улыбкой.

Она помнила, как разрешила ему съехать на санках с горки на дороге и как он разбил губу о дверь гаража. Как кровь текла по его подбородку — такая красная и яркая, что она сначала не поверила, что все это происходит на самом деле. Минна помнила, что перед тем, как разреветься, он молча посмотрел на нее и на свои окровавленные пальцы. В тот момент все вокруг застыло, было слышно только сумасшедшее биение ее сердца и беззвучный крик ужаса, вырывавшийся из груди.