Я не могу сдержать смех сквозь слезы, вспоминая тощего Паркера с серьезным лицом и как мы, сидя в синей палатке, поедали печенье прямо из коробки, а Дара всегда высыпала крошки себе прямо на язык. Я пытаюсь вытереть слезы, но это не помогает. Они все текут и текут, обжигая мне горло и грудь.
— Я скучаю, — говорю я. — Я так сильно по ней скучаю.
— Я знаю, — мягко говорит Паркер, сжимая мою руку. — Я тоже скучаю по ней.
Мы долго сидим так, бок о бок, взявшись за руки, пока сверчки не начинают свою песню, повинуясь тому же закону, по которому солнце садится, а луна занимает ее место; по которому зима сменяет осень, а потом уступает свое место весне; по которому за концом всегда следует начало.
— О боже мой. — Эвери, дочь Шерил, которая в скором времени, возможно, станет моей сводной сестрой, качает головой. — Поверить не могу, что тебе пришлось здесь работать все лето. Я работала в страховой компании отца. Можешь себе представить? — Она делает вид, что прислоняет трубку к уху. — Здравствуйте. Благодарим вас за звонок в «Шредер и Калис». И так сорок раз в день. Мать моя! Это что, бассейн с искусственными волнами?
Когда я сказала Эвери о том, что проведу день, помогая закрыть парк, думала, она решит перенести наш принудительный девичник. Но, к моему удивлению, она вызвалась помочь.
Правда, ее видение помощи заключалось в том, чтобы, растянувшись на лежаке и время от времени меняя позицию для более равномерного загара, задавать кучу случайных вопросов. «Как ты думаешь, пираты одноногие из-за акул? Или это из-за плохого питания?» «Мне кажется, фиолетовый выглядит более морским, чем красный». «Ты замечала, что счастливые пары обычно не чувствуют необходимости все время виснуть друг на друге?»
Но, как ни странно, не могу сказать, что мне так уж противна ее компания. Есть что-то успокаивающее в ритме ее нескончаемой болтовни и в том, как она считает все вопросы одинаково важными или одинаково тривиальными, я пока не поняла. Например, узнав о том, что этим летом мне пришлось побывать в психиатрической клинике, она сказала: «Господи! Если когда-нибудь будут снимать фильм о твоей жизни, я тоже хочу роль!» Что касается эмоций, тут она, словно газонокосилка, превращает все в одинаковую бесформенную массу.
— Как идут дела, Ник? — кричит через весь парк, сложив руки рупором, Паркер, который помогает демонтировать тенты в одном из павильонов.
Я показываю ему поднятый вверх большой палец, и он широко улыбается.
— Он такой классный, — говорит Эвери, сдвигая солнечные очки на нос, чтобы посмотреть в его сторону. — Ты точно уверена, что он не твой бойфренд?
— Абсолютно, — в сотый раз с тех пор как Паркер нас покинул, отвечаю я. Но от одной мысли о нем внутри становится тепло и приятно, словно я глотнула хорошего горячего шоколада. — Мы просто друзья. Лучшие друзья. По крайней мере, были ими, — я тяжело вздыхаю. Эвери смотрит на меня, подняв брови. — Не знаю, кто мы друг другу сейчас… Но мне это нравится.
«У нас полно времени». Это мне сказал Паркер прошлым вечером. Прежде чем проводить меня домой, взял мое лицо в ладони и запечатлел на губах единственный легкий поцелуй. «У нас полно времени, чтобы все это уладить».
— У-гу. — Несколько секунд Эвери смотрит на меня оценивающе. — Знаешь, что?
— Что? — спрашиваю я.
— Я должна сделать тебе прическу.
Она говорит это так решительно, словно это поможет избавиться от всех проблем, и я не могу сдержать смех. Дара сказала бы точно так же. А затем я снова чувствую боль в той пустоте, глубокой и темной, где раньше была Дара. Смогу ли я когда-нибудь думать о ней без боли?
— Может быть, — отвечаю я Эвери. — Конечно. Будет здорово.
— Чудесно, — кивает она со своего кресла. — Я хочу газировки. Тебе что-нибудь принести?
— Нет, спасибо, — отвечаю я. — Я уже почти закончила.
Последние полчаса я собирала в стопку стулья у бассейна. Медленно, но верно ФэнЛэнд готовится к закрытию, словно животное, впадающее в спячку. Стенды и знаки снимают, стулья убирают на склад, горки закрывают. И они будут стоять нетронутыми до мая, пока зверь снова не пробудится от спячки, сменив свою зимнюю шкуру на цвета и звуки.
— Нужна помощь?
Я оборачиваюсь и вижу Элис, которая приближается ко мне по тропинке с ведром в руках, в котором плавает губка. Она, видимо, отмывала карусель. Элис всегда настаивает на том, чтобы делать это вручную. Волосы, как всегда, заплетены в косички. В футболке с надписью «хорошее случается с теми, кто умеет толкаться» и множеством татуировок она похожа на гангстерскую версию Пеппи Длинныйчулок.
— Я почти закончила. — Но она все равно ставит ведро и с легкостью складывает стопки стульев, словно фигуры в тетрисе.
С тех пор как я вернулась из больницы, я видела ее только однажды, и то с расстояния. С минуту мы вместе работаем в тишине. Во рту у меня внезапно пересыхает. Я хочу что-то сказать, объяснить или извиниться, но не могу выговорить ни слова.
Затем она произносит:
— Слышала хорошую новость? Уилкокс наконец одобрил форму на следующее лето, — и я расслабляюсь. Знаю, она ни о чем меня не спросит и не считает меня сумасшедшей. — Ты ведь вернешься к нам следующим летом, правда? — Она пристально смотрит на меня.
— Не знаю, — отвечаю я. — Еще не думала об этом.
Странно даже думать о том, что следующее лето вообще будет. Что время идет, и меня уносит вместе с ним. Впервые за месяц я чувствую нечто вроде радости, чувствую движение. Чувствую, что впереди меня ждет много хорошего, о чем я пока не подозреваю, и это ощущение дразнит меня, словно конец цветной ленты, развевающейся на ветру, который не удается ухватить.
Элис неодобрительно сопит, как будто не может поверить, что у кого-то ближайшие сорок лет могут быть не распланированы и не расписаны по часам.
— Мы ведь собираемся запустить «Врата», — говорит она, водружая наверх стопки последний стул. — И знаешь что? Я буду первой в очереди, чтобы прокатиться.
— Почему тебе это так важно? — выпаливаю я, не успев как следует обдумать свои слова. — ФэнЛэнд и аттракционы… все это. В смысле, почему ты все это так любишь?
Элис оборачивается, чтобы посмотреть мне в лицо, и я краснею. Должно быть, это прозвучало очень грубо. Через секунду она отворачивается и прикрывает ладонью глаза от солнца.
— Видишь это? — Она указывает на игровые будки и закусочные, теперь уже закрытые. Это место мы называем «зеленым рядом» из-за денег, которые постоянно переходят там из рук в руки. — Что ты там видишь?
— Что ты имеешь в виду?
— Что ты там видишь? — повторяет она в нетерпении.
Я знаю, что это, скорее всего, вопрос с подвохом, но все же отвечаю:
— Зеленый ряд.
— Зеленый ряд, — повторяет она, будто никогда раньше не слышала этого выражения. — А знаешь, что люди видят, когда приходят в Зеленый ряд?
Я качаю головой. На самом деле она и не ждет, что я отвечу.
— Они видят призы. Удачу. Возможность победить. — Дальше она указывает в другом направлении, на огромную фигуру Пирата Пита, приветствующую посетителей у входа. — А там? Это что?
На этот раз она ждет, пока я отвечу.
— Пират Пит, — медленно произношу я.
Она прыскает, словно я сказала что-то смешное.
— Неправильно. Это знак. Это дерево, гипс и краска. Но ты этого не видишь, и люди, которые приходят сюда, тоже этого не замечают. Они видят большого старого пирата, точно так же как они видят призы и возможность победить в Зеленом ряду, так же как, видя тебя в этом ужасном костюме, они на три минуты позволяют себе поверить, что ты — настоящая русалка. Все это, — она раскидывает руки, словно хочет охватить весь парк, — просто механизмы. Наука и техника. Болты, гайки, передачи. Ты знаешь это, и я, и все люди, которые приходят сюда ежедневно, тоже это знают. Но они готовы забыть об этом ненадолго. Они готовы поверить, что призраки на Пиратском Корабле настоящие. Что любую проблему можно решить кусочком «Муравейника» и песней. Что это, — она указывает на металлический каркас, похожий на воздетую к небу руку, — возможно, действительно врата в небо.
Она оборачивается ко мне, и мое дыхание внезапно сбивается, словно она смотрит внутрь меня и видит все, что я натворила, все мои ошибки, и говорит, что все хорошо, что я прощена и могу двигаться дальше.
— Это ведь магия, Ник, — говорит она. — Или просто вера. Кто знает? — Она снова оборачивается к «Вратам». — Может, однажды мы все запрыгнем в кабинку и устремимся прямо в небо.
— Да, — соглашаюсь я, глядя туда же, куда и Элис, и пытаясь разглядеть там то, что видит она.
И тогда я вижу в небе ее силуэт: руки раскинуты, будто она делает в воздухе снежного ангела или просто смеется. На долю секунды она приходит ко мне, вместе с облаками, с солнцем и ветром, прикасается к моему лицу и говорит, что когда-нибудь как-нибудь все наладится.
И возможно, она права.